– Ты в кафе «Моцарт».

– Точно. – Настя хлопнула себя рукой по лбу. – То-то я все утро пела это… Знаешь… ла-ла-ла-ла-ла…

– Как ты меня нашла?

– Шла, шла и нашла. Ее убили?

– Да.

– Я хотела предупредить…

– Значит, это все-таки он…

– Нет, что ты, – Стася замахала руками. – За ним тоже охотятся. И за мной…

– За тобой?! Да кто же они?

– Их много, я не знаю.

Ее голос звучал до того грустно и обреченно, что Славе захотелось обнять ее и заслонить от всех невзгод. И это был не героизм. Это была самая насущная потребность. Ему казалось, не сделай он этого, ну хотя бы мысленно, девочка пропадет. И он это сделал. Мысленно…

А она словно почувствовала, улыбнулась, щеки зарумянились, на глаза навернулись малюсенькие бриллиантовые слезинки.

– Ты мне веришь? – спросила она.

– Как последний дурак, – признался он.

И тогда она стала рассказывать ему о своей необычной боли, рассказывать подробно, начиная с раннего детства, с мячика, сбежавшего под автобус…

– И все-таки, – выслушав долгий рассказ, спросил Слава, – зачем ты-то им?

– Не знаю, – сказала она упавшим голосом. – Но чувствую, главная здесь я.

– Может быть, ты просто боишься? – спросил Слава будничным тоном героя.

– Боюсь. – Она кивнула, и у Славы дрогнуло – в который уже раз! – сердце.

Он попытался ее успокоить. В его голосе появились нотки взрослого человека, вынужденного общаться с ребенком.

– Все может быть совсем не так… – начал он.

Она посмотрела на него с надеждой, и это подвигло его продолжать в том же духе. Эту минуту он на следующий день вспоминал сотню раз. С чего его так понесло? Куда он поехал? Сидит перед ним девочка… И не девочка, а замечательная девушка… Нет, нет. Это уже было, проходили. Красивая? Нет, и это не главное. Его девушка сидит. И смотрит влюбленными глазами. Его – вот что самое главное. Ничья – до, и ничья – после. Только его. И говорит ему, правда, не словами, а глазами ласковыми, всей преданностью своего детского сердечка: «Я же – твоя. Неужели ты меня не узнаешь? Смешно, ей-богу! А я тебя сразу узнала. Еще в прошлый раз. Я ведь нашла тебя в огромном городе, неужели ты ничего не понял? Не почувствовал?»

– Может быть, они охотятся вовсе и не за тобой. За другой девушкой.

– Ты ее знаешь? – настороженно спросила Стася.

– Понимаешь, есть одна девушка…

Стася вспыхнула, как спичка. Это уже походило на семейную сцену. Например, когда добропорядочный муж, проживший с женой в безупречном браке лет этак пятнадцать, говорит ей: «Есть одна девушка…» Чего так вспыхивать-то? Мы ведь еще не ходили в кафе-мороженое, правда? И может быть, даже никогда не пойдем. Может быть, это еще одна из многочисленных моих фантазий. А потом, правда все-таки лучше. С какой стати я должен что-то для тебя придумывать? Согласна? Ну так слушай!

– …Как бы это тебе сказать… Она подруга Мари. Не так, нет. Хотя… пусть и так. Она тоже очень их боится. Скрывается. И… пока живет у меня.

Это надо было видеть! Как она сорвалась с места! Школьница, что с нее возьмешь. Слава почувствовал себя виноватым и тут же возмутился: с какой стати? Стася вскочила и замерла, бледная как мел.

– И много их у тебя?

– Але, девушка, чего это вы мне в мамы набиваетесь? Я уже совершеннолетний. И, кстати, давно…

Тут он еще ни к селу ни к городу улыбнулся. Вульгарно так получилось, отвратительно. Самому себе противен был. В чужом, каком-то дурацком стиле. Ну понесло, бывает…

Он еще успел заметить, как дрогнула у нее нижняя губа, как она сощурила глаза, чтобы не расплескать чего-нибудь из них ненароком, как выпрямилась во весь свой рост, прихватила куртку и вышла из кафе.

«Вот дура!» – была его первая мысль. «Дуй за ней, идиот!» – тут же пришла ей на смену вторая. Опомнился он только тогда, когда в дверях встала высокая официантка:

– Куда? А платить кто…

Роясь в кармане, доставая кошелек, считая, он успевал смотреть на дорогу краем глаза. Стася помедлила на тротуаре, словно не зная, куда же ей теперь… Потом, будто спохватившись, перебежала дорогу. И он все еще не терял ее из виду, когда фальцетом крикнул официантке «сдачи не надо» и оказался на ступеньках. Зеленый свет вывалил на дорогу уйму всякого транспорта, фары слепили глаза, но он не сводил с нее глаз, уверенный в том, что, как только отвернется или сморгнет, она растает как дым.

Но получилось еще хуже. Потому что все случилось на его глазах. Он не заметил, как затормозила машина, – Стасю взяли с двух сторон под руки, положили руку на голову, сажая в машину. Две секунды. Он ринулся под колеса. И даже успел коснуться багажника красного «Москвича» с тонированными стеклами. И увидеть – хотя, может быть, это ему показалось – ее испуганные глаза за стеклом.

Он встал посреди дороги. Серый «фольксваген» завизжал тормозами. Пропустив мимо ушей матерщину перепуганного водителя, Слава достал из кармана все деньги, полученные от Дмитрия, показал мужику за рулем и, чеканя слог, спросил:

– Заработать хочешь?

Минутой позже он, поражаясь собственной внутренней сосредоточенности, обещал мужику треть суммы, если тот потеряет из виду красный «Москвич» через двадцать минут, половину – если через сорок, и все, если «доведет» до конца. Мужик спросил только одно: «Вся пачка из пятисоток?» – «Вся». Больше вопросов не возникло…

10

(Сева)

В последнее время с Севой творилось что-то неладное. Он чувствовал, что попал в западню. Это было приблизительно как в Афгане, когда их барак накрыло пулеметным огнем. Смерть стояла за его спиной и презрительно хихикала над его уловками спрятаться за шкафом, а потом – за еще теплыми телами товарищей. А когда пуля вошла в ногу, он вдруг понял – это конец. То есть начало конца. Пули изрешетят его тело, он забьется в короткой предсмертной агонии… Сева оцепенел, сидел и смотрел, как из раны медленно сочится кровь.

Тогда ему повезло. Как в сказке, в последний момент появились свои. Он пытался кричать «ура», он плакал, он поверил в Бога, в справедливость, в свою счастливую звезду. Через месяц он вернулся домой. Родители считали его героем. Пересказывали родственникам, знакомым и незнакомым людям историю его подвигов, которую он сочинил в поезде, возвращаясь из Афганистана в родной Ижевск. Соседские дети провожали его на улице стаями, девушки смотрели вслед, раскрыв рты. Сева не выдержал груза незаслуженной славы и рванул в Ленинград, где решил никогда никому не рассказывать о своем героическом прошлом: три дня рядом с линией фронта и месяц в госпитале.

Но все-таки пришлось однажды. Предлагали работу охранником, требовались солидные рекомендации. Афганское прошлое котировалось по высшему разряду. Пришлось снова фантазировать, готовить историю для хозяина. Но хозяин так ничего и не спросил. Его устроил внешний вид Севы – метр шестьдесят восемь в высоту и почти столько же в ширину в плечах. Ну чуть меньше. Совсем чуть-чуть.

И все было хорошо, пока Норе не взбрендило… И почему он не послал ее подальше с самого начала? Куда она его затащила? Кто эти люди, после встреч с которыми он начисто забывал, где был и что делал? Или что они с ним делали.

После того как он встретился со Славкой, потянулись сплошные неприятности. Сперва пристрелили Машу. Была такая девочка, он к ней пару раз возил приятелей шефа на деловые встречи. Типа секретарши. Мало того, пристрелили ее рядом со Славкой, он чуть не подставил под пули бывшего друга. Друга ли? Теперь Сева никому не доверял. А вдруг Славка тоже с этими людьми? Ведь он совершенно не помнит, как оказался на рытвинах Кондратьевского проспекта, когда встретил его. Наверняка кто-то довез. Сам бы он ни за что не стал гробить машину по такой дороге.

Сева чувствовал себя в западне, в ловушке. Не к кому было пойти, не у кого просить защиты или помощи. Он чувствовал себя так же, как и давным-давно, под пулями.

Вдруг он вспомнил: зеленоглазая. Ее-то он выбрал и нашел сам. Она не с ними. Она простая, обыкновенная. И так захотелось ее увидеть, поплакаться ей в круглое теплое плечо, позволить поухаживать за собой…