Теперь Андрей невольно посчитал ступеньки из подвала. Их было восемь. Высокие. Но, к счастью, широкие, удобные. И перила справа надежные.

Андрей удивился, когда вышел со своей ношей из дома и увидел, что уже рассвело. Небо было зеленовато-синее, холодное, безучастное.

Над головой пронесся самолет, чуть не сорвавший ветром крышу дома. И тут же метрах в ста обрушилась бомба.

Андрей словно поклонился ей, упал на колени вместе со своей полуживой ношей, но не уронил человека. Так и пополз с ним к щели, которая была выкопана в десяти метрах от дома, видно, еще в первый день войны. Опустив застонавшего и как-то конвульсивно хватавшего воздух красноармейца на дно полуметровой щели, Андрей отшатнулся в ужасе: лицо контуженного было синим, из ушей черными струйками сочилась кровь. Он представил и других контуженных такими же, и, даже не замечая, что в это время и справа, и слева, и позади — совсем близко рвались бомбы, а с неба пикировал ревущий фашистский самолет, Андрей побежал в обшарпанный дом, в котором не было уже ни одного окна, а крыша с фасадной стороны была задрана вверх, словно сорванная ураганом. В подвале он без разбора схватил первого попавшегося, такого же обмякшего человека, и тем же способом потащил его наверх.

Встреченный свистом осколков очередного взрыва, он на этот раз даже не пригнулся — уж очень тяжелой была его ноша. «Попался какой-то сибирский богатырь», — подумал Андрей. Этот даже и в окопе не пошевелился, хотя был еще теплым и тяжело хрипел. Надо было что-то ему сделать, чем-то помочь. Но там задыхаются другие. Воздух в подвале был настолько спертым, что, казалось, дымился. Андрей боялся, что дом вот-вот загорится, поэтому спешил всех вытащить. А главное, что этот дом остался единственным не разбомбленным, и ясно было, что фашисты доконают и его. Надо было успеть вытащить всех из подвала.

Самолеты улетели. Взрывов больше не было. Стало совсем светло. Озеро, плескавшееся почти у самого дома, загорелось алым пламенем — за лесом не спеша всходило солнце. Вытащил Андрей двадцать второго человека, когда снова услышал рев приближающихся самолетов. Он с опаской посмотрел на черных дьяволов, вынесшихся из-за леса, и опять нырнул в подвал. Там было еще трое. Теперь Андрей присвечивал спичками, добытыми в кармане одного из раненых. Этих он решил сперва вытащить из дома, а уж потом помочь добраться до щели. Последнего раненого он нести уже не мог, а тащил со ступеньки на ступеньку, как мешок с картошкой. Выволок, чувствуя, что руки и ноги дрожат и вот-вот свалится сам. На пролетавший самолет даже не посмотрел, хотя тот посеял несколько бомб, взорвавшихся тут же за домом. Андрей отер рукавом лицо и удивился — весь рукав в крови. Почувствовал ссадину на лбу. Вытерся еще раз — крови еще больше.

«Потом перевяжусь!» — подумал и потащил последнего раненого, с удовлетворением заметив, что двое вытащенных перед этим из подвала уже подползают к окопу. Добрался и он со своей последней спасенной душой до ровика, заполненного людьми так, что уже некуда было всунуться. А тут опять взрыв. Оба — и спасатель и спасенный прильнули к земле, укрылись за бугорком свежей глины.

Андрей глянул туда, где ударило, и облился холодным потом: бомба разорвалась там, где только что он вытирал рукавом лоб, выворотила такую яму, что вместилась бы целая повозка.

Теперь Андрею стало страшно за людей, вытащенных на открытое место. Ему казалось, что снова и снова налетавшие самолеты видят их и бросают бомбы только на них, на эту полуживую мишень. Кто-то потащил его за ногу в окоп.

— Прячься сам, — с трудом проговорил этот кто-то. — Осколком убьет.

Андрей послушно сполз в окоп, на чьи-то теплые тела.

— Кажется, кончилось! — тихо проговорил кто-то.

Андрей не спеша поднял голову. Дом их все же стоял, но его расшатало, как старую телегу.

Но вдруг этот двухэтажный деревянный дом вспыхнул черными смерчами, взревел, ахнул и разлегся, притиснулся к земле, словно сапожищем раздавленная спичечная коробка. Андрей не дыша смотрел на кучу обломков, прикрытых покореженной и почерневшей цинковой крышей.

— Замедленная, — коротко заключил один из раненых.

— Да, было бы нам, если бы этот санитар вовремя не вытащил, — сказал второй и позвал: — Товарищ санитар, где ты? Живой? Что с тобой? Отзовись.

Уставившись в одну точку, куда-то в самый центр жуткой катастрофы, Андрей онемел. Ему казалось, что там все же погребены живые люди, что он кого-то не успел еще вытащить.

А потом вдруг какой-то туман закрыл всех спасенных им людей, и Андрею представилось, что все они, эти раненые и контуженные, остались там, под обломками дома.

— А? Что? — вскрикнул Андрей и увидел перед собою учителя Сомова, который держал перед ним кружку и предлагал выпить воды.

Не отрывая взгляда от страшного места, Андрей залпом выпил воду.

— Василий. Сергеевич, там никто не остался?

— Да нет, нет! — громко ответил кто-то у него за спиной. — Все мы тут.

— Спасибо тебе, дорогой.

— Если бы не ты…

— Ах, парень, парень! Поди на фронт рвался. А пригодился вон где. Да еще как пригодился!

— Он-то пригодился. А мы куда теперь годимся? — хриплым голосом спросил скорее самого себя, чем окружающих, красноармеец с перебинтованной от колена до ступни правой ногой.

— Ничего! Отойдем, раны залечим и — на фронт, — неожиданно бодро сказал Рокотов, тот тяжелораненый, который не хотел, чтобы Андрей выносил его из дома.

— Где он, тот фронт, будет, когда мы придем в себя! — скептически протянул боец с синей правой щекой и забинтованными кистями рук. — Теперь наших и не догонишь. Разве только за Минском упрутся.

— Нам их не обязательно догонять, — продолжал свое Рокотов. — Будем, как в гражданскую войну, громить врага в тылу.

— Партизанский отряд! — так и вспыхнул Андрей, и только теперь его взгляд оторвался от страшного места. — А оружие?

— У меня есть пистолет. С него и начнем.

— Да оружие сейчас не проблема, — сказал учитель. — На местах боев его много осталось. Мальчишки теперь запасаются. Это уж ясно.

И тут, легкие на помине, из-за большого дровяного склада вышли подростки. Их было пятеро. Впереди, видно, командир, потому что на груди у него висел бинокль. За ним двое мальчишек несли носилки. А дальше — две девчонки лет по четырнадцать.

Увидев неподалеку от разбомбленного дома раненых, лежащих прямо на земле, они бегом устремились к ним.

— Ну вот, видите, — сказал Рокотов. — Эти не дадут погибнуть.

Ребят этих Андрей знал и тоже верил, что вместе они что-нибудь придумают для раненых. Или дровяной сарай превратят в госпиталь, или разместят их по домам и будут выхаживать под видом родных, если все вокруг займут немцы.

— Бери ведро и неси воды. Мы с тобой должны напоить людей и умыть, — сказал Василий Сергеевич. — А медицинскую помощь им окажет санитарный отряд Сидорчука. Это ж он с биноклем?

— Да, Володька, — кивнул Андрей, вставая. — Был такой мямля, а теперь вот…

Учитель тоже встал и, положив руку на плечо Андрея, тихо, чтоб слышал только он, сказал:

— А мы с тобой так рвались на фронт. Думалось, что только там мы нужны! В жизни часто бывает так, что свой подвиг человек совершает совсем не там, где надеялся.

Андрей смущенно опустил голову: сам он не считал подвигом то, что сделал сегодня. Его подвиг впереди, в партизанском отряде.

ПАРТИЗАНСКАЯ ДОЛИНА

Светает. В заснеженном лесу тишина. Кажется, что мохнатые хвойные великаны, облепленные свежим пушистым снегом, чего-то ждут, к чему-то настороженно прислушиваются. Обломилась крошечная ветка, чуть толще карандаша, а эхо пошло от нее, как от выстрела, и вызвало в лесу целый переполох. Заяц, глодавший молодую кору, сразу же дал стрекача. Белка огнистой стрелой взметнулась на верхушку дерева. С шумом и гамом взлетела стая ворон. И только люди, затаившиеся в снегу под деревьями, не сделали ни одного движения, не обмолвились словом.