Вот чем объясняется оскудение общества и возвышение отдельного человека. Если бы нравственное чувство росло сообразно развитию ума, они уравновешивали бы друг друга и человечество совершенствовалось бы, не зная тревог, но выходит совсем наоборот: способность различать добро и зло слабеет по мере того, как набирает силу ум; совесть съеживается по мере того, как расправляют крылья идеи. Да, общество погибнет: свобода, которая могла спасти мир, зачахнет без помощи религии; порядок, который мог обеспечить покойную жизнь, не будет прочным, ибо на него наступает анархия. Царская порфира, которая еще недавно сообщала мощь, отныне станет источником несчастий: никто не спасется, кроме тех, кто, как Христос, рожден на соломе. Когда рожок протрубил возрождение народа и государи были вырыты из могил в Сен-Дени *, когда, вышвырнутые из своих разрушенных гробниц, они ожидали плебейского погребения, на этот страшный суд столетий явились старьевщики: они принялись рыться среди останков, уцелевших после первого грабежа. Королей там уже не было, но королевская власть еще оставалась: они вырвали ее из чрева времени и бросили в корзину с отбросами.

5.

Грядущее. — О том, как трудно его постигнуть

Что касается старой Европы, то жизнь ее кончена. Больше ли надежд у молодой Европы? Современный мир, мир, лишившийся власти, данной от Бога, похоже, находится меж двух невозможностей: невозможностью прошлого и невозможностью будущего. И не воображайте, как делают иные люди, что, если сейчас нам плохо, из этого зла рано или поздно произрастет добро; законы не властны над человеческой природой, поврежденной в своей основе. К примеру, преизбыток свободы ведет к деспотизму; но преизбыток тирании ведет только к тирании, каковая, унижая нас, лишает нас самостоятельности: Тиберий не возвратил Рим к республике, он лишь оставил ему в наследство Калигулу.

Не желая посмотреть правде в глаза, люди просто заявляют, что в лоне времени, возможно, таится политическое устройство, которого мы не замечаем. Разве прекраснейшие гении древности да и все вообще люди той эпохи могли вообразить себе общество без рабов? А оно живет у нас на глазах. Говорят, эта нарождающаяся цивилизация пойдет роду человеческому на пользу; я сам высказывал такое мнение: однако разве нет опасности, что отдельному человеку она пойдет во вред? Мы сможем стать трудолюбивыми пчелами, вместе занятыми изготовлением меда. В материальном мире люди объединяются для работы, сообщество тружеников идет разными путями и быстрее приходит к цели; совместными усилиями люди построят пирамиды, изучив каждый свой предмет, сделают открытия в науках, исследуют все уголки физического мироздания. Но точно ли так же обстоит дело в мире нравственном? Сколько бы ни объединяли свои усилия тысячи голов, им никогда не сочинить шедевра, который в одиночку создал Гомер.

Было сказано, что город, все обитатели которого будут равно наделены и имуществом и образованностью, явит взглядам Божества картину, превосходящую ту, какую являли города наших отцов. Нынче всеми овладело безумие: люди жаждут привести народы к единообразию и превратить род человеческий в одного-единственного человека; пусть так, но, приобретая всеобщие свойства, не утратят ли люди целую череду частных чувств? Прощай, тихий домашний очаг; прощай, прелесть жизни семейственной; среди всех этих белокожих, желтокожих, чернокожих созданий, нареченных вашими соотечественниками, вы не найдете брата, которому сможете броситься на шею* Неужто не было ничего хорошего в прежней жизни, в том маленьком клочке земли, который вы видели из обрамленного плющом окна? За горизонтом вы угадывали неведомые страны, о которых вам рассказывала перелетная птица, единственный путник, какого вы встретили по осени. Какое счастье было сознавать, что холмы, которые вас окружают, вечно пребудут у вас перед глазами, что под их сенью вы встретите друзей и возлюбленных, что ночные шорохи вокруг вашего приюта будут единственными звуками, под которые вы будете засыпать, что ничто никогда не потревожит уединения вашей души, что вы всегда найдете там мысли, ожидающие вас, чтобы продолжить привычную беседу. Вы знали, где родились, знали, где вас похоронят; входя в лес, вы могли сказать деревьям:

Человеку нет нужды путешествовать, чтобы расти; он носит бесконечность в себе. Иной звук, вырвавшийся из вашей груди, не знает преград; он находит отклик в тысяче душ: тот, в ком не звучит эта мелодия, тщетно станет просить ее у мироздания. Сядьте на ствол поваленного дерева в лесной чащобе: если в глубоком забвении самого себя, в недвижности, в тиши вы не постигнете бесконечности, бесполезно искать ее на берегах Ганга.

Каким будет это вселенское общество, не имеющее национальности, не являющееся ни французским, ни английским, ни немецким, ни испанским, ни португальским, ни итальянским, ни русским, ни татарским, ни турецким, ни персидским, ни индийским, ни китайским, ни американским, а вернее, являющееся всеми этими обществами разом? Как повлияет такое положение дел на нравы, науки, искусства, поэзию? Как проявятся страсти, испытываемые разом по обычаю всех народов, проживающих во всех широтах? Какими словами изъяснить это смешение потребностей и образов, которое возникнет, когда разные солнца станут освещать общую юность, зрелость и старость? И на каком языке? Заговорит ли объединенное общество на едином наречии, или для сношения между народами будет принят особый диалект, а дома каждый народ сохранит верность родному языку, или, может быть, все люди станут разуметь все языки? Какому общему правилу, какому единому закону подчинится это общество? Как найти себе место на земле, которая увеличится из-за вездесущности человека и съежится из-за малости повсеместно исследованного земного шара? Останется только просить у науки средство перебраться на другую планету.

6.

Сен-симонисты. — Фаланстеристы. — Фурьеристы. — Оуэнисты. — Социалисты. — Коммунисты. — Юнионисты. — Эгалитаристы

Наскучив частной собственностью, вы желаете сделать правительство единственным собственником, раздающим членам нищей общины их доли дохода сообразно заслугам? Но кто будет судить о заслугах? У кого найдется сила и власть заставлять людей исполнять ваши решения? Кто будет держать этот банк живой недвижимости и получать с нее проценты?

Вы прибегнете к ассоциациям тружеников? * Что может дать слабый, больной, ленивый, недалекий человек коммуне, на чьи плечи его неполноценность ляжет тяжким грузом?

Другая возможность: вы организуете анонимные общества или коммандитные товарищества * фабрикантов и рабочих, ума и материи, куда одни вкладывают свой капитал и мысль, другие — свою сноровку и труд, а полученную прибыль делите на всех. Отлично, вот самый совершенный способ из всех, доступных людям; отлично, если вас не подстерегают ни ссоры, ни жадность, ни зависть; но стоит хотя бы одному члену общества потребовать назад свой вклад, и все рухнет; начнутся распри и тяжбы. Этот способ, чуть более правдоподобный в теории, столь же неправдоподобен на практике.

Быть может, вы убоитесь резких решений и станете строить города, где каждому жителю будет обеспечена крыша над головой, очаг, платье, сытная пища? Лишь только вам удастся ублажить всех граждан, их достоинства и недостатки внесут разлад в ваши расчеты и, не ровен час, толкнут вас на несправедливость; тому нужна более сытная пища, чем этому; этот не может работать столько, сколько тот; люди экономные и трудолюбивые разбогатеют, лентяи, транжиры, больные впадут в нищету, ибо не в ваших силах наделить всех одинаковым темпераментом: природное неравенство даст себя знать, несмотря на все ваши усилия.

И не подумайте, что мы станем утруждать себя таким крючкотворством, как заключение брака, супружеские права, опека, прямое наследование, право на имущество и проч., и проч.: все это мы упраздним. Если сын убивает отца, нам ничего не стоит доказать, что это не сын совершил отцеубийство, а отец жизнью своей губил сына. К чему ломать голову над лабиринтами здания, раз мы решили сровнять его с землей; какой прок останавливаться на этих вздорных измышлениях наших дедов?