Как настоящие любители природы, они устроились не в гостинице, а в палатке. Конечно, в деревянном домике было теплее и комфортнее, но, хотя он мало напоминал городские отели, друзья решили отказаться от его услуг.

Впервые попавший в горы Нарендер строил смелые планы — жить простой, аскетичной жизнью в палатке, кипятить на костре чай, тушить в нем коренья и плоды. Вставать с первыми лучами солнца и после короткой гимнастики бежать к реке, чтобы окунуться в ее прохладные освежающие воды.

Он говорил так красноречиво, так живо описывал скромный, но здоровый быт, что увлек обычно осторожного Вишну, не склонного к авантюрам. И вот теперь несчастный дрожал у пылающего костра, с завистью посматривая на окна гостиницы, освещенные электрическим светом, который теперь казался ему недостижимым благом цивилизации.

Вишну тяжело вздохнул и попытался поудобнее устроить на коленях учебник биологии.

Услышав вздох, Нарендер вздрогнул и тоже тяжело вздохнул. Весь день он еще надеялся на встречу с красавицей Гангой. А сейчас не мог уснуть. Глядя на пляшущие языки пламени невидящими глазами, юноша вспоминал встречу у обрыва.

— Скажи, — произнес он, — ты веришь в судьбу?

— Конечно, — серьезным голосом ответил Вишну. Молодой человек любил во всем порядок и считал, что порядок существует и во всей вселенной, иначе она погибла бы в хаосе.

— До сегодняшнего дня я в судьбу не верил, — тихо сказал Нарендер, — но вот сегодня я встретил свою новую жизнь.

— «Новую жизнь»? — Вишну так удивился, что даже отложил на время свой учебник.

— Да. Она спасла меня от смерти. Значит, теперь моя жизнь принадлежит ей.

— Кому? — не понял Вишну. Он поправил очки, с интересом взглянул на взволнованное лицо друга, освещенное красноватыми отблесками.

— Той, у кого косы чернее ночной мглы. В ее улыбке свежесть цветов, в смехе — музыка, а в глазах — синева неба.

— А, — махнул рукой флегматик, — ты, очевидно, увидел какую-то местную девушку. Да, судя по описанию, ты тоже обратил внимание на присущую здешним жителям необычную голубую окраску сетчатки глаз. Эта особенность присуща тибетским народностям, живущим на северо-восточных склонах Гималаев. Как известно, — произнес он профессорским тоном, — потомки дравидийских племен, населяющих плоскогорья…

— Хватит, хватит, — прервал его лекцию Нарендер. — Послушай лучше, как поют ночные птицы, как шумит водопад.

— Да, — прислушался Вишну, — очевидно, это кто-то из отряда воробьиных.

— Пожалуй, из тебя выйдет хороший ученый, — сказал Нарендер, — если на тебя не действует красота здешних мест.

— Ну отчего же, — заметил тот, — красивый ландшафт тектонических разломов…

— Ладно, — вздохнул юноша, — давай спать.

В эту ночь не спалось не только Нарендеру. Лежа на чарпаи, Ганга смотрела в потолок комнаты, знакомый с детства до последней трещины. Через полоски жалюзи из тростника, которое разделяло комнату на две половины, проглядывал огонь, потрескивающий в очаге. Возле него сидел Тхакур — брат девушки, прикуривающий свою хукку от горящей ветки.

— Ты знаешь, Ганга, я набрал хвороста в лесу, сделал несколько вязанок и завтра отнесу их в гостиницу. Студентам, наверное, холодно с непривычки в наших горах, — он бросил ветку в огонь и подошел к столу, на котором грелся завернутый в подушку чайник со смесью зеленого чая, молока, масла и соли — обычного напитка местных жителей. Тут же стояла чашка с цзамбой — мукой из прожаренного ячменя.

Попыхивая хуккой, мужчина налил себе в чашку чая.

— Ты будешь пить? — спросил он сестру.

— Нет.

— Слушай, что с тобой такое? Не ешь, не пьешь… Уж не влюбилась ли ты? Может быть, тебя посетила богиня любви Лакшми? — усмехнулся Тхакур.

— Да, — еле слышно ответила девушка. — Я встретила Бога, и теперь он в моей душе.

Ганга закрыла глаза. Сна не было, но она хотела быстрее заснуть, чтобы пораньше проснуться и вновь увидеть того, кто завладел ее сердцем.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Ганга плохо помнила своего отца. В памяти осталось загорелое, обветренное лицо, пушистые усы, щекочущие ее шею. Отец был веселым, жизнерадостным человеком, и она унаследовала его характер. Как хорошо, светло было в их скромном жилище, когда приезжал отец!

Он работал погонщиком лошадей и проводил вьючные караваны через горные перевалы.

Вытянутой, извилистой цепочкой ползли крохотные, как муравьи, лошади. Животные сгибались под тяжестью неподъемных вьюков. «Караван смерти» — так называли погонщики перегруженных лошадей. Жадный купец хотел переправить как можно больше товара, но проводники наотрез отказывались идти с ним. Согласились лишь те, кто очень нуждался в деньгах и не боялся рисковать. В их числе оказался и отец Ранги.

Лошади шли по самой короткой дороге. Они часто оступались, иногда падали на сыпучих откосах, и тогда каменные потоки стекали вниз широкой волной.

Караван уже потерял одно животное. Тропа пролегала вдоль пропасти, а с другой стороны нависала сланцевая стена. Вьюки царапались о скалу, и, очевидно, перетерлась связывающая их веревка, потому что груз неожиданно сорвался, испуганная лошадь отпрянула от стены и покатилась в пропасть.

Погонщик успел соскочить и неминуемо разбился бы, но ему удалось ухватиться за выступ карниза, и он повис над пропастью.

Караван остановился. Кто-то попробовал прийти на помощь несчастному, но к нему невозможно было подобраться. И тогда это сделал отец Ранги.

Такое не удалось бы и самому искусному канатоходцу — перепрыгивая по спинам лошадей, он подобрался к месту трагедии. Ловко балансируя на приседающих от испуга животных, он привязал к узде веревку и бросил погонщику. Тот ухватился за нее. От неожиданной тяжести лошадь отшатнулась, тем самым вытянув несчастного, но отец Ганга не удержался и упал в пропасть.

Короткий крик еще долго бродил стенающим эхом в горах.

Мать Ганга поседела в тот день, когда узнала о гибели мужа. Ее прекрасные голубые глаза потухли, и их необыкновенный свет остался лишь у дочери.

Но надо было жить дальше.

Женщина пошла работать, оставив дочь и сына на попечение брата. Она носила щебень на строительство моста, которое началось неподалеку от их деревни. Исстари местные жители переправлялись через пропасти и реки, перекидывая через них нехитрые мосты из пеньковых веревок, ивовой коры, скрепляя их кожаными ремнями. Скромное сооружение из бетонных плит, которым строители соединяли два берега реки, казалось крестьянам архитектурным шедевром.

Мать тяжелым трудом добывала хлеб насущный. Экономные хозяева стройки не обременяли бюджет расходами на бульдозеры, экскаваторы и прочую технику, используя их в минимальных количествах. Зачем? Это лишнее, когда в окрестных деревнях всегда найдутся рабочие руки. За скромную плату горцы выполняли самую тяжелую работу. Все равно эти деньги были неслыханным богатством для крестьян.

Ганга вместе с братом Тхакуром выполняла всю домашнюю работу. Когда усталая мать приходила домой, а идти было несколько километров, то ее уже ждал ужин и даже какое-нибудь лакомство — лесные ягоды, собранные дочерью, или горсть абрикосов, которые приносил сын.

Казалось, что жизнь понемногу берет свое, но беда вновь постучалась в облюбованные двери.

— Ну, как вы тут живете, ребятишки, — дядя Ганга вошел в дом и, пряча глаза, неловко переминался у порога.

— Спасибо, дядя, хорошо, — ответила девочка, растирающая в ступке зерна высокогорного ячменя — грима.

— Со всеми делами уже управились, — добавил по-взрослому Тхакур. — Мама придет, а мы все сделали.

Старик тяжело вздохнул, хотел заговорить, но не смог.

— Что-то случилось, дядя? — спросила девочка.

— Ваша мама больше не придет, дети…

Строительство моста велось с большими технологическими нарушениями. Подрядчики крали цемент грузовиками, рассчитывая, что в такой глуши никто не будет их проверять — мост строится, а дальнейшая его судьба уже не их забота.