Мерно покачивались на несильном ветру высокие речные травы. Где-то там, среди них заливисто квакали лягушки, в воздухе проскакивали мелкие птички.

Константин отлично знал это место, заброшенное, дикое, даже зловещее: за шлюзом Кальмиусского водохранилища, где речка постепенно превращается в извилистый тонкий ручеёк. По берегам его произрастают дикие дебри, про которые в народе ходят пугающие легенды. Константин часто слышал от своей суеверной соседки тёти Нины, что там, в дебрях, бесследно теряются люди и бродят неведомые звери, которые, якобы, пролезают из параллельного мира через паранормальные ворота… Сам Сенцов, будучи оперативником не раз выезжал в эти места, когда тут находили чей-нибудь труп…

В этот солнечный день тут снова нашли труп — некий грибник, который выискивал в здешних зарослях грибы, которые и есть-то нельзя, случайно увидал в неглубоких мутных водах человеческое тело, и тут же позвонил в милицию. Константин Сенцов утопал в неприлично мягком диване и видел служебную машину, из которой грузно выбирались сонные Федор Федорович, Крольчихин, Овсянкин и сержант Казачук, таща за собою видеокамеру. Кроме них тут уже собралась небольшая толпа: местный участковый с помощниками, врачи и санитары, грибник этот топчется, показывая пальцем вниз, под свои ноги, закованные в высокие резиновые сапоги. Константин по инерции посмотрел туда, куда он показывает. А там, на мокром и грязном, покрытом тиною пологом бережке лежал человек с аккуратно простреленной дыркою прямо во лбу. На его неподвижном распластанном теле Константин сразу узнал свою одежду: свои любимые джинсы, свою красную футболку и свою же куртку, которую он обычно надевал, отправляясь на работу. На кануне он отдал их Звонящей: и джинсы, и куртку и футболку — а теперь они натащены на этого убиенного незнакомца, которого выловили из Кальмиуса, положили сюда, на бережок и обступили, разглядывая. Константин нажал кнопку «приближение», чтобы хорошенечко разглядеть лицо того, кого оп решил выдать за него, Сенцова. Так, причёска его — незнакомца даже успели постричь — точь-вточь так же, как был пострижен Сенцов. Константин даже удивился, настолько точно неизвестный парикмахер из опа скопировал его отросшую стрижку… Наконец-то Сенцов смог увидеть лицо. Нос, брови, уши… Константин даже испытал шок: на грязном берегу лежал не некто незнакомый, отдалённо похожий, а он сам, Константин Сенцов — застреленный, утопленный и уже посиневший! До боли знакомый криминалист Овсянкин дрожащими руками обыскивал карманы сенцовской куртки. Он что-то нашёл, извлёк на свет и показал в камеру, которую держал сержант Казачук. Через игрек-спутник Сенцов отлично видел, что в кармане условного трупа Овсянкин обнаружил его милицейское удостоверение, которое Константин тоже отдал Звонящей. Бисмарк подбросил убиенному это потрёпанное удостоверение, а Овсянкин повертел его перед камерой Казачука и положил в пакет для вещдоков. Другой рукою криминалист нащупал в промокшем кармане что-то ещё, и тоже вытащил, показывая в камеру. На этот раз Овсянкин обнаружил паспорт. Не какой-нибудь, а его, сенцовский паспорт, который Константин, ещё будучи подростком семнадцати лет, случайно облил напитком «Спрайт».

Федор Федорович перехватил у Овсянкина этот паспорт, приблизил к глазам, потом — протянул Крольчихину, который нервно топтался прямо над условным трупом с таким выражением на лице, из-за которого казалось, что он сейчас укусит локоть. Топчась, следователь не замечал, как по скользкому илу съезжает к воде, и спохватился только тогда, когда его правый ботинок окунулся так, что речная вода промочила ногу насквозь.

— Чёрт бы всё это сожрал! Чёрт! Чёрт! — свирепо зарычал он, высоко подпрыгнув. — Туристы чёртовы!

Увидав, что Федор Федорович протягивает ему сенцовский паспорт, Крольчихин схватил его, полистал, вытаращив глаза, злобно чертыхнулся и затолкал паспорт в другой пакет. Со стороны, как если бы Константин смотрел кино, это могло бы показаться комичным, если бы не было так жутко… Даже для Сенцова, который по-настоящему жив… Всякие там околонаучные фантасты говорят, что душа наблюдает сверху за умершим телом — так и Константин наблюдал сейчас за своим условным трупом, испытывая почти что мистический ужас.

— Увозите! — громко распорядился Крольчихин и отошёл на низкий пригорок, к огромной толстой иве, чьи длинные ветви, усеянные узкими листочками, опускались к самой мутной воде. Опершись рукою о её толстый ствол, не так давно перетерпевший удар молнии, следователь отвернулся ото всех и принялся пустыми глазами смотреть, как тонкая речка, извиваясь, огибая упавшие деревья, несёт грязноватые свои волны в туманную неизвесноть…

Два санитара проворно погрузили якобы сенцовское тело на каталку, быстренько вкатили в салон микроавтобуса с красными крестами на боках и захлопнули дверцы. Всё, теперь Константин Сенцов официально отправился в морг. Скорее всего, он сделается пациентом врача Мышкина, а потом — ему выдадут свидетельство о смерти — не условное, а самое настоящее, последний документ, который навсегда вычеркнет Константина из списка живых…

— Ну, как, брат Старлей, понравилось? — весёлым голосом осведомился Репейник, возникнув на экране сенцовского «супертелика», как только его условный труп повезли в морг.

— Аг-га… — кивнул Сенцов, слегка ошарашенный увиденным. — Э-э-э, Репейник, ты можешь сказать, кто это был?

— У меня от родни нет секретов! — хохотнул Репейник, уплетая пирожок. — Это маньяк. Вернее, был маньяк, задушил сорок две торговки с рынка. Водился в городе Серпухов, Российская Федерация, официально работал мусорщиком, в две тысячи пятом году пойман опом! Тридцать лет, ФИО — Кусков Иван Иваныч, кличка — Хлам. Понравился?

— Поразительно… — выдавил из себя Сенцов. — Меня от него мать родная не отличит…

— Мы старались! — с гордостью заявил Репейник. — Ты видал, Старлей, как чисто получилось: мы никого «лишнего» не законопатили, а нашли тебе маньяка! Круто?

— Круто! — согласился Сенцов, а на душе у него отлегло: как хорошо, что из-за него не пострадал невинный человек, а маньяка того Сенцов бы сам задушил. Но облегчение быстро сменилось гнётом депрессии: теперь, когда нашли труп этого Кускова-«Хлама» — он перестал быть привычным для себя Константином Сенцовым, перестал принадлежать своему привычному миру и навсегда выпал из Катиной жизни… Привычный мир и жизнь по-сенцовски особо не жалко: а что он сделал, живя по-сенцовски? Ничего, только спал в ботинках… Жалко только Катю… На миг в голове Сенцова родилось видение: Катя не признаёт в Хламе Сенцова… Но это невозможно: Хлам похож на него, как две капли воды, сам Сенцов узнал бы в нём себя…

— Старлей! — Сенцов так погряз в своих мыслях, что голос Репейника показался ему громогласным рыком хищного зверя.

— Ай! Ой! — взвизгнул Константин, вздрогнув так, будто бы на него действительно, скачками нёсся лев.

— Ты чего? — удивился Репейник. — Не рад, что ли?

— Рад… специфичеки… — выжал из спёртой груди Сенцов. — Просто… я не каждый день умираю…

— Бывает! — согласился Репейник и весело подмигнул Сенцову левым глазом. — Ну, что, брат, спи спокойно, теперь тебя искать никто не будет!

Глава 98

Закат «Звезды»

Внутри здесь всё было так, как написал в своём отчёте покойный Сенцов. Крольчихин поглазел немного на исторические фотографии и глупые плакаты, которые теперь могли служить лишь сувенирами, и генеральским шагом продвинулся вперёд, туда, где под табличкой «Книга регистрации» лежала на столике общая тетрадь. Схватив её, следователь быстро перелистал страницы, обнаружил одни лишь дурацкие клички и со злостью швырнул терадку назад.

— Вон он сидит! — негромко произнёс Крольчихин, кивнув головою в ту сторону, где в тесной комнатке сидел за столом тип в кепке болотного цвета, надвинутой на самый нос. Из-за громкой военной музыки, которая лилась из колонок старого музыкального центра этот тип не слышал, что к нему пожаловали гости. Он торчал из-за стола и раскладывал перед собою какие-то потемневшие от времени медали, записывая каждую из них в амбарную книгу.