– Без этого хода, Архиканцлер до сих пор бы верил, что революция далеко от него. Так мы ему показали близость и материальность эфемерного несуществующего ужаса. Заставили его поверить в то, чего не может быть априори. Теперь он просто верит, что мятежники могут поджидать его в спальне. Эти люди были ресурсом, используя который мы сможем предотвратить ещё большие жертвы. Малой кровью, мы откупились от целого океана.

Практичность, бессердечность, расчётливость и безумно рациональное мышление Данте приводили девушку в состояние внутреннего ступора. Для девушки такой монолит хладнокровия казался античеловечным. Она даже не понимала, как так можно думать, попирая самое важное, что дано людям – их жизнь.

– Мы убили тогда тысячи человек! – Воскликнула Калья. – Во имя меня и с моим именем на устах они пошли на верную смерть. Простые, обычные люди, желавшие справедливости попали на пули полиции и армии! Это преступление! Мне просто паршиво от того, что моё имя произносили, захлёбываясь кровью!

– Это не более чем необходимость. Теперь Рафаэль готов сделать всё, ради того, чтобы сохранить свою жалкую жизнь.

Слова магистра суть которых – бессердечие, вкупе с его тембром, полным безжизненности, наводили ужас во сто крат душераздирающий, нежели это было сказано в полыхании эмоции и огне безумия. Теперь при ощущении близости к Данте души всех, кто шёл рядом с ним, холоднели.

– Я не могу так думать. Слишком… бесчувственно.

– «В будущем мире, где правят идеи и идеологии, для свободных чувств, вне торжествующих «истин», не будет места, ибо они станут попирать установившийся порядок и фундаментальные истины в них». – Данте чуть примолк, явно капаясь в памяти, и через пару секунд продолжил говорить. – Таковы слова Сарагона Мальтийского о…

– О чём?

– О будущем, которое стало нашим настоящим. И как оказалось, «Чёрный Оракул» оказался прав и с его словами я соглашусь.

– Столько жертв. Словно мы оказались на бойне.

– Госпожа Калья де Леру, – по странному официально начал Данте – эта игра длится слишком долго. Сегодня настала пора её закончить, поставить точку в финальной партии. Либо мы победим, либо нас раздавят.

Путь все продолжили в тишине, «насладившись» и этим разговором, медленно перебирая ногами по гравистой дороге. Проходя по дорожкам через холмы, делегация взбиралась всё выше и выше, а магистр тем временем лихорадочно мотал головой из стороны сторону, словно замечая того, чего нет вокруг, как при галлюцинации.

– Почему так высоко? Почему не в Риме, господин магистр Данте? Вы так и не ответили на вопрос.

Валерон ничего не ответил в эту секунду, так как всё его внимание устремилось в иную сторону, направившись направо от его плеча.

– Господин магистр?

– Что, Морс? Вы что-то спрашивали?

Никто не понял. Калья и «Хранитель Стамбула» посчитали, что Данте просто не хочет отвечать на вопрос Морса, или просто над ним не затейливо подшучивая. Только Тит понимал, что чуткий магистр не просто так лихорадочно осматривается по сторонам и не замечает вопроса.

– Я спрашиваю, почему мы поднимаемся в эти холмы Аттики, вместо того, чтобы сидеть в уютном кафе или «Канцлер Цидалис» и обсуждать условия перемирия. Зачем нам идти в такую даль?

– Ох, Морс, какой же у тебя стал скверный характер. – Себе под нос прошептал магистр и удостоил ответом вопрос. – Это я ему предложил здесь встретиться. Я его уверил, что эта местность всё ещё под имперским контролем, но в окружении несуществующих мятежников. Пусть понервничает, и познает страх, даже сидя у себя на земле.

На весь следующий остаток пути, бывший инспектор замолк и шёл в полном безмолвии, лишь изредка ругаясь себе под нос.

Их путь продолжался ещё около десяти минут. Десяток часа пять человек переставляли ногами, поднимаясь по дороге, которой пользовались только ребята с ближних сёл, рыбаки или различные собиратели. Десять минут по гравию в холмы привели на довольно высокое возвышение.

Первым забрался Данте и его заворожил вид. Только не образа того, что оказалось на вершине, а помпезное торжество и величие трёх природных стихий.

Песчаный берег, сопки и холмы вокруг вселяли уважение к стихии земли и её воплощённой монументальности и величественности.

Вода – морские пучины, простирающиеся от берега на многие километры от него способны обворожить дух любого романтика. Синее, могучее, покрытое пенистой сединой море внушало уважение к стихии воды. Грозное, но в тоже время справедливое море пугало своей грозной близостью и таинственностью того, что может прийти из-за горизонта.

И беснующиеся воздушные массы. Ветер-буревестник, идущий по морю и от моря своими лихими и безумными порывами внушает ощущение свежести и уверенности. Стихия ветра торжествовала на этих сопках и холмах, говоря людям о природном превосходстве.

Но как бы, ни были велики природные стихии, и сами кости миро созидания, истинная сила тут крылась у тех, кто стоял на вершине высоченной сопки. Именно они в одно мгновение могут отправить мир в небытие, на кладбище истории.

Данте нехотя, но оторвал взгляд от природного величия и обратил его к тем, кто его ожидал. Но взгляд магистра в первую очередь привлёк источник механических звуков, словленных тонкими чувствами ушей. Валерон увидел, как возле похожего на роскошный шатёр красно-белого полосатого навеса стоит высокий воин в золотой броне. За спиной находился плоский горб, начинённый электроникой и управляющей системой.

Магистр рассматривал эту броню с особой скрупулёзностью, изучая каждый элемент продвинутого доспеха. По своему подобию, напоминающий аристократично-рыцарский, доспех украшен гравировкой растительного характера, а на нагруднике вырисовывались аккуратные и красиво написанные символы, образующие молитвенные столбцы. Грозные пальцы, увенчанные заострением, сжимали потрескивающие от количества энергии алебарду.

Но это не единственный человек, появившийся здесь. За столом, под самим навесом, на троне восседал мужчина. Черты его лица представлялись лисьими. Слегка вытянутый нос, тонкие губы, хитрая ухмылка, чёрный коротко подстриженный волос и карие очи, наполненные презрением и бессильной злобой. Его одеждой выступили весьма интересные одеяния, за которые в Империи могли наказать за излишнюю помпезность. Ноги покрывали шёлковые сиреневые брюки, погружавшиеся под аккуратно отделанные и роскошно устроенные сапоги мягкого карминового цвета. Торс укрыло фиолетовое пальто, ложившееся на рубашку и лиловый жилет, украшенные золотистой вышивкой.

Рядом со всеми стоял ещё один мужчина непримечательной внешности и в банальной одежде служащего «Молота Правительства». Всё чёрное и белое, излишне официальное, как и предписывал кодекс.

Магистр зашагал вперёд. Он спиной, своими забегавшими мурашками чуял, что люди за ним, их души, утопают в сомнениях и страхе. Но Данте взял весь свой дух в железный кулак и повёл себя вперёд, прямо навстречу самой настоящей смерти, не боясь смотреть ей в глаза.

Архиканцлер наблюдал за всей процессией, не проронив не единого слова, выдерживая тяжесть и напряжённость момента. Струны души Архиканцлера оставались спокойными, ибо всё, что он мог сделать – сделал, выработав стратегию поведения и требований.

Магистр с делегацией остановился у второго трона, ставшего напротив сидящего правителя. Данте, машинально, как будто всегда к этому готовился, разверзнул губы и заговорил:

– Господин Император и Архиканцлер, почётный тиран Иллирии и понтификарий Рима, рад началу нашего сотрудничества.

Архиканцлер махнул рукой, указав на трон:

– Садитесь, будем говорить.

Магистр занял своё место и стал смотреть прямо в глаза Рафаэлю, рассматривая его естество. Испытывая влияние его взгляда, магистр изучал душу правителя. Между тем, переглянулись и старые противники. Виорель, капитан того, что осталось от Стражей Шпиля сверлил гневным взором Тита через визоры. Калья кинула взгляд, полный ненависти и злобы на Архиканцлера, и с каждой секундой её злоба возрастала.