— Хорошо, что не генералом! — хохотнул гость. — Впрочем, Сан Саныч, не щелкни он ушами, сейчас вполне мог бы быть полковником. У него шрам на щеке и очень приятное обхождение, особенно когда напьется. Стоять, детка!
Посетитель выдернул из кобуры Стечкина, и направил его на Леночку, бочком продвигавшуюся к выходу.
— Вижу, что я не ошибся, — улыбнулся военный. — Давайте никто никуда не будет убегать, и тогда я ни в кого не буду стрелять. Поверьте мне — это очень неприятное зрелище — собственные мозги на стене.
— Полковник уже идет, — девушка кивнула на окно.
— Замечательно! Вы оба, — гость качнул стволом пистолета. — Садитесь за стол, и только попробуйте пикнуть! Собственные мозги на стене…
— Да-да, это очень неприятное зрелище, — закончил за него я.
— Не люблю умников, — отрезал посетитель.
Мы сели за стол, а друг Полковника встал за дверью. Только теперь я заметил, что его колотит не по-детски! Я был испуган, а наш новый знакомый трусил еще больше!
Военный, не глядя по сторонам, вошел в ресторан, и успел сделать несколько шагов, прежде чем увидел нас с Леночкой, сидящих за его столом, перепуганных до полусмерти. Только теперь он заподозрил неладное, и начал медленно разворачиваться, нащупывая штык-нож на поясе.
— Здоровеньк╕ були, Сан Саныч, — поприветствовал его незнакомец, стараясь придать своему дрожащему голосу твердость и смелость.
— Дядя Степа! — выдохнул полковник.
Он резко побледнел. А шрам, бывший, наоборот, обычно более светлым, стал пунцово-красным. У военного был вид человека, встретившегося с приведением. Или с самим дьяволом. И в этот момент он как-то… не знаю — постарел, что ли? От того грубого, надменного, уверенного в себе человека не осталось и следа. Теперь в ресторане "Адмирала Казакевича" стоял простой старик. Дряблый, испуганный старик.
— Можешь сесть за стол, Сан Саныч, — разрешил гость. — Я и сам, пожалуй, перекушу… а вы, оба, брысь отсюда.
Дядя Степа подождал, пока Полковник сядет за стол, а затем, не сводя с него ствола пистолета, сел и сам.
— Ты нашел меня, старлей, с чем тебя и поздравляю, — произнес наш постоялец. — Вот он я. Они-то тебе зачем? Отпусти!
— Нужны они мне, — усмехнулся гость. — Пусть валят. Хотя нет… девчонка пусть сперва принесет пива. И учтите! У меня здесь, — незнакомец покачал петардой. — Двадцать патронов. А это значит, что я успею положить двадцать человек в случае чего… а собственные мозги…
— Да помню я, — прервал я.
Всей шкурой чувствуя направленный на свою спину пистолет, не оборачиваясь, я вышел из ресторана. И только здесь смог вздохнуть. Леночка звенела посудой, а эти двое пока молчали. Переведя дух, я на цыпочках, замирая каждый раз, когда под ногой скрипела половица, прокрался в кладовку, где из кучи всякого барахла достал обрез Арисаки и горсть патронов. Плохой аргумент против Стечкина, но за неимением лучшего… в былые времена, когда боезапас был поболее, я навострился даже без мушки попадать по бутылке с двадцати шагов. Чем, собственно, и сократил количество боеприпасов раз в пятьдесят.
Зарядив обрез, я прокрался обратно, где за стеной у двери уже спряталась Леночка, прислушиваясь. Но разговаривали они слишком тихо, чтобы я хоть что-то мог разобрать. Однако голоса становились все громче, и мне удалось уловить несколько слов, главным образом ругань, и в большинстве — от Сан Саныча.
— Хрен тебе! — закричал Полковник.
И потом опять:
— Скорее я сдохну, чем отдам тебе ее! Посмотрим, чья клюква краснее?
Последовал взрыв ругани, звон посуды и грохот мебели. Затем громыхнул выстрел и кто-то дико завопил. Выставив вперед обрез, я шагнул в дверной проем, как раз вовремя, чтобы увидеть спину Дяди Степы, выбегающего на улицы. За ним тянулся кровавый след.
Полковник вскинул руку и метнул штык-нож, и, вероятнее всего, пригвоздил бы своего приятеля, если бы в последний момент не поскользнулся на лужи крови, и нож с глухим ударом вошел в притолоку. В этом месте до сих пор можно увидеть выщерблину.
Но на этом битва не закончилась. Военный схватил оброненный Стечкин, и выскочил вслед за дядей Степой. То удирал по дороге с необычайным проворством. Перехватив пистолет обеими руками, Сан Саныч дал несколько очередей, но все мимо. Наконец, рука с разряженным оружием повисла, и только теперь я заметил, что с рукава полковника тоже капает кровь.
— Водки! — потребовал он.
Швырнув петарду в пыль, слегка пошатываясь, военный вернулся в ресторан.
— Ты ранен! — воскликнула Леночка.
— К черту все! Водки! — повторил он. — Нужно рвать когти. Водки, я сказал!
Девушка убежала выполнять приказание, а я пошел было за аптечкой, как вдруг что-то грузно грохнулось на пол. Я обернулся и увидел полковника, растянувшегося во весь свой немалый рост. Вернувшаяся Леночка выронила бутылку и истошно завопила:
— Убили!
— Кого убили? — раздался знакомый голос.
На пороге стоял доктор Листьев. Что же… он обещал заходить почаще!
— Спасите его, Олег Палыч! — закричала девушка. — Он ранен!
— Ранен? Какая глупость! — ответил военврач, осмотрев руку. — Это просто царапина! Леночка, вскипяти чайник, а мы с Димычем поднимем эту тушу в его комнату.
Мы с доктором уложили Сан Саныча в его кровать. Я поздно сообразил, что теперь белье будет в крови, которая весьма хреново отстирывается, но теперь было поздно. Листьев достал из своего портфеля хирургические ножницы, и разрезал рукав до самого плеча. Пуля, в самом деле, лишь чиркнула полковника, оставив небольшую царапину. Кроме нее обнаружилось еще несколько старых шрамов, и пара татуировок — летучая мышь с распростертыми крыльями, заслонившая собой мишень, и череп, оскал которого был стилизован под римскую IV.
К этому времени подоспела девушка с чайником. Доктор промыл рану, продезинфицировал ее и мастерски наложил повязку — сказывалось военное прошлое. После чего извлек какую-то ампулу, набрал ее содержимое в шприц и брызнул им, выпуская воздух. Я при этом побледнел больше самого больного — уколов боюсь панически.
Прошло еще несколько минут, прежде чем полковник открыл глаза.
— Где этот гандон? — произнес он.
— Здесь нет никаких гандонов, кроме вас, Григорьев, — заметил Олег Павлович.
— Я не Григорьев, — поспешно ответил раненный.
— Не важно, — отмахнулся хирург. — Слышал я про одного Григорьева, когда служил в Анголе… может, это и не вы. А теперь слушайте меня внимательно. Вы слишком много пьете. Вас хватил удар. Фактически — я вытащил вас с того света. Стаканчик пива или рюмочка водочки вас, конечно, не убьет, но если не бросите пить — то очень скоро будут пить за вас. Не чокаясь. Запомните — слово "бухло" и слово "смерть" для вас одно и то же. Завяжете с бухлом — и будет вам счастье.
— Доктор, я видел счастливых людей, и трезвых среди них не было… — ответил постоялец.
Но Листьев был неумолим. Оставив полковника на попечение Леночки, мы спустились вниз. Попросив меня сварить кофе, доктор вышел на улицу, и вернулся с брошенным военным Стечкиным.
— Стрелять умеешь? — осведомился он у меня.
— По бутылкам, — признался я.
— Я оставлю тебе коробку патронов. Но лучше, в случае чего, хватай девочек, прыгай в свой Паджерик, и вали в деревню. А еще лучше — в Аякс. Найдешь там Торопова… ну бывшего помощника мэра Владика. И ждите меня у него. А я сгоняю во Владик, наведу справки. Если все будет хорошо… вернее, если все будет плохо — вернусь завтра к вечеру.
— А если…
— А если не вернусь завтра к вечеру — значит вернуть позже. А ты можешь спокойно жить и радоваться.
На том и порешили.
3. Черная детка
Остаток дня я был сам не свой. Хотя алкоголь я не очень люблю, но пару раз приложился к бутылке. И достаточно крепко. Не способствовал успокоению нервов даже пистолет. За поясом сзади он сильно мешал ходить, за поясом спереди — сидеть. К тому же, когда Стечкин торчал спереди — я сильно боялся, что он выстрелит, и жизнь утратит свой смысл. Наконец, я убрал его в барную стойку, и на том и успокоился.