Мгновения тянулись, тянулись, а жадный камень продолжал пить, то вспыхивая льдом, то смерзаясь жаром. И всё закончилось, разом, так же резко, как и началось. Удар сердца, глухо отдавшийся в ушах, и осознание того, что осталась жива, но сил стоять уже не было. Едва она опасливо и осторожно разжала руку, как медленно начала оседать на пол.

Кто-то из эльфов успел подхватить девушку до того, как она упала. Мужчины вынесли Катю из хранилища Артефакта и оставили сидеть, прислонив к истёртому косяку возле входа.

А на краю поляны уже разгорался костер, над которым грелся котелок. Вскоре оттуда стали слышаться обрывки оживлённой беседы, смех и потрескивание веток, когда на них проливалась вода. Но даже когда всё стихло, никто не потревожил Катю.

А Катя сидела, чувствуя каждой своей клеточкой ноющее, болезненное опустошение, и только сейчас начинала понимать, как сильно лишняя сила распирала её изнутри, как она сдавливала грудь и сердце. Девушка даже испытала мимолетную благодарность за спешку эльфов, ведь долго это выдерживать было невозможно. И так легко было дышать ночным пьянящим воздухом. И каждый вдох заставлял кровь вскипать от счастья. Она была жива. Жива и впервые в жизни наслаждалась этим, чувствовала лёгкий ветерок, видела яркие звёзды в озере неба... Она просто купалась в радости быть живой, не думая ни о чём.

Ночь пролетела, словно миг, и отступила, заслышав твёрдую рассветную поступь. Костёр давно погас, но никого не потребовалось будить — никто не спал. Кто-то сидел с покрасневшими от дыма глазами и шевелил остывающие угли, кто-то, растянувшись прямо на траве, наблюдал за светлеющим небом, а кто-то, оперевшись на ближайшее дерево, наблюдал за сонными лошадьми с привязанными к мордам торбами.

— Хорошо... — протёр слезящиеся глаза Эль-Бондар. — Отсюда можно проехать почти напрямик до Высокого Города. Если выехать сейчас, то уже завтра я буду у матери дома.

— А мне до дома так быстро не добраться. Я обещал сначала повидать кое-кого, если она ещё ждёт, — поддержал Эль-Ренко. — Но за один день в столице я не успел узнать, где она сейчас.

— Тогда едьте к ним, — встал с земли Эль-Саморен. — А я возвращаюсь: надо отчитаться перед магами и подать прошение, чтобы меня восстановили в армию. Эль-Торис, а вы?

— Меня слишком беспокоят нападения, — немного подумав, отозвался он. — Раньше здесь было такое немыслимо...

— Тогда увидимся в гарнизоне. Вы ведь вернётесь на службу?

— Конечно. Мы все здесь Эль, а не Оль, — засмеялся как шутке Эль-Бондар и выплеснул остатки воды из своей фляжки на зашипевшие угли.

Мужчины переглянулись и начали собирать разложенное для стоянки, ловить разбредшихся лошадей, так и не рассёдланных до конца с вечера, и привязывать грязный котелок к сумкам вьючной. Спустя десяток минут они уже один за другим покидали поляну. Но только Эль-Торис подошел к всё ещё сидящей возле входа Кате. Он присел рядом и что-то тихо прошептал ей. Вскоре даже шелест отодвигаемых веток умолк. Эль-Саморен, задержавшийся с отъездом, покрепче привязал поводья иноходца к седлу своего коня и, зажмурившись, заставил себя не оборачиваться.

Глава 4

Я чувствую, чувствую их, мечущихся, ищущих... Я жажду дотянуться до них, но не могу. Слишком далеко, я слишком голоден.

Придите ко мне! Я дам вам то, что вы так хотите. Но и возьму своё взамен.

***

Катя продолжала сидеть, не двигаясь, прикрыв глаза и расслабленно вдыхая вкусный лесной воздух. Но день разгорался, и вскоре солнечные лучи принялись гладить её по щеке, будить, возвращать в земной мир. И девушка, неохотно стряхивая остатки эйфории, встала.

Поляна и Хранилище Артефакта днём были совсем не страшными, заросшими, немного сказочными и пустыми. Девушка сначала даже не поверила увиденному, но кроме неё здесь больше никого не было. Осталось пятно от костра, смятая и утоптанная трава вокруг него. И ни души, ни лоскутка или черепка, ничего, словно всё это действительно было лишь кошмарным сном. И среди этой пустоты лишь одна забытая вещь — сама Катя.

Катя обернулась на вход к Артефакту и, преодолевая напавшую дрожь, подошла, заглянула внутрь и даже прошла несколько шагов по коридору. Но за поворотом было слишком темно, чтобы идти дальше, и пахло страхом. Страх смешивался с дыханием, прокрадывался в кровь, гася остатки радости и приглашая назад временно отступившие мысли. Левая ладонь начала гореть, а перед глазами сменяли друг друга видения мёртвых тел, расплывающихся кровавых пятен на одежде Эль-Элитина и лежащий ничком возле её ног человек.

Задыхаясь, Катя выбежала на улицу, но яркий солнечный свет не успокоил, лишь плеснул обиды — её бросили, словно ненужную вещь. И она заплакала. Слезы, копившиеся все предыдущие пять дней, текли по щекам, оставляя дорожки, и капали на перепачканную ткань.

Прошли часы, прежде чем Катя смогла взять себя в руки, вытереть рукавом лицо и взглянуть на начавшее темнеть небо.

— Мамочка, как же я хочу домой... — простонала она осипшим голосом. — Это кошмарный сон. Ведь правда, это кошмарный сон!

Катя начала методично осматриваться, надеясь найти хоть что-нибудь, что сказало бы, что её не вышвырнули, словно мусор. Но, увы, кроме крошечного родничка в трёх шагах от края поляны, не было ничего. У неё остались только её эльфийское тело, платье, снова сбросившее с себя всю грязь и оставшееся чисто-белым, и всегда холодный браслет, остальные украшения остались в гостевом доме. И ей предстояла, наверное, самая одинокая ночь в жизни.

***

Эль-Торис спешился возле гостеприимно распахнутых ворот гостевого дома и обернулся. Солнце уже скрылось за горизонтом, но в оставшемся слабом свете ещё можно было различить дорогу, а пригибаемая ветром трава обочин издали казалась белыми пятнами. Уставший конь не захотел ждать, пока эльф налюбуется пейзажем, и мелкими шагами пошел во двор к знакомой поилке.

Гостевой дом был разгромлен: повсюду валялись дрова из разбитой поленницы и осколки от глиняных кувшинов и кувшинчиков, а возле одной из стен ещё можно было различить высыхающие лужи. И никого вокруг, ни кухарок, ни служанок, ни мальчишки-конюха, ни хозяина, ни рабочих, ни гостей... Эльф снял уцелевший фонарь с привранного столба, затеплил фитиль и зашел в распахнутую дверь.

Эль-Торис обходил комнаты одну за другой, но везде встречал одну и ту же картину — опрокинутая мебель, смятые обрывки ткани и осколки посуды. И среди царящего здесь разорения не было ничего, что бы могло рассказать о случившемся за эти два дня.

Он дождался утра, думая при свете найти следы, но и эта надежда не оправдалась — если что и было, то оно исчезло под ногами прошедших следом. Да и растаскивали гостевой дом, вполне возможно, случайные жадные путники. Эль-Торис всё же побродил вокруг, выискивая хоть что-нибудь, но, видимо, прошло слишком много времени.

Эльф вернулся в общий зал, отыскал среди разрухи целый стол, поставил его в центре, оттащил обломки к стенам; случайно попалось несколько почти целых свечей. А на улице уже снова наступала ночь, и в комнате стояли густеющие сумерки. Он по очереди зажег найденные свечи, расставил их по комнате, закрепил последнюю из них в центре стола.

В неверной тишине остановилось время и сквозь желтоватый свет стали проступать тени памяти. Вот здесь, на этих досках лежал убитый Эль-Элитин, рядом с телами напавших.

— Надеюсь, там ты продолжаешь улыбаться, дурак, — он прикоснулся ладонью к сухому полу. — Зря ты выбрал быть воином, тебя бы всё равно приняли в Дом, не спрашивая о прошлом. Или ушел бы от нас раньше... но сейчас ты уже ушел на дымные тропы, так смейся теперь там! И я ведь никому не рассказал, что ты всё врал и среди нас ты был самым старшим...

Эль-Торис прощался с погибшим другом. Он вспоминал, как их с Эль-Самореном, Эль-Ренко и Эль-Бондаром привезли на первую из уготованных каторгу. И как там с ними, измученными долгой дорогой, поделился водой тогда ещё незнакомый эльф. Эль-Элитин всегда улыбался, всегда помогал, даже когда не просили, и никогда не требовал ничего взамен. Но теперь уже никто не узнает, как там, среди боли, смерти и безнадежности выжил пропавший более двухсот лет назад Аль-Элимитаин, правитель уже не существующего Королевства.