Тем не менее, в моей новой нормальной жизни, нет ничего нормального. Я нахожусь на неизведанной для меня территории, и если Прежняя Харлоу давно бы опустила руки, а ее идеально распланированная карьера пошла бы вниз, то Новая Харлоу — нерушима. Ну, почти. Я наконец-то начала посещать психолога, сеансы проходят дважды в неделю, и я их с нетерпением жду. Я так давно все держала в себе, и теперь очень приятно, выплеснуть все наружу, несмотря на то, что мои приемы ограничены по времени. Меня задело то, что Больница Нью-Хейвена отозвала свое предложение о работе, но не сильно. Это не имело значения. Конечно, это задело мое эго, но в глубине души я всегда чувствовала, что мне не принесет удовольствие эта должность. Или, может, дело в том, что сенатор предупредил меня об их решении заранее, когда я пришла на праздник в Хэмптонс по случаю десятого дня рождения Пенни.

Слава Богу, слухи, преследующие ее любимого доктора, прошли мимо нее. Для Пенни я по-прежнему ангел, который сидел с ней после операции до самого утра, держа ее за руку, и с тех пор, она относится ко мне как к части ее большой семьи. Но его протекция имеет пределы. Когда дело доходит до моих юридических проблем, сенатор Леон Кингстон должен соблюдать правила. Единственное, о чем заявил его офис, так это о том, что они с женой лично выбрали меня в качестве трансплантолога для проведения операции их дочери, вместо ведущего хирурга Джеффа Гарднера.

«Выбор, основанный на исключительных профессиональных навыках доктора Джеймс, ее безупречных хирургических достижениях и ее сопереживании своим молодым пациентам», — цитата, которую передавали газеты.

И теперь, для меня этого достаточно.

Могу сказать, что я сама виновата. Мне следовало молчать и не высовываться, как этого и ожидал Джефф. Но с чего вдруг? И зачем мне это делать, после того как я наконец-то разобралась в себе? Да, меня уволили, пока я была в отпуске, и что? Да, я не подавала в суд, как только мне пришло об этом уведомление, пока меня не было в городе, и что с этого? Да, я якобы все это время была в каком-то забытом миром любовном гнездышке в Нью-Мексико, у какого-то плотника, и что, черт возьми, в этом такого?

Только вот теперь, я ношу ребенка от этого плотника.

Я выбираюсь из-под одеяла и достаю деревянный сундук, стоящий под кроватью. Это дается мне тяжело, не только из-за веса ящика, но также из-за маленьких сокровищ, которые я туда спрятала с тех пор, как получила его пару недель назад. Я вытаскиваю сундук ручной работы, созданный с помощью японского рубанка, или сашимоно, и ставлю на кровать возле себя. На самом деле мне не следует его прятать, учитывая, что это работа настоящего гуру столярных работ, но в тоже время мне не хочется, чтобы он находился слишком далеко от моего самого любимого места в этой крошечной квартирке, своей кровати. Среди того сумасшествия, которое сейчас происходит в моей жизни, мне нравится иметь возле себя частичку Дэкса, даже если это всего лишь сундук.

Но это не просто какой-то сундук. Это чистое совершенство. Дэкс сделал его специально для меня и это потрясающе. Я провожу пальцем по солнцу и луне, вырезанных на крышке ящика. Он красивый, и теперь я так рада, что не отправила его обратно. Моя гордость едва не заставила меня сказать маленькой японке, которая доставила ящик в мою клинику, чтобы она забрала его обратно. Но мое сердце одержало победу, и я приняла посылку и открыла ее, находясь наедине в своем кабинете. После чего я уставилась на красоту перед моими глазами, на экзотический древесный запах, который вернул все воспоминания, великолепия каждой детали с этой прекрасной крышкой, которая без всяких усилий скользнула вниз. Этот сундук возродил все воспоминания о Дэксе и ощущение дома, когда я находилась в его объятиях.

Подняв крышку, я вижу маленькие безделушки, которые собрала на память о своей длительной поездке, хотя большая часть из них только из Нью-Мексико. Камни после моих небольших прогулок возле «Жемчужины», после поездки в Бандальер и похода на горячие источники, даже из Арройо-Секо, где Дэкс рассказал, как его мать учила рыбачить его самого и даже его отца. Здесь даже есть высушенная веточка шалфея и травы, которые я купила в одном из магазинчиков на площади Таос, как напоминание о том, что последние полгода моей жизни были прощанием с прошлым и стали началом новой. И вот слова, которые Дэкс вырезал на задней части крышки, слова, которые я запомнила, как только их прочла. Я провожу пальцем по буквам, представляя, как он склоняется над доской, концентрируясь, хмуря брови, пока вырезает их.

«Он действительно имел в виду именно то, что здесь написано?»

Я возвращаю крышку на место и задвигаю сундук назад. Следующие пару минут, я ухожу в себя, заставляя себя выбросить все лишнее из своей головы. Я провожу рукой по животу, мои мысли переходят к жизни, зародившейся внутри меня. На этот раз, я не чувствую никакой вины за то, что сделала, даже если на то, чтобы принять это, потребовалось уйму времени. Я соврала Дэксу о том, что принимала таблетки, и вот, что произошло; эта ложь переродилась в новую жизнь внутри моего тела.

На шестой неделе, несмотря на то, что ребенок всего размером с горошину, у него есть сердце, которое интенсивно бьется: примерно от ста до ста сорока ударов в минуту. И если он пошел в своего отца, у него сильное и выносливое сердечко — сердце, которому, я надеюсь, еще не все равно на меня.

— Не желаешь перекусить?

Я отрываю взгляд от своего ноутбука и вижу, что в дверях кабинета стоит Кэти. Уже час дня, что означает, что я просидела за компьютером последние четыре часа. Позади нее сотрудники уже готовятся отправиться на обед, решая, что выбрать: пиццу или греческую кухню.

— Не знаю, Кэти. Мне нужно закончить с этими бумагами до трех, пока не пришли мои пациенты.

— Но тебе тоже нужно кушать. Ты в последнее время сама не своя, и я беспокоюсь о тебе.

Я закрываю программу и выключаю компьютер.

— Ты всегда обо мне беспокоишься, Кэти.

— Я подумала, что мы можем сходить в новый ресторан, который открылся дальше по улице. Может, это тебя растормошит. Ну же. Я угощаю.

— Может ты меня еще и за руки потащишь? — как только я произношу это, на меня находят воспоминания. Дэкс сказал то же самое, когда я согласилась, что он может остаться в «Жемчужине» при условии, что будет на своей стороне дома, а я на своей. Конечно, никто из нас не следовал этому правилу, вместо этого отдав предпочтение кровати королевских размеров, в качестве нейтральной территории.

Я вздыхаю. Побочный эффект беременности заключается в том, что ты становишься меланхоличным и эмоциональным, именно такой я себя и ощущаю при мысли о Дэксе и своей беременности. Я пообещала ему рассказать, если я узнаю, что беременна, и вот смотрите, что происходит. Так почему я ему не звоню? Потому что я напугана, вот почему. «Что если, как и во время беременности Маркусом, у меня будет выкидыш?»

— Ты в порядке? — передо мной возникает взволнованное лицо Кэти. — Ты очень побледнела. Ты вообще сегодня ела что-то еще, кроме того бананового кекса, который я принесла?

Прочистив горло, я закрываю ноутбук и поднимаюсь с кресла. Мне нужен свежий воздух. И нет, я не потеряю этого ребенка. У него крепкое сердце, как и у его отца.

— Я просто проголодалась, вот и все, Кэти, — отвечаю я, беря в руки свою сумочку. — Идем?

— Так ты расскажешь мне про этого Дэкса Дрексела, на счет которого доктор Гарднер все никак не успокоится? Ты никогда о нем не рассказываешь, — говорит Кэти на полпути к ресторану «Санта Роза». Он открылся всего два месяца назад, и в нем уже нет отбоя от желающих попробовать чилакилес* и выпить Маргариту (прим. традиционное блюдо мексиканской кухни). Или как в моем случае — чоризо с яичницей и картофелем. И съев большую часть из этого и испытав рай на языке, я надеюсь, что меня не одолеет изжога, которая обычно бывает у беременных, как раз, когда ко мне придут мои пациенты. Ну, почти. Это было бы настоящим раем, если бы это приготовила Анита Анайа, и все бы собрались за накрытым с любовью столом, смеясь над очередным высказыванием Диами.