— Пожар! Ферма горит!

Вера первой выпрыгнула в окно и закричала:

— Комсомольцы, за мной! Не бояться огня!

Коля тоже бросился следом. Но не успевал за быстроногой сестрой. Издали видел, как она голыми руками отодвигала охваченный пламенем засов на воротах, как потом сбили ее, опрокинули выбегавшие коровы.

Два месяца лежала Вера в больнице и спрашивала только об одном: правда ли, что успели спасти и телят, правда ли, что никто, кроме нее, не пострадал. Спрашивала о других, а у самой был перелом двух ребер. Долго не сгибалась нога. На лбу остался глубокий шрам. Но и этот шрам не попортил ее красоты. Самые лучшие парни по ней убивались.

И вдруг из вагона ее уносит какой-то полицай, провонявший водкой, и она «обомлела от счастья»! Нет, нет, если и обомлела, то от страха, от ужаса, как перед распахнутой пастью удава!

Уходя прочь от села и слушая рассказы Коли, Саша Реутов все больше загорался решимостью пойти к Вере и узнать о ней правду. Саша понимал, что от командира ему влетит за самовольность. Но мысленно оправдывал себя тем, что у партизан скоро станет столько дел, что им будет не до Колиного горя, и он решился на крайность.

— Идем, Коля! Только здесь надо быть еще осторожней. Обещай мне, что сперва зайдешь на какой-нибудь хутор и все разузнаешь, а уж потом решим, что делать.

— Пойдем к кузнецу, он хороший, дядя Федя, — ответил Коля, — всегда нам давал молотком постучать.

Кузница Федора Барабули стояла на отшибе за селом. Перед нею протекал широкий ручей, который здесь называли речкой. А за ней начинался лес. По этому-то лесу Коля и Саша пришли к кузнецу, никем не замеченные. Дядя Федя и удивился и обрадовался Коле.

— Живой, ну и слава богу. А то уже по селу пошло: вернется с войны Иван Приходько, а в доме ни души.

— А Вера? — вскрикнул Коля.

Виновато пряча глаза, кузнец предложил выйти в лесок и там поговорить.

— Мне в глаза тычут, что Вера за полицая вышла! Что она спаслась! — с гневом, сквозь слезы продолжал Коля, когда вошли в ольшаник и уселись на траву.

— Сперва и мы думали, что так оно и вышло, что смалодушничала дивчина, — горестно сказал кузнец, разведя своими жилистыми, тяжелыми руками. — Привез Митька Хряк ее с шиком на немецкой машине. На невесте фата, какой в селе ни у кого не бывало. А сам в черной форме, с черепами и на рукавах и на фуражке — где можно и не можно. Хрячиха, мать Митьки, еще с утра пустила слух, что сын вечером будет венчаться. Ну все и собрались до церкви, посмотреть, что оно будет.

После тридцать девятого ж, когда и у нас стала Советская власть, мало кто венчался.

Ждали до темноты. Поп даже домой ушел, рассердился, что морили голодом полдня.

А только утром люди догадались, что получился какой-то конфуз. Жених, тот прошел в свой полицейский участок с поцарапанной мордой. Говорили, что в доме целый вечер был какой-то крик и даже стрельба.

— Убил! Он ее убил! — задыхаясь, вскрикнул Коля и вскочил, готовый куда-то бежать.

— Ну куда же ты! — ухватил его за руку Саша. — Тут нельзя с налета. Ты выслушай до конца…

— Мы сперва тоже думали, что убил. Да на другой день почтальонша была у них в доме и слышала, как за перегородкой кто-то плакал да кашлял, — кузнец неловко поводил руками, словно ворочал ими тяжелые слова. — Может, силком он ее держит взаперти, а та старая ведьма стережет.

— Только бы жива была! — с дрожью в голосе проговорил Коля. — Только бы жива осталась!

— Сколько в селе полицаев? — спросил Саша.

— Да всего-то двое, — ответил кузнец и, понимая, зачем Саша задал этот вопрос, предупреждающе заметил, что их так просто не возьмешь. — Они в участке огородились, колючей проволокой обмотали дощатый забор, и две немецкие овчарки во дворе. Там все сделано по-немецки. Недавно в село целую неделю жил районный шеф: хлебушко да скотинку выкачивали. Вот для него ту крепость и соорудили. Так что с полицаем вы лучше не связывайтесь!

— Нам только бы Веру вырвать из рук этого гада, — сказал Саша.

Коля кивнул в знак согласия. Хотя думал и о мести полицаю, о том, как задушить, уничтожить этого гада. Но он понимал, что силенок на это у него нет. И успокаивал себя тем, что Митька свое получит, когда придет Красная Армия, когда вернется отец. А сейчас только бы спасти Веру, если она еще жива.

Кузнец, словно подслушав эти мысли, предложил свой план:

— Могу помочь. Мое дело будет проследить, когда Митька выедет из села до своего начальства или куда еще.

— А если его не вызовут целую неделю? — вскинулся Коля.

— Тогда хуже, — кузнец поскреб в затылке, — тогда придется вам идти к нему домой, когда пообедает и отправится в участок.

— А он дома обедает? — обрадовался Коля и наивно предложил засесть в саду и застрелить полицая.

— Второй услышит стрельбу, созовет своих, и ты не успеешь скрыться с сестренкой! — охладил его кузнец.

— Вы говорили, что их только двое, — недоуменно заметил Саша.

— Полицаев двое, то факт. Да не на них только держится гитлеровская власть в селе, были у Советской власти враги, вот теперь они головы подняли, как недобитые гадюки. Теперь они первейшие пособники наших врагов. Таких у нас пятеро. Бывший жандарм. Старый уже, но лютый. А те кулаки. Им сам шеф оружие выдал.

— Что ж тогда делать?

— А я так себе думаю, надо просто, без фокусов, прийти вам до Хрячихи сразу, как Митька уйдет с обеда, и увести дивчину.

— Бабка поднимет крик, тут и сбегутся! — отмахнулся Саша.

— Все надо с умом, — продолжал кузнец. — Хрячиха всегда провожает своего выродка до калитки. Запирает со двора. Проводит его глазами до самого участка, перекрестит и запирается на все засовы. Ты у них бывал в доме?

— Заходил, когда моя очередь была телят пасти, — ответил Коля, уже с надеждой глядя в печальные, но такие добрые, черные, как уголь, глаза кузнеца.

— Ну, значит, помнишь, что из сада к ним в дом можно войти так, что от калитки не будет видно.

— Понял! — оживился Коля. — Пока они там провожаются, мы шмыгнем в сени и там дождемся, пока Хрячиха вернется и запрет за собой двери.

— А вдруг он зачем-нибудь вернется, — заметил Саша.

— Ну тут уж… На то и автомат у тебя.

— А как же мы по деревне проберемся в их сад? — не унимался Саша.

— До моего дома ольшаник, как вот тут. А двор мой по соседству с садом Хрячихи. Я своих, дочку с женкой, в тот день отошлю в поле картошку полоть. А сам вас проведу до сада. И снова в кузню! До самого дома автомат держи под полой, — и кузнец кивнул на длинный засаленный серый плащ, который был Саше до колен. — Одежка для этого у тебя в самый раз.

— Когда пойдем?

— Не спеши, есть еще одна загвоздка. Там собака. Целая зверюга.

Саша только руками развел, а Коля дайке побледнел и тихо промолвил:

— Значит, ничего не выйдет.

— Да уж тот грех я возьму на свою душу, — тяжело вздохнул кузнец. — Хотя, признаться, сроду не был душегубцем, ни курицы не зарезал, ни кабанчика не забил. А тут… куда ж деваться. Сам я того Митьку люто ненавижу. Из-за него и согласен на такое.

— Что ж вы можете сделать с собакой? — развел руками Саша.

— Она бегает на цепи по проволоке, протянутой от ворот до середины сада. В жару отлеживается под яблоней. На меня не гавкает, прикормил я ее на всякий случай. Ну то еще раз угощу, чтоб поспала подольше. А что же делать?..

РИСКОВАННЫЙ ШАГ

Хрячиха, зайдя в сени, еще раз перекрестила уже скрывавшегося за соседним домом сына и проговорила исступленно:

— Господи Исусе, сохрани и помилуй сына моего Митрия.

Заперев дверь в сенях на засов и на огромный крюк, она еще раз повторила:

— Господи боже мой, господи бо… — на этом Хрячиха запнулась и хотела было закричать, но только икнула.

Прямо перед глазами появился человек с автоматом на груди. Но Хрячиха испугалась не столько автомата, сколько сурового взгляда незнакомца, в упор смотревшего на нее и властно требовавшего молчать.