Пули врезались в грязь около лежащего Константина, тот вздрогнул, но сил встать не имел: они покинули его в тот момент, когда Сенцов осознал, что его ведут на кол. Солдаты устали «уговаривать» Константина подняться и опять схватили его. От страха Сенцов потерял все чувства, сделался почти что зомби…

Насилу Сенцов одолел склон ужасного холма и поднялся на его вершину. Он ничего вокруг себя не слышал, и почти ничего не видел… он стоял, окружённый кольями, с которых прямо ему в душу жутко смотрели мертвецы, ветер развевал лохмотья, что свешивались с их почерневших рук и отощавших ног. Дождик усилился и превратился в дождь, руки совсем онемели, Константин не чувствовал пальцы… Озноб колотил его, как при высокой температуре. Всё, песенка спета, перед глазами начала с головокружительной скоростью проноситься вся жизнь и бедная Катя, которая осталась там, в проклятом «Краузеберге»…

Солдаты, молча, стояли, сбившись в кучку. Они смотрели только в землю, опасаясь взглянуть вперёд, или в сторону, где непременно увидели бы кол и того, кого на нём казнили. Скоро и Сенцов так же будет висеть и никогда больше не позавтракает, не пообедает, не поужинает и не поспит по-сенцовски…

Неподалёку раздался рокот автомобильного двигателя, а минуту спустя, с другой стороны холма показался кортеж из трёх пугающе чёрных автомобилей. Казалось, Сенцов не сможет испугаться больше, чем он уже испугался. Однако, увидев автомобили, он почувствовал, как его голодный желудок наливается свинцовой тяжестью и опускается куда-то вниз, к самым коленкам. На крыле среднего автомобиля золотом сверкал орёл с раскинутыми крыльями — личный «Мерседес» Траурихлигена! Значит, этот кошмарный враг народа собственной персоной пожаловал сюда, чтобы посмотреть, как обречённого Константина нанижут на кол…

Кортеж остановился неподалёку, и украшенная орлом дверца «Мерседеса» распахнулась. Из-за неё мячиком выпрыгнул адъютант Шульц, оббежал «Мерседес» кругом и открыл другую дверцу. Траурихлиген вышел из машины, не спеша, гордо глядя прямо перед собой. Кажется, его не волновали ни колья, ни мертвецы, он смотрел на них с жутким спокойствием и ухмылялся кривой усмешкой сатаны. Шульц сейчас же раскрыл зонт над своим повелителем и потопал туда же, куда шагал Траурихлиген — через «лес» кольев к приговорённому к смерти Сенцову. Шульц тоже глядел в землю, как и солдаты, а рука, которой он держал зонт, заметно дрожала.

Траурихлиген приблизился к съёжившемуся Константину и поднял левую руку, в которой сжимал стек. Сенцов зажмурился: ожидал сокрушительного удара по лицу. Однако Траурихлиген не собирался его бить. Он только упёр стек в грудь Сенцова и заговорил дьявольским полушёпотом:

— Ты получишь то, что заслужил, Сенцов! Сейчас, ты повиснешь на колу и будешь ещё три дня охать, пока сдохнешь! — он шипел, как змей, а Сенцов всё ниже и ниже опускал голову, устремил пустой от безысходности взгляд туда, в сырую землю, куда уходит всё, что жило…

— Смотри в глаза, трусливый пёс! — взорвался Траурихлиген, недовольный тем, что Сенцов глазеет вниз, и поднял подбородок Константина рукоятью стека.

Сенцов вздёрнул нос кверху, потому что ему больше ничего не оставалось, и встретился глазами с глазами Траурихлигена. В них ничего не было, кроме сверхчеловеческой злобы, от чего Сенцов невольно попятился назад. Траурихлиген уже один раз умер и воскрес, что-то в нём изменилось, но далеко не в лучшую сторону — он стал настоящим чудовищем. За спиною Траурихлигена два солдата притащили из близкого подлеска высокое молодое деревце, отрезали ему все ветки и аккуратненько заостряли верхушку, подготавливая для Константина погибельный кол. Константин невольно сделал ещё два маленьких шажка назад, и упёрся поясницей в дуло автомата.

От страха Сенцов немного тронулся умом, он даже не заметил, как малодушно разрыдался и залепетал:

— Не надо, пожалуйста, не убивай меня, я не хочу умирать… Я… исправлю… я… я…

— Да, исправишь! — прошипел в ответ Траурихлиген, глядя Сенцову прямо в глаза. — Я уверен. Только тогда исправишь, когда сдохнешь!

Всё, на этом разговор Траурихлигена с Сенцовым закончился.

— Тащите его! — распорядился Траурихлиген и отошёл в сторонку, чтобы не замарать свой чёрный кожаный плащ кровью Константина.

Трусоватый Шульц попятился и споткнулся о корень, выронив зонт.

— Подобрал! — рыкнул на него Траурихлиген, уперев руки в бока. — Или отправишься вслед за Сенцовым!

— Аааа… — проблеял побелевший Шульц и нырнул вниз, подбирая зонтик.

Кол уже был готов. Солдаты схватили Константина под локотки и потащили прямо туда, к нему, чтобы казнить. «Три дня будешь охать…» — прошипел ему проклятый фашист, и Сенцов дрожал всем телом, подозревая, что смерть его будет ужасной.

— Прощай, турист! — крикнул Константину Траурихлиген и взял под козырёк своей эсэсовской фуражки. — Кол устроен так, что ты будешь о-о-очень медленно умирать. Тебе будет ужасно больно, ты будешь кричать, когда тебе разорвёт кишки! Тебя специально усадят так, что кол не заденет сердца — и даже когда тебя проткнёт насквозь, ты будешь ещё жив! А я буду стоять здесь, и смотреть, как ты умираешь, Сенцов!

Траурихлиген хохотал, как сумасшедший, а в ушах Константина гремели похоронные колокола. Он шёл туда, куда его толкали, видел перед собой только свой кол и чувствовал, как горят его щёки и как леденеют его пальцы. Дьявольский взгляд Траурихлигена сверлил обречённую спину Сенцова, и Сенцов едва переставлял отяжелевшие ноги и проклинал всё на свете. И как это он только согласился на эту афёру с заменой??? Он пророчески знал, что не продержится в этом страшном времени и умрёт…

Два солдата приподняли с грязной земли кол. Третий солдат толкнул Константина дулом автомата. Всё, другого выхода нет, как сесть на заточенное до игольной остроты остриё и повеселить кровожадного группенфюрера… Со всех сторон тёмными глазницами глядели мертвецы, Сенцов закрыл глаза, стремясь не видеть их, его щёки горели, а холодные дождевые капли стекали по голове, по плечам и падали вниз. Позади него закатывался бесноватым хохотом Траурихлиген и тихонько плакал робкий Шульц…

Внезапно что-то случилось — Константина жёстко швырнуло куда-то, а потом сжало так, будто бы он попал в тиски. Сенцов не понял, что произошло, он заверещал поросёнком, выпучил глаза и увидел, как мир перед ним плывёт, стирается, переворачивается. Исчез кол, исчез Траурихлиген, исчез дождь, свалилась с рук верёвка, заглохли звуки…

Бух! — Сенцова выбросило, как выплюнуло, и он с размаху треснулся обо что-то твёрдое.

— Он здесь! — взорвался над ухом чей-то голос, который показался знакомым.

Сквозь сжатые веки Сенцов видел свет, плечами и спиной чувствовал, что ему тепло, а то твёрдое, на чём он лежал носом вниз, было сухим…

— Да вставай же! — проревел тот же голос, и что-то пихнуло Константина в бок.

От стресса Сенцов перестал соображать, он и не подумал вставать, а лишь перевалился на бок и свернулся в позу эмбриона, залился горькими слезами.

— Что это с ним? — поинтересовался всё тот же голос.

— Кол… кол… — невнятно и гнусаво ныл Сенцов, не двигаясь, подтянув коленки к подбородку.

— Разве не видишь, Красный? — ответил другой голос, женский. — Траурихлиген чуть не усадил его на кол! Поэтому он так разнюнился! Надо было хотя бы тебе остаться с ним!

— Э, кисель, давай, соберись! — явился сверху грудной бас, а потом — сильные руки сгребли Константина с пола и посадили в мягкое кресло.

— Ну, да, и тогда Траурихлиген и меня бы усадил на кол! — огрызнулся самый первый голос.

Сенцов сидел ни жив, ни мёртв, дрожал, всхлипывал и не мог выдавить ни одного коротенького словечка.

— И долго он так будет?

— Ничего, сейчас очухается!

— Погано ему! — переговаривались вокруг него знакомые голоса, но Сенцов никак не мог понять, чьи они.

Вдруг нос Константина почувствовал приятный и тёплый запах ароматного чая.

— На, хлебни! — участливо сказал женский голос, и Сенцов услышал звон ложечки о края чашки.