Романов, пожалуй, человек с загадкой. Глухов - иной, тот откровенен. Искуплю, говорит, перед немцами вину, которой у меня нет, лишь бы отпустили. Придут свои - и перед своими искуплю. А жить все-таки хочется… Типичный шкурник. Трус и шкурник. Как он будет чувствовать себя там, среди своих? Лейтенант Красной Армии по форме и предатель, шпион по своей сути.
Ночью их, наверное, сбросят за линией фронта. Знать бы где, на каком участке. Сообщить бы своим. Но это только мечты. Мечты, которым не сбыться.
…Машина быстро справилась с расстоянием, отделявшим местечко Катынь от Смоленска. За всю дорогу ни один из пассажиров не произнес ни слова. Каждый думал о своем. Лейтенант Фуксман, как всегда в подобных случаях, молча анализировал задание, которое он разработал до мельчайших подробностей и в Смоленске, на специальной штаб-квартире, доведет до Романова и Глухова. Полковник Трайзе никак не мог забыть о разговоре с Пониковским. Он не только не жалел о том, что поступил с ним так круто, но даже был доволен, что наконец-то подвернулся удобный случай рассчитаться с этим самоуверенным и болезненно мнительным поляком. Третий немец, сидевший за рулем, то и дело поглядывал па очистившееся от снежных туч небо, в котором могли появиться советские самолеты. Последнее время они почему-то все. чаще навещали район Смоленска… В машине еще ехал переводчик. Но о нем вспомнили лишь в городе, когда Козлов приготовился сойти.
- Я прошу,- перевел для него немец слова полковника,- передать мой привет вашей супруге. Скажите, что в ближайшее время мы перевезем ее в Борисов. Дальше от фронта - спокойнее. Ваша супруга, насколько мне известно, в положении. Мы позаботимся о том, чтобы она не испытывала никаких неудобств. Вы, Александр Данилович, можете оставаться у нее до завтра. В Катынь вернетесь на. попутной машине. Будете продолжать учебу здесь, а со временем и вас направим в Борисов. Имеются ли вопросы ко мне?
Козлов сказал, что вопросов у него нет, но он не совсем понимает, почему майор Пониковский стал так плохо относиться к нему. У него, Меншикова, создалось впечатление, что руководство школы не совсем доверяет ему. Если это так, стоит ли тогда возиться с ним, Меншиковым, тратить на его обучение и деньги и столь драгоценное время. Кому не ясно, как нужны сейчас германской армии люди, способные быть ее глазами и ушами по ту сторону фронта…
- О, господин Меншиков, вы человек прямой и честный,- откинувшись на спинку сиденья и повернув лицо к Козлову, сказал Трайзе.- Я знаю толк в людях и ценю вас за это. Постарайтесь успешно закончить школу, и мы дадим вам самое ответственное задание.
- Благодарю за доверие, господин полковник,- ответил Козлов.- Я постараюсь успешно закончить вашу школу. Если, конечно, мне не помешает Пониковский…
- Думаю, вам он уже не помешает.- Полковник загадочно улыбнулся и протянул руку. Пальцы его были хотя и мягкие, но сильные.- До свидания,- неуверенно добавил он по-русски и, поняв по выражению лица Козлова, что на этот раз не ошибся, громко повторил: - До свидания!
Козлов открыл дверцу, проворно выбрался из уютного лимузина. Вслед за машиной начальника абверкоманды проехали Глухов и Романов. Но окна напротив их сиденья были зашторены, и он ничего не увидел. Возможно, их он никогда больше и не увидит. А не мешало бы встретить обоих там, за огневой фронтовой линией!..
Галя жила недалеко от центра города, на квартире одинокой старухи. Это был один из тех, к сожалению очень немногих, домов, что уцелели после варварских бомбардировок Смоленска немецкой авиацией. Древний русский город лежал в руинах. Вот уже второй год никто не притрагивался к черным, выгоревшим внутри коробкам зданий, в которых люди когда-то жили, учились, смотрели спектакли и кинофильмы, писали книги и сочиняли песни. Рука гитлеровца не дрогнула сбросить бомбу на здание учебных заведений, украшавшее Большую Пролетарскую улицу, на пятиэтажное общежитие медицинского института, построенное накануне войны, на областной драматический театр, универмаг, кооперативную школу…
Когда Александр Иванович оказывался в Смоленске, самым трудным и тяжелым для него было видеть эти страшные следы разрушительной работы фашистских оккупантов. Он не шел, а бежал по улице, словно там, в кирпичных коробках, еще бушевало пламя и дым, едкий, густой, слепил и душил его…
Как-то за ним увязался полицай. Блюститель порядка увидел на городской улице человека в красноармейской форме. Вот случай, наверное, подумал он, отличиться: собственными руками схватить партизана! Сначала шел следом, по тротуару, затем свернул во двор и через два квартала выскочил из ворот, опередив Козлова.
- Партизан! - Полицай крикнул так, что заложило уши.- Стой, или я тебя убью!
Козлов остановился.
- Кого убьешь, мерзавец? - сквозь зубы спросил он полицая.- За кем гнался, скотина? Да я из тебя отбивную сделаю! Я покажу тебе, как партизан ловить! - и крепко сжатым кулаком дал ему в подбородок. Тот упал, ударившись головой о мостовую, глухо застонал. По худой, давно не мытой шее за ворот потекла тонкая алая струйка.
Опомнившись, он тут же вскочил и выхватил пистолет.
- Спрячь! - повелительно сказал ему Козлов. - Быстро! И прочти вот это, если, конечно, грамотный…
Полицай послушался. Расширившиеся зрачки его испуганных глаз скользнули по бумажке со свастикой, удостоверявшей личность Козлова. Он не читал ее, он только взглянул на свастику… Молча попятился, подобрал на мостовой свою фуражку и, зажав ладонью ранку возле правого уха, раскачиваясь, точно пьяный, побрел в те самые ворота, из которых недавно выскочил с такой прытью…
Сегодня улица была мертвой. Морозный февральский ветер сметал с тротуаров снежную пыль. Из оконных проемов тянуло гарью. Шелестели обрывки недогоревших обоев. Шелестел на дощатом заборе какой-то листок. Газета? Очередной номер «Нового времени»? В школу приносили эту газетенку, издававшуюся немецкими прихвостнями. Недавно она восторженно писала о героизме гитлеровцев, окруженных под Сталинградом. Пророчила им победу. А о чем пишет сегодня? Опять о героизме битых?
Козлов свернул к забору. Еще на расстоянии бросилось в глаза первое слово: «Разгром»… Большие, красные буквы. Такими печатают только по праздникам. «Разгром немецко-фашистских войск»,- прочитал он, не веря своим глазам. В городе, где хозяйничает враг, где немцев больше, чем русских, в древнем многострадальном Смоленске наше слово о положении на фронте! Как проникло оно сюда? Кто был тем смельчаком, который рисковал жизнью ради того, чтобы здесь, в тылу врага, узнали о наших победах? Долгожданных, выстраданных, оплаченных такими жертвами!
- «В результате двухмесячных наступательных боев,- забыв об опасности, читал вслух Александр Иванович,- Красная Армия прорвала на широком,- он повторил,- на широком фронте оборону немецко-фашистских войск… Разбиты сто две дивизии противника… Захвачено двести тысяч пленных… Тридцать тысяч орудий…»
Он остановился, чтобы перевести дух. Зачастило в груди сердце. Стиснула горло внезапная спазма. Смешались, заполыхали перед глазами красные буквы… Как хорошо, как здорово!..
- «Красная Армия продвинулась вперед до четырехсот километров. Окружены и почти полностью разгромлены гитлеровские войска в районе Сталинграда, прорвана блокада Ленинграда, освобождены Воронеж, Великие Луки, многие другие города и тысячи населенных пунктов».
Козлов читал дальше:
- «Советское информбюро передало следующие сообщения о новых успехах партизанских отрядов, действующих в Смоленской области.
Утром 9 января: пущены под откос четыре немецких эшелона, следовавших к линии фронта. В результате крушения разбиты два паровоза, тридцать вагонов и одиннадцать платформ… Один из отрядов напал на немецкий гарнизон и истребил 95 гитлеровцев.
Утром 18 января: пущен под откос еще один воинский эшелон. Сгорело восемь цистерн, разбито тринадцать платформ и четыре вагона. Группа партизан взорвала мост и железнодорожный путь, вырезала тысячу метров телефонно-телеграфной линии связи.