На мосту ветер стал пронизывающим. И я побежал. Сначала вприпрыжку, потом, набирая ход, перешёл на быстрый спортивный аллюр. Через минуту, уже на середине моста, мне стало даже тепло. Холод куда-то отступил. Изо рта, в свете звёзд, валил пар, уносимый довольно свежим речным ветром…

Ослепительный свет фар заплясал на асфальте моста, когда впереди осталась примерно треть до другого берега. Чтобы не обрызгали, я опять прижался к обочине. Меня обогнала давешняя полицейская «Нива», с номером 044 на боку. Она остановилась метрах в десяти передо мной, и из неё вышел сержант.

— Минутку! — строго сказал он.

Я послушно остановился, не доходя нескольких шагов.

— Куда спешим?

— К родственникам иду. На Партизанскую, сто восемь. — честно ответил я.

Сержант оглядел меня с чёрной вязаной шапки до ботинок. Скривил недовольное лицо, и снова посмотрел мне в глаза.

— К родственникам, говоришь?.. Документы!

Ну вот и приплыли! С документами у меня проблема. Я документы с собой взять не мог. И в карманах у меня было почти пусто, за исключением ключей, смарта, аккуратно сложенного письма Лики в нагрудном кармане и кое-какой мелочи. Но я всё-таки с озабоченным видом похлопал себя по всем карманам, и ничего там не обнаружив, театрально развёл руками.

— Та-ак! — почти обрадованно пропел сержант. — Проедем с нами!

— Куда? — не понял я.

— В отделение. Куда же ещё! Ну-ка расставь ноги, и руки подними.

Он, развернув меня к себе спиной и бесцеремонно ощупал сверху до низу. Самсунг в кармане его не заинтересовал. Глянул на часы, выглянувшие из рукава куртки.

— Что это у тебя на руке?

— Часы. — как можно более хладнокровно ответил я.

Сержант хмыкнул, но больше ничего спрашивать не стал. И потом, довольно невежливо, болезненно надавив на шею, «помог» сесть в машину сзади. Тип, сидевший спереди, сказал водителю: «Поехали», и мы двинулись. Причём автомобиль резко развернулся и покатил в обратную сторону, теперь, в нарушение правил, по встречной полосе. Вот так мне с первой же попытки не удалось преодолеть нашу речку. Какие-то двести метров оставалось.

Мы ехали по городу какими-то незнакомыми путями. И всё дальше уезжали от моста. Я вздохнул, но делать было нечего. Сам виноват! Правда, был плюс — меня, во-первых, бесплатно везли и во-вторых здесь в кабине было тепло. Впервые с того времени как я возник на автобусной остановке недалеко от своего дома этой ночью, я почувствовал благодать.

У отделения мне выходить никто уже не помогал, сержант просто поторопил:

— Давай, не тормози!

Внутри, в тесном, ярко освещённом помещении, меня за плечо подвели к какому-то лысому и без кителя мужичку, который сидел за столом и писал что-то в большом журнале.

— Вот! Без документов! — объявил мой сержант, и подтолкнул меня к столу.

Мужичок отвлёкся от журнала, поглядел на меня и буркнул:

— Садись!

В помещении вдоль стены в беспорядке стояли стулья, и я уселся на ближайший. Сержант растворился где-то в проходе у меня за спиной и кроме меня и мужичка здесь больше никого не было. Лысый был занят делом, я сидел и скучал.

Когда через минуту в помещении показался тот, кто в машине сидел спереди, я заметил у него с края серого погона две небольшие звёздочки. Значит, лейтенант. Я тоже был лейтенант. В нашем выпуске у меня одного было такое же высокое звание. Было у нас ещё человек пять выпускников в звании младшего лейтенанта, остальные оказались прослушавшими курс военной кафедры. Такие у нас были строгости! Впрочем, у меня и погонов-то никогда не было, не то, что у этого «летёхи».

— Здравствуй, товарищ капитан! — по-свойски обратился он к тому мужичку.

Тот, продолжая что-то писать, кивнул. Потом поднял голову и спросил у лейтенанта:

— Что с этим? — и кивнул на меня.

— А… на мосту задержали. Бежал. Говорит, к родственникам… Да, обыскали. С собой ничего нет. Так, что пусть посидит до утра в обезьяннике… Можешь не оформлять.

— Ну, нет! — возразил мужичок. — Оформить придётся, раз уж попал сюда…

Лейтенант вздохнул и прошёл куда-то дальше по проходу. Там оказались ещё двери. И он скрылся за одной из них. Моё положение усугублялось. Во-первых, на мне будет теперь трудно смываемая метка о задержании. Или как там у них оно будет называться. И теперь даже не знаю, будет ли у меня сегодня время навестить Виктора Александровича, ведь всю ночь мне придётся провести в каком-то «обезьяннике», и тогда утром, в какой-то интересный момент, я отсюда просто исчезну, что наверняка усугубит факт задержания… Впрочем, появлюсь я в своё время тоже в этом же обезьяннике, и там уже об освобождении придётся лишь мечтать… И когда-нибудь потом придётся героически повторять визит в этот день некоторое время спустя. С вынужденными уже предосторожностями. Но опять, винить некого. Сам оказался во всём виноват. Случись это днём, всё вышло бы без проблем.

— Ну, что, молодой человек, давай побеседуем! — через какое-то время лысый снова обратил внимание на меня. — Фамилия, имя, отчество, адрес, место работы… или учёбы…

И я, не задумываясь, стал излагать свои персональные данные: «Валерий Евгеньевич Евграфов, родился 20 августа 1995 года, холост, работаю…»

Тут я непроизвольно запнулся. Потому что живущий здесь Валерий Евгеньевич Евграфов, тоже родившийся, как и я, 20 августа 1995 года, только заканчивал школу № 123. И, значит работать нигде не мог. Да и возраст одинокого бегуна по улицам тоже вызывал определённые сомнения… Я совсем запутался. И, на всякий случай сказал:

— Не работаю. — что, впрочем, для меня было сейчас абсолютной истиной. У себя в той жизни я в отпуске, а здешний «я» ещё учился в школе, и работать не мог.

Про учёбу лысый больше не спрашивал. Не глядя на меня, он задал следующий вопрос:

— Где, бедолага, живёшь?

Вопрос тоже был небезобидный. Потому что я в это время спал в доме своих родителей на улице Пионерской… Но всё же я сказал:

— Пионерская 10, квартира 33.

По крайней мере, я там, в этом времени, прописан.

— И куда сегодня следовали? Почему были в такой час на мосту? — неожиданно стал обращаться ко мне во множественном числе лысый.

— Я… — я задумался, а вдруг он начнёт спрашивать, зачем.

— Ладно! — неожиданно освободил меня от ответа капитан. — Сейчас оставишь всё, что с собой есть здесь. — он выдвинул из полки на стене какой-то ящичек, и поставил его передо мной на стол. — Деньги, ключи… Это для твоей безопасности. Потому что соседи по камере могут тебя обчистить. А здесь у нас полиция — не пропадёт!

И, видя, что я замешкался, поторопил:

— Давай-давай, у меня дел и без тебя хватает!

Я тяжко вздохнул, потому что с оставленными в коробке вещами мне пришлось бы распрощаться… И стал доставать из брюк мелочь и ключи от квартиры в две тысячи восемнадцатом, а из кармана на груди смартфон. Такие, как этот смартфон, тогда вряд ли выпускали. Тонкий, крутой! И я его больше не увижу. Положил со вздохом всё это в коробку и опустил руки. Жалко квартирную дверь, вторые ключи оставались внутри! И я снова тяжело вздохнул. Капитан почему-то тоже вздохнул и крикнул куда-то мимо меня:

— Сидяк!

Тотчас где-то за моей спиной скрипнула дверь и голос отозвался:

— Да, товарищ капитан!

— Иди сюда! — строго сказал лысый капитан. — Обыщи.

Я, уже знакомый с этой процедурой, расставил ноги и поднял вверх руки.

— Курточку сними! — почти ласково сказал подошедший Сидяк, совсем молодой парень в новенькой, с иголочки, полицейской форме.

Я снял куртку. Он обыскал её, бросил на стул и обратил внимание на мои «котлы».

— Часы — сюда! — похлопал по столу с коробкой парень.

Но я этого сделать не мог! Разделение с бесценными моими часами, для меня хуже казни! Это был просто удар ниже пояса! Мне НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, просто ни в коем случае, НЕЛЬЗЯ СНИМАТЬ С РУКИ ЧАСЫ ДО ПОЛНОЙ ОТРАБОТКИ ПРОГРАММЫ!.. Так написал дядька. Иначе я просто зависну здесь на долгие-долгие годы. Ведь в будущее эти часы уже не смогут меня отправить! А, стоит их снять, и действие программы, которая ещё только должна меня вернуть в четырнадцатое марта восемнадцатого года, прервётся! Я глубоко вдохнул, сосчитал до пяти и выдохнул. Надо срочно придумывать, чем избежать такого катастрофического исхода…