— Кто погиб? — спросил Дим.

— Ваш домоправитель Егорий и один из охранников, Дьяр. Два других через пару дней оклемаются, с тиррой и котом пока сложно, оба в глубокой коме. Ищем все возможные варианты для их спасения.

В Тилье в это время бешено моталась по поляне Муська, она дико всхрапывала и дергалась всем телом. Зять же тихонько ржал, как бы в чём-то убеждая Муську, и наконец, она заржав и прикусив его за шею, немного успокоилась, а черный полла выскочил за ограду и галопом поскакал в сторону Малиша.

Гроза, начавшаяся через несколько минут после ухода людей с побережья, бушевала два дня. С неба в море непрерывно ударяли огромные молнии, море бушевало, захлестывая все вокруг, волны в высоту поднимались, казалось, до вершины самой высокой горы. Все живое, что не успело попрятаться, было унесено в море. Ощущение конца света не покидало людей, запертые в домах они почти все молились Богинюшке и просили снисхождения. Отголоски гнева Богини долетали повсюду, и весь Большой Материк погрузился в уныние.

Только двум иномирским попаданцам было все равно, они находились где-то далеко и никто не мог достучаться, докричаться до них.

Когда же, наконец, стихла буря, то оказалось, что побережье большого моря утратило привычные очертания. Горы сгладились, в других местах на ровном месте появились, наоборот, гигантские нагромождения огромных камней, бухта, где произошло сражение, полностью исчезла, там осталось только море, на берег выбросило огромное количество всякой дряни, и все свободные люди были заняты очисткой берегов.

По настоянию всех Зининых мужиков, их с котом переправили в дом, и кто-то из «родных» постоянно был рядом с ними. Потянулись унылые, наполненные страхом дни, Дим старался все свободное время проводить с детьми или возле Зины, садился на пол, прижимался щекой к холодной руке и потихоньку говорил. Он говорил обо всём, что приходило в голову, рассказывал о детях, о происшедшем в городе и стране, иногда тихонько пел запомнившиеся ему русские песни, одну только никогда не пел, сжимало горло от одних слов — «Звёздочка моя ясная». В доме прочно поселилось горе, Любава часто плакала, Лучик же замкнулся, отвечал только на вопросы, подолгу сидел, задумавшись, или машинально гладил притихшего филиса. Деда Поля зеленел с каждым днём, из него начали вылезать сучки-загогулины, он подолгу сидел на веранде с Любавой, покачивая её, как когда-то в младенчестве. Антипа ходил с красными глазами, замирая посреди какого-нибудь дела, всхлипывал, и убегал на улицу. Арди переживал молча, он обнимал Лучика и сидели молчаливые дед с внуком, мало реагируя на окружающее. Таши лихорадочно искал возможность вытащить обоих из коматозного состояния, прошло пять дней — все было по-прежнему.

После выступления Повелителя Эффирии по всем магканалам — Дим не смог, перехватывало горло, люди толпами потянулись в Храмы Богини и там просто просили, чтобы все пострадавшие остались живы. Пока же пришли в себя оба охранника с дневным перерывом, ещё слабые, они дополнили картину происшедшего, и как-то уверовали все, что очнутся и тирра с котом.

А во дворце опять замер обруч — Тахирон под страхом смерти запретил говорить об этом, особенно Величеству, знак был нехороший.

Таши отправился к ланде, он хватался за любую возможность, этот же шаман жил так давно, была у Таши надежда, что как-то да подскажет или сможет вытащить их из этого состояния.

Поздно ночью, Дим, как всегда сидевший возле Зины, услышал писк из детской комнаты. Кивнув дежурному целителю, чтобы тот сел возле кровати, пошел туда — Любава, разметавшись, спала, а Лучик, укрывшись с головой одеялом, жалобно попискивал:

— Сыночка, ты чего? — Дим бережно, вместе с одеялом, взял его на руки.

— Папа, почему мамочка не выздоравливает? И Стёпка тоже? — мальчик горько плакал, Дим понес его на кухню, — тшш, давай не будем Любаву будить, мы с тобой мужчины.

— Не, — мотнул головой Лучик, — мужики.

— Да, мужики, мы должны быть сильными, вот, завтра Таши приведет дедушку старенького, ланду, и он точно вылечит маму со Стёпкой. Давай с тобой по-взрослому чай попьем, поговорим, как Стёпка говорит-то?

— Перетрём за жизнь, — вздохнул Лучик, — он так и не отыгрался со мной в карты, как выздоровеет, точно проиграет мне, я теперь много задумчивых задачек умею решать, а карты — плёвое дело.

Сынок понемногу успокаивался и начал зевать.

— Пойдем, перенесём Любаву на большую кровать, чтобы она тебя не искала, а утром все вместе проснёмся.

Когда уставший ребенок засопел, Дим долго лежал, слушая детское дыхание, и не заметил, как задремал.

Проснулся оттого, что его по лицу гладили детские ручонки, и Лучик шептал:

— Папа, папа, проснись, мне братики приснились, они сказали, чтобы я не ныл и не кис, и что мамочку они к нам отправили.

— Какие братики? — удивился Дим.

— Братики, мамочкины сЫночки, которые у неё там, в России были, они такие большие дяденьки уже были, а потом на небушко ушли.

— Луча, а какие они, братики? — послышался голос Любавы.

— Красивые, большие, ростом поменьше папы, дяденьки, совсем-совсем на нас непохожие, глаза такие… голубые, вот, и волосы у них светлые. Я потом, когда мамочка выздоровеет, их нарисую тебе. Папа, они такие классные, Димитрий меня поднял на руки, погладил по голове и сказал: «Не плачь, ты же мужик и наш братик, мамочку мы к тебе уже отослали, скоро придет! У нас с вами самая лучшая мама, маляве скажи, чтобы не кисла, все будет хорошо». А потом меня Данюся обнимал и ворчал: «Ты же не девка киснуть, и мелкая пусть не ноет!!» А Митюшка — его так мамочка всегда называет, сказал: «Мы за вами всегда присматриваем, рады, что вы есть у нашей и вашей мамы и любим вас, бывай! Маляву от нас поцелуй, она боевая растет, пусть всегда сдачи дает, одобряем!»

У Лучика блестели глаза, Любава тоже заинтересовалась братиками, стала выспрашивать о них, а Дим мысленно, задавив в себе какое-то неприятное чувство, порадовался, что неведомые дяденьки-братики в самый трудный момент приснились сыночку.

Перед обедом случились две вещи: сначала возле калитки, которую охраняли «Когти», появился взмыленный, исхудавший, черный полла и начал громко ржать, как бы зовя кого-то, охрана хотела его отогнать, полла оскалился и опять заржал — из дома выбежал Лучик и закричал:

— Зять, Зять, иди сюда!

Удивленные охранники увидели, как полла, которого никто не мог приручить, низко склоняет голову, и мальчик начинает гладить его.

Выскочивший вслед за ним Антипа, захлопотал возле коняшки:

— Ить ты како здеся оказалси? Ай весь измученный, дай-кось я тебя оботру.

Полла в саду лег на землю и перевернулся на живот — на животе был прилеплен какой-то небольшой пакет. — Лучушка, погляди-ко, чевой-то у Зятя на пузе? Похоже, трава какая-то, ай для лечения, я ужо Тахирона кликну.

Тахирон, тут же оторвав пакет и залечив ранку дернувшемуся от боли Зятю, развернул, понюхал и воскликнул:

— Рьян-трава! О, я дурак, как же не догадался! Зять, ты умница, — он чмокнул поллу в нос и убежал в дом. Зять же, поднявшись, добрел до комнаты, где лежали «ранетые», совсем как Муська, засунул голову в окно и негромко заржал. Тахирон же, как-то интуитивно поняв, что тот хочет, взял бесчувственного кота и положил на окно перед Зятем, туда же положил рьян-траву. Зять, мотнув головой, осторожно мордой подвинул к коту две веточки резко пахнущей травы, ухватив зубами остальную, потянулся к Тахирону, чтобы тот взял. Затем шумно вздохнул и начал чихать возле уха кота, запах травы усилился, Зять, прочихавшись, шумно начал лизать котовью морду, и через какое-то время у кота дернулось ухо. Антипа, напряженно следивший за котом, перестал дышать, ухо дернулось ещё раз, и кот как-то скрипуче, еле слышно выдал:

— Отстань, Муська! — Зять радостно всхрапнул коту в ухо, а кот чуть громче сказал, — валерьяночкой пахнет! Попить бы!

Тут Антипа отмер, подскочил к коту с плошкой и, подсунув ему под морду, со слезами сказал: