— Разрешите, товарищ лейтенант! — Нефедов поднял руку и, когда лейтенант кивнул, проговорил: — Лидером не могу. Земляку обещал помочь — Мокееву.

Лейтенант заглянул в свои записи.

— Менять не будем. Мокееву поможет… рядовой Косарев.

Лейтенант назвал еще несколько фамилий, но Мокеев уже не слушал, а, вытянув шею и чуть подавшись вперед, старался разглядеть Косарева, стоявшего на правом фланге. Увидя его крутые плечи, крепкую борцовскую шею, Виктор успокоился. От облика Косарева веяло надежностью, основательностью. В расчете он считался хорошим специалистом. Отлично контачил с сержантами, однако среди ребят держался особняком, в расчете ни с кем не дружил. Часто его видели с каптером батареи Толкуновым. Кажется, были они земляки и часто пропадали в каптерке.

Беспокоило Виктора одно — Косарев никак не выразил своего отношения к приказанию лейтенанта, даже не взглянул на подопечного. Может быть, он не слышал слов командира?

Лейтенант, часто поглядывая на часы, закончил скороговоркой:

— Вам, Нефедов, нужно выложиться. Раскрою секрет: генерал обещал отпуск тому, кто придет первым. Товарищи, на финише лежит отпускной билет. Все за него могут бороться, все! Да, чуть не забыл — к финишу мы должны прийти одетыми строго по форме! Потеряете ремень или еще что — незачет, а расчету штрафное очко. Понятно?

— Так точно! — хором ответили солдаты, и Волобуев распустил строй.

— Буксировщики… Маменькиных деток тащить за ручку, — неодобрительно проворчал Водянкин и бросил косой взгляд на Мокеева, который зябко поежился от слов «старичка». — Развели детский сад.

— Это точно! — наконец-то услышал Мокеев голос своего «буксировщика» Косарева. — И как таких берут в армию?

«Как таких берут в армию»… Виктор Мокеев пожал плечами. Пожалуй, обычным путем. В мае прислали повестку — явиться с вещами…

Он вспомнил, как всего два с половиной месяца назад бабушка Катя возвратилась вечером из булочной, что на проспекте Чайковского, тоскливо посмотрела на него добрыми, выцветшими от старости глазами и подала листок бумаги с отпечатанным текстом повестки. Виктора охватили противоречивые чувства.

Призыва на действительную службу он ждал, готовился к нему, возлагал на армию надежды — хотел стать сильным, смелым, мечтал попасть в десантники. Однако при виде серого листка повестки с вписанной от руки фамилией на Мокеева напала такая тоска, что он целый вечер слонялся по комнате, не находя себе места. Брал наугад из шкафа то одну, то другую книгу, рассеянно перелистывал страницы, но читать не мог. Грустно смотрел он на письменный стол, за которым делал когда-то уроки. На нем еще лежали учебники за десятый класс — Виктор не оставлял надежды поступить на юридический. «Уж после армии-то должны взять», — надеялся он. Мокеев перевел взгляд на тахту с прогнувшимся матрацем, на которой любил поваляться с книгой, ни у кого не спрашивая разрешения на телевизор, их надежный старенький «Рекорд», который можно включать и выключать когда заблагорассудится. Теперь всего этого он должен лишиться, и надолго.

Точно такую же тоску испытал он, узнав, что Нефедов не сможет ему помочь. Когда распустили строй, Герман успел только подскочить и хлопнуть его по плечу.

— Теперь не могу, старик. Извини, — глядя прямо в глаза, сказал он, — но мой тебе совет: настрой себя. Понял?

Больше он ничего не успел, так как Волобуев уже расставлял подчиненных по своему плану. На линии старта Мокеев снова с надеждой взглянул на Косарева, но тот в его сторону не смотрел. «Неужели не поможет? — обеспокоенно думал Мокеев. — Эх, тоска зеленая…» И его потянуло на зевоту. Сколько он себя ни сдерживал, зевок получился звучный.

— Не засните, Мокеев, — предостерегающе сказал лейтенант.

Послышался сдавленный смех. Виктор запоздало прикрыл ладошкой рот и, чтобы доказать, что он думает только о кроссе, спросил:

— Товарищ лейтенант, а мы все пятнадцать километров бегом?

— Нет, сразу за поворотом тебя будет ждать такси, — не таясь, ответил Водянкин.

— С шашечками на капоте, — добавил под дружный хохот всей батареи Снитко.

Высокий сухощавый подполковник — главный судья соревнований, прервал объяснение маршрута и строго посмотрел в их сторону.

Лейтенант Волобуев сконфузился и двумя-тремя словами восстановил порядок. Как выстрел, прогремела команда «Марш».

Нет, Косарев не ослушался приказа лейтенанта. На марше Мокеев постоянно слышал позади себя его недовольное сопение.

Чувствовал себя Виктор неловко. По физической подготовке в расчете он был последним. Большинство были как на подбор. Взять хотя бы Германа Нефедова. Призывались они из одного города. Теперь выяснилось, что какое-то время даже ходили в одну школу. Когда Мокеев пришел в армию, Герман отслужил ровно год. Форма на нем сидела как влитая, грудь в воинских знаках. Портреты Нефедова красовались в ленинской комнате на доске отличников и на стенде спортивных достижений. Мокеев поначалу и не узнал в ладном солдате своего бывшего однокашника. Тот подошел сам.

— Здорово, земляк! — Нефедов сдавил Виктору кисть руки, и тот чуть не присел. — Не признаешь?

Так они познакомились заново. И что поразило Мокеева — упорство земляка. Герман дня не мог прожить без занятия спортом. Даже в небольшое окошечко свободного времени, когда большинство солдат и сержантов рассаживались перед телевизором, он отправлялся на стадион.

— Зачем ты все бегаешь и бегаешь? — недоумевал Мокеев.

— А зачем альпинист лезет в горы? — в пику ему спросил Нефедов.

— Сравнил тоже! — засмеялся Мокеев, а сам задумался. Правда, зачем? Видно, иначе не может. Но бег… Без него вполне может обойтись современный человек.

Месяца через полтора Нефедов открылся. «Человек должен всю жизнь проверять себя, — заявил он, — проверить, на что способен. Как альпинист…» — «Не все же альпинисты», — хотелось возразить Мокееву. Он, например, совершенно равнодушен к горам. Ему милей Владимирское ополье. Выходит, и в альпинистах, и в Герке Нефедове есть какой-то особый заряд, а в Мокееве его нет. Однако отсутствие тяги к спорту он оправдывал состоянием здоровья. Мокеев был с детства болезненным. Вечно его подкарауливали коклюши, бронхиты, ангины… Он и вчера записался в книгу больных, его наверняка бы освободили от кросса, но на пути в санчасть встал Нефедов. Сложив по-наполеоновски на груди руки, он заявил:

— Повадишься, Витек, обивать пороги санчасти, солдат из тебя не получится. Как товарищу говорю. Беги, испытай себя. В случае чего — помогу.

«Помогу»… Где он, помощничек? Мокеев выскочил на обочину и увидел далеко впереди прямую спину лейтенанта. Рядом с ним он узнал Германа и еще троих из их расчета. Ничто не нарушало темпа их бега — ни рытвины, ни глубокие колеи от колес машин. Действительно рысаки… Впервые Мокеев подумал о них с каким-то раздражением. Что им пятнадцать километров, а каково ему, не рысаку? Бежали всего с полчаса, а подмышки у Мокеева взмокли, по лицу струился пот, сбивалось дыхание. Чертов марафон!..

Мокеева с Косаревым обходили одиночки и даже группы по два-три человека из других подразделений с одинаково напряженными, покрасневшими лицами, но усталости в них Мокеев не замечал.

— Мокеев, живей! — подхлестнул его голос Жмакова. Сержант ждал их на краю дороги и энергично, словно загребая воду, махал левой рукой. — Шевелись! Шевелись! — Он подхватил за руку поравнявшегося с ним Виктора и пробежал с ним метров пятнадцать — двадцать, потом обернулся к Косареву: — Вот так помогают, Косарев. Последними плететесь!

Посчитав свою миссию выполненной, Жмаков, энергично двигая локтями, устремился вперед.

— Слыхал? — с хрипом вырвалось у Косарева. — Вижу, не вытянешь. В санчасть надо было проситься.

— Да держусь еще, — не совсем уверенно бросил на ходу Мокеев, — авось как-нибудь…

— «Авось»… — передразнил Косарев. — До привала еще километра три, а до финиша весь десяток. Тут лошадь сдохнет.