Ехали не менее часа. Кротов все чаще стал проявлять беспокойство, поминутно оттягивал брезент, выглядывая что-то. Наконец, обернувшись к кабине, он закричал Шарипову:

— Эй, Колян, спишь, что ли? Давай молоти! Подъезжаем к дому прапора.

— Что, уже приехали? Приехали? — раздались сонные голоса. Люди задвигались, засуетились.

— Да нет еще. Офицерские дома.

Шарипов загрохотал ладонью по кабине, и машина, зашипев воздухом пневмосистемы, резко встала. Солдат мотнуло вперед, и сон окончательно слетел.

Кротов откинул задний полог тента и закрепил его сверху. В кузов заглянул прапорщик Сидоренко.

— Что стряслось? Почему стучали? — сердито вопрошал он.

— Ничего не стряслось. Все тихо-мирно, — бодро-весело проговорил Кротов и подозвал рукой Шарипова. — Мы тут с Коляном, то есть с Шариповым, подарочек вам приготовили маленький.

— Какой еще подарочек? — недоуменно пожал плечами прапорщик. — О чем вы?

— Понимаете: по ошибке мы с Коляном прихватили с фабрики четыре лишних плиты. Считали, считали, ну и… — жестикулируя, Кротов не сводил масленых глаз с Сидоренко, — просчитались. Вам их решили отдать. Все равно лишние. Нам с Коляном через месяц домой. Пусть, думаем, будет вам подарок от дембелей. А плиточки — люкс! — Кротов мотнул головой. — Колян, покажи товар!

Сдирая упаковочную бумагу, Шарипов подхватил верхнюю плиту и понес ее к заднему борту.

Полировка блеснула холодным светом, а Торопова кинуло в жар. «Военные обманывать не станут…» — мелькнули в памяти слова ветерана. Нам доверились, а мы… И в этом обмане участвует и он, Торопов.

Михаил метнул тревожный вопросительный взгляд на товарищей. Сейчас кто-то из тех, что постарше, крикнет, запротестует… Но нет! Люди молчали, отводили в сторону глаза. А плита уже за бортом, и Кротов, спускаясь вниз, перекинул через борт ногу.

— Колян, пасуй! — весело звучал его голос.

Торопов почувствовал мелкую, неприятную дрожь. Ох, как трудно встать, сказать «нет», сказать решительно, чтобы остановились.

И все же Торопов встал. За спиной его были не только ребята, в общем-то, хорошие армейские ребята, которые, однако, не любили ввязываться в конфликты, особенно с начальством или со «старичками». Была за его спиной и вся его честная, трудовая жизнь, бригада тракторостроителей, Володя Норихин.

— Не смейте брать плиты! — крикнул он ломким баском. Словно раскаленные иглы вонзились ему в грудь, но он повторил твердо: — Не смейте брать!

Секундное замешательство Кротова, Шарипова и прапорщика придало Торопову еще больше уверенности. Теперь он знал, что не уступит.

— Ты, Вопрос, что, сдурел? — первым пришел в себя Кротов.

— Мы обманули вахтера!

— Много болтаешь, — презрительно бросил Шарипов и поплевал на ладони.

— Может, прикажешь отвезти назад? — с издевкой спросил Кротов.

— Да, назад!

— Слыхали? — дурашливо расхохотался Кротов. — Назад… Сорок верст киселя хлебать.

А Сидоренко не мог оторвать глаз от темно-вишневой, ласково светящейся на солнце полированной поверхности плиты. Какой бы получился шкафчик для одежды в прихожей! Чертов Вопрос. Еще и в историю из-за него влипнешь. И прапорщик тяжело вздохнул.

— Да по нем дурдом плачет, — не унимался Кротов. — Колян, посади его в уголок. Пусть помалкивает в тряпочку.

— Только попробуй, — раздался из глубины кузова глухой голос, и, тяжело ступая сорок четвертого размера сапогами, к заднему борту подошел Пименов. — Нет, нехорошо получилось. Плиты надо вернуть.

— Верно, — послышались из кузова голоса.

— Тихо! — Голос прапорщика приобрел командирскую властность. Он резко оттолкнул от себя плиту, и Кротов едва удержал ее. — Чего базар развели? Я что, сказал, что беру плиты? — Потемневшими от гнева глазами он обвел солдат. Сейчас Сидоренко и сам верил, что никогда бы не взял плиты. — Чего молчите? Почему вы, Торопов, не задаете свои вопросы? А ну, плиту в кузов! Быстро по местам!

Ружейным выстрелом хлопнула дверь кабины. Взревел мотор. Машина рывком сорвалась с места. Рванулось и радостно забилось сердце Торопова: по-бе-дил… по-бе-дил…

МАРАФОН

Лейтенант Волобуев — высокий, узкий в поясе, с едва заметной темной полоской усов на побледневшем лице — выстроил расчет минут за пять до назначенного времени.

Когда Виктор Мокеев уже стоял в строю, остальные подразделения второго ракетного дивизиона еще вовсю дымили сигаретами. Люди шутили, смеялись, нежились под лучами нежаркого в этих краях августовского солнца — одним словом, у них еще на зависть Мокееву полным ходом шел перекур.

Правда, и среди курящих Виктор заметил какую-то нервозность — смех звучал неестественно громко, большинство солдат и сержантов делали короткие затяжки и неэкономно бросали на землю едва раскуренные сигареты. Поминутно кидая быстрые взгляды на ведущую к штабу дорогу, о чем-то вполголоса переговаривались офицеры. Видимо, внезапно назначенный старшим инспектирующим начальником марш-бросок на пятнадцать километров взволновал и их.

Волобуев приказал своему заместителю отвести расчет шагов на двадцать от линии старта. Сержант Жмаков, широкий в кости, немногословный сибиряк и капитан полковой футбольной команды, тут же выполнил приказание.

— Ребята! — совсем не по-уставному сказал лейтенант, и в строю возникло оживление. Даже на памяти старослужащих воинов никто из офицеров не называл так в строю солдат. Однако необычное обращение настораживало. Шум быстро стих. Волобуев же, набрав полные легкие воздуха и помедлив секунду, заговорил отрывистыми короткими фразами: — Значит, так… Мы должны выдержать… Но этого мало. Да мало. Наш расчет… Мы должны прийти первыми… Тихо-тихо! — Он предостерегающе поднял руку, требуя молчания. — Я все вычислил. Мы можем первыми…

В шеренгах снова зашумели. «Вычислил… Прийти первыми… Не слишком ли?»

Лейтенант обеспокоенно вскинул голову.

— Кто-нибудь сомневается? Не уверен в своих силах?

Взгляд лейтенанта — потемневший, жаркий — пробежал по лицам солдат и сержантов. Ох, как Мокееву захотелось по-ученически выбросить вверх руку и сказать «да», но остальные восемнадцать молчали. Промолчал и он. После слов лейтенанта и реакции расчета Виктору стало казаться, что он дотянет, хотя десять минут назад, прислушиваясь к разговорам товарищей, бывалых солдат, он совсем было потерял в себя веру.

— Пятнадцать верст с автоматом, вещмешком и скаткой, — мусоля в губах бесфильтровую сигарету, говорил Водянкин, невысокого роста, с чуть раскосыми глазами парень, — да я, братцы, сковырнусь после пяти.

— Чертов марафон, — вторил ему Снитко, сплевывая через щербинку в передних зубах на пыльную траву. — Эх, почему я не попросился в военкомате на флот?

— Марафон… Эка сказанул, — возразил кто-то. — Марафон — сорок два камэ…

— Так то в спорте, а с полной выкладкой, в сапогах… Тут и пятнадцать покажутся марафоном.

И хотя говорили они со смешком, разговор испугал Виктора и не выходил из памяти даже сейчас, когда лейтенант, вышагивая на длинных ногах вдоль строя, продолжал инструктаж:

— Запомните! Зачет по последнему, поэтому бежим организованно! — Он остановился и потряс в воздухе записной книжкой. — Я просмотрел оценочные листы по физподготовке и выделил сильнейших. Кто-то пойдет впереди…

— Рысаки, — шепнул Мокееву на ухо стоящий рядом Водянкин.

— А кое-кому, — лейтенант раскрыл записную книжку, — придется подстраховывать тех, кто послабее. Фамилии я объявлю.

— Буксировщики, — пояснил Водянкин.

— Кроме того, нам нужен лидер.

Строй с надеждой смотрел на офицера. На его отутюженном, хорошо подогнанном полевом кителе рядом с синим ромбиком выпускника высшего военного училища поблескивал значок кандидата в мастера спорта, и Волобуев правильно истолковал обращенные на него взгляды.

— Нет-нет. Лидером пойдет Нефедов.

У Мокеева екнуло сердце — рушилась последняя надежда. Герка Нефедов обещал на марше помощь. «Теперь пропал», — с отчаянием подумал Мокеев и толкнул стоящего в первой шеренге товарища. Казалось, Нефедов только и ждал толчка.