Он подробно объяснил, куда идти. Получалось, найти бар несложно, но я уже начал привыкать, что у подполковника на словах все легко. Особенно, когда делать что-то приходится не ему самому. Распорядившись записать все на его счет, Андрей Петрович встал из-за стола.

— А вы? — поинтересовался я.

— У нас есть еще пара дел, — уклончиво ответил замполит.

Оставшись один, я отказался от второго, заменив его еще одной стопочкой, и отправился на поиски "Мадагаскара".

Вопреки ожиданиям, найти бар оказалось на удивление легко. Он издалека бросался в глаза благодаря двум африканским маскам, висящим по сторонам от дверей. Да и интерьер оказался соответствующим — деревянные идолы, снова маски, несколько копий или дротиков, тоже явно африканского происхождения, тростниковые циновки на столах и леопардовая шкура на стене, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся искусственной, что, однако, не сильно портило впечатления.

Несколько столов были заняты — за ними сидели самые разнообразные люди, всех национальностей — и русские, и китайцы, и японцы, и негры и еще много кто. И все эти люди одновременно говорили, причем на своих языках, создавая невообразимый гвалт. Я на некоторое время замер, пытаясь сообразить, кто сможет подсказать, где найти хозяина заведения, причем, желательно, на том языке, который я знаю.

И тут я увидел его. Я сразу понял, что это и есть Евгений Серебряков. Левая его нога была отнята по самое бедро, а под левым плечом он держал костыль и необычайно ловко управлял им. Высокий лоб и проницательные серые глаза говорили о недюжем уме, а бугрящиеся под рубашкой мышцы — о недюжей силе.

Но была в нем и другая сила, далеко не физическая. Чувствовалась уверенность в себе. Такая спокойная, холодная сила. Я бы даже сказал… а, вот нужное слово! Дзен! Если раньше я не вполне понимал этого слова, то теперь я мог однозначно сказать, что видел человека, который познал дзен. Картину завершала татуировка в виде змеи, кусающей себя за хвост, обвившейся вокруг запястья Серебрякова.

Не скрою — впервые услышав про одноногого, я сразу вспомнил про другого одноногого, о котором Полковник, земля ему пухом, предупреждал Леночку. Были у меня определенные опасения. Но увидев этого человека, я расслабился. Бандитов я на своем веку повидал немало, и этот явно бандитом не был.

— Прошу прощения, Серебряков — это вы? — поинтересовался я, подойдя.

— Так точно! А ты?..

Вместо ответа я протянул записку от замполита. Развернув лист бумаги, одноногий на миг вернулся из дзена в бренный мир, вздрогнул, но сразу ушел обратно.

— А-а, — протянул хозяин бара. — Стало быть ты — и есть тот самый Дима, который виновник нашего маленького предприятия? Рад познакомиться!

И он сильно сжал мою руку в своей широкой, загорелой ладони.

И в этот момент один из посетителей, сидевших в дальнем углу, внезапно вскочил с места и ринулся к дверям. Я бы и не обратил внимания, но гость задел табурет, который с грохотом покатился по полу. Я резко обернулся, и, хотя видел человека всего мгновение — сразу узнал его. Это был тот самый трехпалый бандит, который приходил к Полковнику!

— Стоять! — завопил я.

— Скотина! — прорычал Серебряков. — Он свалил, не заплатив!

— Это он! Один из бандитов! — пояснил я. — Его зовут дядя Степа!

— Да по мне — хоть Иван Федорович Крузенштерн — человек и пароход! — ответил Евгений. — Он все равно заплатит за заказ! Чен, догони его!

Невысокий, жилистый китаец, вскочил с места, как пружина, и помчался за беглецом.

— Как, говоришь? — кок повернулся ко мне. — Дядя Саша?

— Дядя Степа, — поправил я. — Один из тех недоносков, что разгромили мою гостиницу. Бандюган и редкостная сволочь.

— Что? — взревел он. — Бандит! В моем доме! Ли, беги, помоги Чену. Эй, Толик… местный алкоголик. Подь сюды. Ты же, вроде, сидел с ним рядом?

Толиком оказался старый-престарый сморщенный дед с красным носом и клочковатой седой бородой. Он покорно встал и подошел к хозяину, о чем я сразу пожалел. От старика невыносимо разило перегаром и дешевым табаком. К тому же его изрядно потряхивало.

— Ну, Толик, расскажи мне… ты когда-нибудь прежде видел этого… дядю Сашу?

— Дядю Степу, — снова поправил я.

— Нет-нет, никогда, — проскрипел дед.

— И имени этого не слышал?

— Нет-нет, не слышал.

— Смотри, дружище… — протянул Серебряков. — Свяжешься с таким человеком, и вся твоя жизнь… мнда… он что-нибудь говорил?

— Нет-нет, ничего, — ответил старик.

— Пользы от тебя… как от козла молока, — проворчал одноногий.

— Буш, я допью его водочку? — прогнусавил алкоголик.

— А? А… да на здоровье, — отмахнулся кок.

Его уже занимало другое. К этому времени вернулись оба китайца, отправленных в погоню. Что удивительно — они совершенно не запыхались, словно стояли тут, за углом! Но, что печально — вернулись без дяди Степы.

— Сибко-сибко усел, — развел руками один.

— Совсем сибко, — поддакнул второй.

— Хреново, — покачал головой одноногий. — Может, хоть кто-то из вас его видел здесь раньше?

— С ним биль красивый серный зенсина, — сказал китаец.

— О! Это да, — протянул Евгений. — Негритянка с такой шикарной задницей!

— Да… — кивнул я, вспомнив Бьянку. — Шикарная была…

— Не удивительно, что я его не помню! — щелкнул пальцами Серебряков. — Понимаешь… — доверительно прошептал он, наклонившись ко мне. — Питаю слабость к черным женщинам, и ничего не могу с собой поделать. У меня у самого жена черная. Но эта… Бьянка, кажется… там такие ноги!

— Она погибла, — произнес я.

— Да? Обидно, обидно. Знаешь, что такое "шланги с мусором"? — подмигнул мне кок.

— Макароны по-флотски, — автоматически ответил я.

— Э-э… — слегка удивился Серебряков. — Как на счет перекусить и пропустить по рюмашке за знакомство? Ну и за упокой?

Я хотел было отказаться, но с удивлением заметил, что успел проголодаться. Еще бы! Ведь я так и не позавтракал по-человечески, а день клонился к вечеру! Сказывались потраченные нервы, да еще и пахло здесь намного приятней, нежели в порту. Вот удивительно, как я, человек, родившийся и выросший у моря, совершенно не переносил рыбу! Такая злая ирония…

Макароны по-флотски в "Мадагаскаре" готовили на славу. Особенно удался соус — фарш, обжаренный в томатном соусе, обильно приправленный луком, перцем, и чуть-чуть — лимоном. Объеденье! Мы пропустили по рюмашке. Потом еще по одной. И еще по одной. И вот тут я понял, что Серебряков — вообще мировой мужик. Как только мне могло прийти в голову, что он может оказаться тем самым одноногим, про которого говорил Полковник, не к ночи будет помянут?

— Кстати, можешь звать меня просто Буш! — заявил, наконец, кок, слегка захмелев.

— Почему — Буш? — удивился я.

— Из-за этого, — он кивнул на культю. — Ну, помнишь — ножки Буша. Потому и Буш.

Помню, что я предложил за это выпить. Еще помню, как появилась вторая бутылка. Во всяком случае — как ее открывали. После этого я не помню ничего.

Проснулся я от крика:

— Каррегар! Каррегар!

Я открыл один глаз. Затем второй. И крупно пожалел об этом — на столе стояло три бутылки из-под рома! Совершенно, абсолютно пустые! Это же сколько мы вчера выжрали? Я попробовал встать, и сразу пожалел об этом. Кажется, я был еще пьян! Во рту просто горело!

— Каррегар! Каррегар!

Я взял одну из бутылок за горлышко, намереваясь запустить ее в источник столь раздражающего звука, и увидел совершенно потрясающего попугая. Крупного, белого, с чуть розоватыми крыльями и шикарным хохолком. Он ходил по столу недалеко от меня, и клевал рассыпанный арахис.

— Каррегар! Каррегар! — снова прокричала птица, распушая хохолок.

Скажу честно — рука не поднялась. Вместо этого, собравшись с силами, я победил себя, встал на ноги, и пошел туда, где, вроде как, была кухня. Там уже гремел тарелками, моя посуду, Серебряков.

— А-а! Вот и ты наконец! — обернулся он.