Несмотря на видимое безразличие, я оценила уют, царивший в четырёхкомнатной квартире. В коридоре стоял небольшой встроенный платяной шкаф, забитый всякой всячиной. Стены здесь были обклеены обоями нежного бежевого оттенка, хорошо гармонирующими со шкафом подобного же цвета.

Комнаты были, в основном, в пастельных тонах, отчего даже у меня, помрачневшей и задумчивой, на душе стало как-то легко и приятно, и я на некоторое время забылась, но потом снова вернулась в суровую реальность, полную неведомых загадок, ответ на которые мне ещё предстояло найти. Однако сейчас, когда я оглядела стены, обклеенные светлыми обоями, обитые бархатом мягкие кресла и диваны, жизнерадостные картины с великолепными пейзажами, межкомнатные арки с изящной ажурной чеканкой и прочее, я ощутила, как приятное тепло разливается по всему телу и тревожные чувства рассеиваются, сменяясь абсолютно безмятежным спокойствием и умиротворением. Сон, продолжавший одолевать меня, словно почуяв ослабление рубежей, усилил свой призыв, и я ощутила, как глаза начинают слипаться.

— Думаю, тебе стоит отдохнуть, — произнёс Антон, понаблюдав за моими попытками стряхнуть дремоту.

— Да, немного, — подавив зевок, ответила я и едва сдержалась от сладкого потягивания.

— Идём, — друг, добродушно усмехнувшись, приобнял меня за талию и повёл в одну из комнат.

— Эта комната будет твоя, — снова с какой-то странной улыбкой произнёс Антон, и я благодарно что-то муркнула в ответ.

Комнатка была маленькая и уютная, с приятными светлыми обоями. Середину помещения занимала царственная двуспальная кровать, застеленная пушистым узорчатым пледом. У изголовья комфортного ложа была деревянная тумбочка со стоящими на ней маленьким резным зеркалом и будильником, равномерное тиканье которого навевало еще большее спокойствие, словно я вдруг оказалась в гостях у любимой бабушки, не признающей молчаливых электронных часов.

Перед тем, как нырнуть в приготовленную постель, я заглянула в пустой шкаф-гардероб и, не увидев там ровным счетом ничего интересного, выглянула в окно. Отсюда, с шестого этажа, открывался вид на длинное шоссе, по которому проносилось множество автомобилей. Дальше были видны многочисленные дома: как низенькие с покосившимися от старости крышами, так и статные многоэтажки, гордо возвышающиеся над городом. Однако я, никогда особо не любившая урбанистические пейзажи, не могла оторвать взгляда от видневшихся вдали, там, куда люди еще не забрались со своей «цивилизацией», остроконечных горных вершин, бесстрашно вонзавшихся в тёмный небосвод, словно бросая вызов низко нависшим тучам. Я на какой-то миг даже позабыла и о сне, и о голубях, и уже не в первый раз в жизни пожалела, что не умею рисовать. Не знаю, почему, но сейчас мне хотелось туда, на вершину одной из этих скрытых в тумане гор, с небольшим холстом и термосом кофе, и чтобы были лишь я, высота и то невероятное чувство, которое возникает, когда соприкасаешься с великим творением природы. Стать птицей, взлететь туда, оставить позади даже вершины, и… Птицей… Голубем… И снова мне полезли в голову мысли об этих дьявольских созданиях, пригрезившихся мне в машине.

С досадой задёрнув кремовые шторы, я отошла от окна и, стараясь отвлечься от не к месту вернувшихся дум, легла на кровать. Безмятежная дымка сна охватила меня практически сразу же, и я снова погрузилась в мир туманных грёз.

На этот раз мне вообще ничего не снилось, и я проспала спокойно и безмятежно до самого вечера. Однако я даже представить себе не могла, что происходило в это время в моём родном городе, от которого меня сейчас отделяли сотни километров пути…

Глава 5. Горящие птицы

На улице стоял пасмурный летний день. Большие свинцовые тучи обволакивали хмурое небо, поглощая нежную лазурь, отчего на душе у людей, жаждавших тёплой солнечной погоды, становилось как-то тоскливо, и они равнодушно смотрели на то, как за окном редкими вязкими каплями накрапывал мелкий дождь.

Наталья Ледковская сидела в своей уютной квартире, плотно задёрнув на окнах шторы, и разговаривала по телефону с соседкой, хотя мысли её были заняты лишь одним: доехала ли её девятнадцатилетняя дочь Лиза до нужного ей города или же с ней что-то случилось по пути? Звонить дочери любящая мать, не хотевшая отвлекать Лизу от долгожданной встречи с другом, не отваживалась, однако то, что никаких звонков или сообщений от девушки женщина до сих пор не получила, пробуждало в ней смутное беспокойство.

— И охота же ему в такую погоду гулять? Эх, не понимаю я этих детей! — неясно донеслись до погруженной в свои думы Натальи слова её собеседницы.

— Да, действительно… — рассеянно ответила мама Лизы, подойдя к окну спальни, в которой она находилась, и отдёрнув вишнёвого цвета шторы, плотно закрывавшие оконце.

Тусклые блики дневного света проникли в комнату, рассеяв мягкий полумрак, стоявший здесь, отчего беспокойство на душе у Натальи почему-то стало возрастать, но соседка, безостановочно тараторившая, никакой тревоги в голосе собеседницы не услышала.

— Мда-а, ну и погода. А ведь сегодня обещали солнечный день! Этим синоптикам верить нельзя! А детям, похоже, всё равно: резвятся тут во дворе. Мой сын с ними.

— А моя дочь уехала сегодня, но до сих пор не позвонила, я тут сижу, волнуюсь, — решила признаться Наталья, поняв, что её собеседница хотела поговорить о детях.

***

В это время восьмилетний сын той соседки резвился на улице вместе с другом, невзирая на непогоду, творившуюся там. Со звонким хохотом мальчик пытался поймать мелкие капли монотонного дождя, беспрестанно накрапывавшего. Пока мама не видела его, маленький хулиган бегал по лужам, разбрызгивая мутную воду.

— А тебе слабо? — смеялся он над своим другом, который скромно стоял около покрытой блестящими каплями горки, сжимая в руках небольшой целлофановый пакетик с двумя булками хлеба.

— Меня мама убьёт, если узнает, чем я занимался! К тому же, пакет может порваться, тогда мама меня вообще расчленит, — ответил второй, похоже, не желая подчиняться своему бойкому другу, который, хохоча, продолжал прыгать по лужам, окатывая приятеля грязными брызгами.

— Ха! Да ты просто слабак!

По виду второго, стоявшего на месте друга, можно было сказать, что внутри него клокочет яростная битва. С одной стороны, ему совсем не нравилось, что приятель круче его, а с другой — голос разума твердил ему, что так делать было нельзя.

— Я не слабак! Я тоже так могу! Только не сейчас! Понял?!

— А когда? Мамочка нас наругает, ути-пути! — издевался прыгавший по лужам паренёк.

Не на шутку раззадоренный, вопреки голосу разума, друг не удержался и тоже пустился по лужам, вслед за хохочущим приятелем. Размахивая руками в разные стороны, мальчик бежал по мокрой грязи, пытаясь догнать своего провокатора, который продолжал бросать ему различные ехидные реплики:

— А если тебя мамочка наругает?

— Ну и что?! Видишь, я не сла… — договорить мальчик не успел, так как, совершив неудачный прыжок, поскользнулся, упал и угодил прямо лужу, разбрызгав во все стороны грязную воду.

— А всё-таки, Серый, ты слабак! — засмеялся маленький провокатор, глядя на валявшегося в вязкой грязи друга.

Пакет, в котором лежал хлеб, выскользнул из рук парнишки и, немного отлетев, бесшумно упал, приземлился в грязь. Две булки выпали, оказавшись в том же размокшем месиве, а целлофановый пакетик был поднят внезапным порывом холодного ветра в воздух.

— Ну, вот! Я же говорил! Мама убьёт меня! И где я теперь хлеб куплю? У меня больше не осталось денег! — чуть не плача, сказал «слабак», пытаясь подняться.

— У меня есть немного, думаю, на хлеб хватит. А этот голубям скормим! — перестав глумиться, подбодрил друга юный хулиган.

Паренёк, немного расслабившись, выбрался из мокрой грязи и подошёл к переставшему прыгать приятелю.

— Пошли, — сказал «Серый».

Слегка усмехнувшись, маленький проказник протянул другу несколько потускневших от времени монет.

— Они ещё действительны? — засомневался приятель, взяв деньги.