Утром 23 января: взорваны три железнодорожных моста и пущены под откос два воинских эшелона противника…

Вот как бьют фашистов! Вот отчего они приуныли за последнее время. После жестокого поражения под Москвой их бьют и в хвост и в гриву!..»

Еще раз перечитав листовку, перечитав от первого до последнего слова, Козлов только сейчас вспомнил, где он находится. Осмотревшись и никого не заметив, Александр Иванович торопливо вышел из переулка. В самом конце улицы, на перекрестке, с тяжелым грохотом и лязгом пронесся танк. За ним на большой скорости улицу пересек грузовик с солдатами в кузове, потом еще один и еще; шла целая колонна. Немцы подбрасывали к линии фронта свежие силы. А где сейчас эта линия? За Вязьмой? Судя по обстановке, фронт где-то там, может быть даже в районе Вязьмы. Но почему Трайзе вдруг заговорил о своей готов-ности перевезти Галю в Борисов? Уж не собирается ли он со своим штабом туда? Подальше от фронта, который, чего доброго, еще двинется на запад!

Полгода прошло уже, как немцы в самых широких масштабах провели свои карательные операции против партизан. А партизаны Смоленщины живы. По-прежнему летят под откос немецкие эшелоны, рушатся железнодорожные мосты. Возможно, среди тех, кто морозной январской ночью полз в белом маскхалате к стальным фермам моста, были и однополчане Козлова? Он подумал сегодня именно о них. И, подумав, вдруг искренне захотел убежать из этого мертвого города, из всей той жизни, которую уготовили ему фашисты. Убежать туда, к своим боевым друзьям, к товарищам по оружию, просто к русским, советским людям. Эта мысль все больше овладевала им.

Придя к Гале, он так и сказал:

- Галчонок, милая, я уже все решил… Мы должны уйти с тобой… Они где-то близко, в окрестных лесах. Их люди бывают в Смоленске. Они были только что, полиция еще не успела содрать с заборов листовки.

- О чем ты, Саша?.. - Они давно не виделись, и Галя, обрадованная встречей, решительно ничего не понимала в первые минуты.

- Мы уйдем с тобой к смоленским партизанам. Я не могу жить среди врагов, пойми же ты… Они мне все ненавистны. Все, все, все… Наверное, скоро я кого-нибудь из них пристрелю, и тогда все будет кончено.

- Зачем же так? Ты сам говорил мне, что надо согласиться. У тебя были хорошие, смелые планы, и вот… Нет, нет, ты успокойся, потом мы с тобой все взвесим и обсудим.

- Когда потом? У нас ужасно мало времени. Дождемся, когда стемнеет, и уйдем. Через пустые дворы, поваленные заборы, через то, что еще недавно было городом…

- Ты-то уйдешь,- с грустью сказала она.

- А ты? Почему не сможешь уйти ты? Я знаю, за тобой здесь следят. Но и за мной тоже…

- Так… Не смогу,- в ее голосе почувствовалась обида.

- Ну почему же?

- Если бы и ты следил за мной, как они!

Александр Иванович догадался. Ему вдруг стало жарко, он ощутил, как вспыхнули его щеки. И хотя с тех пор, как он попал к немцам, его глаза научились скрывать чувства, тут они выдали его целиком. Да, ему стыдно, ему очень стыдно перед Галей. Ему, будущему отцу. И помнил, а вот, поди же, сплоховал.

- Извини, прошу тебя,- он привлек ее к себе и поцеловал.- Галчонок…

- Ладно уж,- она скупо улыбнулась.- Но даже если бы и не это, все равно не ушли бы.

- Нет, нет, ты совершенно не права.- Он был убежден, что говорит то, что нужно.- У меня теперь столько ценнейших сведений. Я рассказал бы, как они готовят шпионов, чему учат и кто учит. Я охарактеризовал бы каждого агента, заброшенного в тыл Красной Армии, и тех, кто еще дожидается своей очереди. Разве эти сведения там не нужны? Разве они не помогли бы чекистам выловить всю эту нечисть?

Галя слушала его, но не была так внимательна, как обычно. Она то и дело выглядывала в окно, словно кого-то ждала. Александр Иванович спросил:

- Ты думаешь, твоя хозяйка скоро придёт?

- Я еще мало ее знаю,- призналась Галя.- Старушка вроде бы и не вредная, а вот есть в ней что-то подозрительное. Понимаешь, и уходит, и возвращается всегда вдруг. С чего бы это?

- Ты сама нашла эту квартиру?

- Нет, меня привели сюда немцы.

- Так чему же ты удивляешься? Они знали, где поселить жену своего шпиона. Я же предупреждал тебя… Смотри не забывайся. О делах при ней ни слова, даже за запертой на ключ дверью. Мы должны успеть до ее прихода. Скажи, только откровенно, ты и сейчас не одобряешь мою мысль? Разве не стоило бы рискнуть ради того, что я уже знаю?

Галя отрицательно покачала головой.

- Торопишься, Саша. Они же сами пошлют тебя. На специальном самолете. Парашют выдадут… Вот тогда и расскажешь. Больше расскажешь.

- Но со мной они не пошлют тебя. Сегодня я ехал с шефом. Он намерен отправить тебя в Борисов.

- В Борисов? - Галя вздрогнула.- Зачем?

- Трайзе заботится о нашем ребенке. Подальше от фронта, говорит, спокойнее.

- Он знает?

- Как видишь… Знает даже, что ты на шестом месяце. Наверное, ждет не дождется.

- Трайзе?

- Да.

- Мужское любопытство?

- Нет. Он хочет работать без провалов, наверняка. Подготовить и забросить шпиона - это только полдела. Важно, чтобы он сохранял верность, усердно работал на немцев, чтобы после приземления не явился с повинной. Шеф уверен, что, если у меня здесь останется жена, да еще с ребенком, я не подведу его.

- Ты хочешь напомнить мне, что для них я - заложница? И наш еще не родившийся ребенок тоже?

Галя побледнела. На какое-то мгновение ее охватил страх. Не за себя, нет, за своего первенца. Он еще не родился, он только-только начал ворочаться под ее сердцем - и уже заложник!

- Какие варвары! - медленно проговорила она.- До чего додумались! Но и это не поможет им, Саша… Не останавливайся , ни перед чем, поступай, как решили.- И, заглянув ему в глаза, спросила: - Тебя скоро пошлют?

- Могут.

- Еще увидимся?

- Постараюсь.

- А если не увидимся, помни: даю тебе право как угодно распоряжаться моей судьбой… Нет,- поправилась она,- теперь нашей.

- Спасибо. Я поступлю только так, как решили. Сразу же явлюсь в нашу контрразведку. И все расскажу. Люди там умные, они что-нибудь придумают, чтобы ты не пострадала… То есть, чтобы вы…

- Опять забыл?

- Каюсь, опять… Я же еще не был отцом. Но там не забуду. Я уже сейчас думаю о том, как вас спасти. Может быть, объявить, что погиб в столкновении с чекистами? И тогда Трайзе не тронет.

- А тронет - что ж… Я знаю, на что иду. Заложница. Погибну - значит, так надо. На то и война. Выбирать я не умею, да и не из чего. Разве там, в лагере, не погибла бы?

Она замолчала. Да и ему не хотелось больше говорить об этом. Вспомнилась почему-то та, ставшая для них роковой, ночь в Кучерском лесу. Лучше сидели бы на болоте. Зачем вышли? Попасть в плен? Однако хватит бередить рану, она еще слишком свежа.

- Ты голоден? - спросила Галя.

Раньше, когда он приходил, Галя первым делом накрывала на стол. А сегодня за этим разговором забыла даже покормить. Обед у нее был - сварила щи и поджарила картофельные котлеты. Немцы аккуратно снабжали ее продуктами. Она не знала ни магазинов, ни рынка. Все доставляли на дом, лишь бы не отлучалась с квартиры.

- Потом, Галчонок, потом,- он еще не рассказал ей самого главного, а хозяйка вот-вот вернется.- Знаешь ли что-нибудь о положении на фронте?

- Сижу как в тюрьме, откуда же знать?

- Дают фрицам жару. За два месяца - сто две дивизии!

Галя посмотрела недоверчиво:

- Поднимаешь мой боевой дух?

- Это правда… Сообщило Совинформбюро…

В коридоре послышались шаги. Увлекшись разговором, они и не заметили, как во двор вошла хозяйка. Открыв дверь, старушка недружелюбно, исподлобья взглянула на гостя. Она не ожидала встретить его у себя сегодня. К тому же ей было строжайше наказано не оставлять Галю одну в то время, когда к ней приходит, муж. А тут проворонила. И, словно исправляя свою ошибку, она больше не отлучалась ни на минуту. Лишь поздно ночью, когда комнату наполнил ее свистящий храп, Козлов шепотом передал Гале содержание листовки, прочитанной в городе.