— Это точно, — согласился я, наблюдая за тем, как великие короли покидают свои троны и спускаются к застывшему от ужаса Торквемаде.
— Ничтожный червь, решивший обмануть бессмертных, — отрывисто рассмеялся Асмодей, принимая свой истинный облик.
— Теперь его душа пуста, — добавил Гаап, внимательно разглядывая испанца желтыми глазами. – Силы покинули его.
— В таком случае Хаос для него будет жалким наказанием, — добавил Белет, повернувшись к Белиалу. Древний демон кивнул, соглашаясь с собратом.
— Он вернется в Обитель Молчащих, и пытка его будет вечной. Преступления против престолов не должны оставаться безнаказанными. Что может быть хуже, чем возвращение туда, откуда он сбежал, — произнес он, щелкнув пальцами. Лежащий инквизитор моментально воспламенился и завизжал во всю мочь своих легких. Но безучастны были к его страданиям великие короли. Дав испанскому мясу вдоволь пожариться, они закрыли глаза и пробормотали древние слова, полные необъяснимого ужаса. Раздался хлопок, и крики стихли. Я, как и все мои спутники, удивленно смотрел на то место, где только что лежал великий Торквемада, черная чума Испании и всего мира. Лишь чуть обугленные плиты пола говорили о том, что здесь произошло.
— Поделом тебе, параша ебаная, — тихо буркнул я, сплюнув на пол.
— Ага, — хмыкнула Астра, прижимаясь ко мне. – У нас получилось, Степка. У нас все получилось.
После небольшого представления короли Ада обратили свое внимание и на нас. Необъяснимый ужас овладел моей уставшей душой, стоило каждому из них заглянуть мне в глаза. Да, их могущество поражало. По крайней мере, теперь стало понятно, почему все миры признали власть Божественной искры. Как бы ни были страшны демоны, Он был куда сильнее их всех. И именно Его голос раздался в наших головах. Только мы слышали Его.
— Мы снова встретились, дитя, — мягко произнес Он, заставив меня подпрыгнуть. Схожие чувства испытали и мои товарищи по команде. Даже гордый Ахиллес опустился на колени и расслабленно выдохнул, словно выпуская всю ненависть из своего могучего тела.
— Да. При очень странных обстоятельствах, — улыбнулся я, почувствовав ласковое касание, мгновенно наполнившее душу теплотой и счастьем.
— В последнее время случилось много удивительных вещей. Древняя сила возникла вновь. Грешники пытались попрать святые догмы.
— Это моя вина, — грустно сказал я, констатируя известный факт, но Голос слабо рассмеялся в ответ.
— Нет, дитя. Твоя вера в свет куда удивительнее. Благодаря тебе, Ключ исчез из нашего мира. Почти.
— Неужели есть еще носящие частицу его силы?
— Да. Сила Ключа течет в тебе и твоих друзьях. Столкнувшись с ней однажды, ты принимаешь ее.
— Но она мне не нужна.
— Я знаю, дитя. Я все знаю. То, что было, и то, чему еще суждено случиться.
— И что же делать? Мне нельзя вернуться в Рай из-за этой силы?
— Можно. Но нужно ли? – ласково продолжил голос, баюкая и отгоняя все тревоги.
— Наверное, нет. Что теперь с нами будет?
— Вы достойны прощения, дитя?
— Они достойны, — кивнул я в сторону Астры, Ахиллеса, Жоржа и Мэри. – А я нет. Из-за моей глупости я подверг опасности не только себя, но и свою женщину.
— Важно, что ты это понял. Как ты думаешь, что такое прощение?
— Прощение грехов?
— Это очевидно, — рассмеялся Он. – Это шанс. Шанс начать все сначала и доказать самому себе, что ты достоин места в Раю.
— Что это значит?
— Игры были придуманы для того, чтобы открыть в душах грешников то, о чем темные силы предпочитают не говорить. Сострадание, взаимовыручка, самопожертвование, победа над собственными страхами и пороками. Вы, все вы, сражались в первую очередь против самих себя. Недостойные души, в которых горит огонь гнева, зла и боли, никогда не смогут получить прощения. Таков один из догматов. Только раскаявшаяся и очистившаяся душа способна на прощение. Будь это душа распутницы или душа гневного воина. Душа того, кто не ценил блага, или поздно раскаялся. Или же душа того, кто за внешней грубой и язвительной оболочкой хранит в себе лучшие качества, которые есть далеко не у каждого. Того, кто думает не о себе, а о близких. Того, кто не утратил сострадание и жалость. Твоя душа, дитя.
— Кажется, понимаю, — хмыкнул я, блаженно жмурясь, когда ласковое касание вновь вернулось. – Прощение означает новую жизнь?
— Да, дитя мое. Шанс, который дается далеко не каждому, и за этот шанс нужно бороться. Помни об этом, дитя, — Голос становился все тише и тише, пока не исчез совсем, а я мог лишь изумленно смотреть, как затягиваются мои раны, исчезает кровь, а одежда становится идеальной белой. Это видел и Герцог Элигос, который подошел к нам и помог каждому подняться с пола.
— Вы получили прощение, — тихо сказал он, заглядывая мне в глаза. – Через несколько минут начнется ваша новая жизнь.
— Это значит, что мы ничего не вспомним и никого из вас не увидим? – грустно спросил я, обнимая Астру, которая беззастенчиво плакала у меня на груди.
— Вспомните, когда придет время, — загадочно улыбнулся демон. – Я всегда говорил, Збышек, что в тебе сокрыто нечто большее, чем простые добродетели. Не зря ты накурился в тот адский день и записался на Игры, друг мой.
— Это точно, — поддакнул я, растеряно обводя друзей взглядом. – Значит, мы победили? Без всякой шумихи, пламенных речей и прочего долбоебизма?
— А зачем это нужно? Главное, что вы победили себя. Пора, Збышек, — серьезно ответил Элигос, крепко пожав напоследок мою руку.
— Мы еще встретимся?
— Даю тебе слово верховного иерарха, — улыбнулся демон, возвращаясь к трону Одина. Вздохнув, я повернулся к Астре и заглянул в ее напуганные зеленые глаза.
— Не бойся, заинька.
— Я не боюсь, лысенький. Дай мне слово, — тихо сказала она.
— Какое?
— Что мы не потеряемся и найдем друг друга.
— Честное, блядь, пионерское, — хохотнул я, щипая подругу за задницу. – Прости, не удержался.
— Ты все такой же ебанько, — покачала головой рыжая. – Но ты мой ебанько.
— А ты моя уебашка, — затаив дыхание, я поднял голову к потолку, где внезапно появился свет. Яркий, но в тоже время мягкий и нежный. Он проникал в самую суть наших душ и стирал всё дурное. Мысли, поступки, слова. Исчезал зал Одина, исчезали великие короли Ада и исчезали мои друзья. И лишь на мгновение я увидел улыбку Астры и улыбающиеся лица Элигоса и Леарии, которые смотрели прямо на меня.
Эпилог.
Темно. Темно и страшно. Лишь вдалеке брезжит неясное марево белого света, к которому я иду. Иду несмотря ни на что.
Тишина. Так тихо, что слышно только биение сердца. Размеренные удары. Тук-тук. Я иду к свету. Я знаю, что должен идти.
Свет. Яркий и обжигающий глаза. Странные запахи. Гудение. Шорохи. Свет. Шлепок. Еще один. Еще. Плач. Надрывный плач, больше похожий на крик. Мой крик?
Голос. Родной и теплый. Баюкающий голос.
— Сынок. Мой сынок. Милая, это мальчик.
— Мальчик, — еще один голос. Куда нежнее первого. Мама? Мама. – Сын. Наш сын. О, Боже.
— Да, наш Степка.
Крик. Мой крик. Я живой, я все чувствую. Да. Я живой.
* * *
Кембриджский университет. Англия.
— Неужели все? – спросил я Мика, своего друга, с которым мы вместе учились на факультете теологии. В руках мы держали дипломы, свидетельствующие о том, что отныне мы полноправные члены общества.
— Ага, Степан.
— Завязывай называть меня Степаном, — возмутился я, отвесив Мику подзатыльник.
— Прости, Збышек.
— Так-то лучше. Погоди, кто это? – прищурившись, спросил я, ткнув в сторону здания, принадлежавшего университетскому музею. Возле него стояла милая рыжеволосая девушка в коротких шортах и кремовом поло с эмблемой университета.
— Олеся. Она из России, как ты, — хмыкнул Мик, все еще дуясь на подзатыльник.
— Олеся. Красивое имя. Ты её знаешь?