— Домой? — поинтересовалась Вира, когда сородич скрылся за поворотом.

— Угу, — тут же согласилась я.

— Я слышала, что тут байлоги часто с арванами ссорятся, — поделилась соседка, разливая чай по кружкам, и неожиданно добавила. — А с Ликрием теперь всё хорошо будет. Испытание он, судя по всему, прошёл.

— Ты знала? — удивилась я, после того, как прочитала только что полученное письмо о снятии запрета на молчание.

— Ну, мне всё-таки не безразлична судьба отца моего ребёнка. Даже если это арван. Заметить неладное было легко, — пояснила Вира. — Но я решила сначала прояснить ситуацию, а уже потом бороться с дедовщиной в рядах арванов. Поэтому сходила поговорила с вертарцем — он и объяснил про испытание.

— Смелая ты, — покачала головой я, высоко оценив прямоту соседки. — А почему именно к вертарцу? Мне, например, Фуньянь куда безопаснее кажется.

— Вертар — патрон нашей страны, — улыбнулась собеседница. — Очень хороший патрон. Я верю вертарцам и знаю, как они себя поведут — поэтому и пошла говорить к ним.

Вспомнив слова Шаса о том, что вертарские представители прямо бы сообщили про дезинформацию, я кивнула. Если такова общая политика страны и Вира действительно знает, как с ними себя вести — то у них наверняка можно было получить ответ. А также запрет на разглашение.

Честно говоря, я опасалась, что угнетение Ликрия всё равно продолжится, пусть и в меньшей степени. Но ошиблась. Жизнь друга изменилась резко и радикально. Во-первых, Радий снял запрет проводить генетические исследования, эксперименты и изменения в свободное время. Более того, даже Виру изучить разрешил (узнав об этом, соседка срочно спрятала всю грязную одежду и подарила Ри прядь волос). Во-вторых, теперь Ликрию не приходилось большую часть времени проводить в непосредственной близости от байлогов. Ну и в-третьих, само отношение высшего арвана стало другим. Не как к презираемому рабу, а почти как к равному коллеге. Больше всего меня удивил не сам факт такой перемены, а насколько легко Ри его принял и с какой готовностью простил того, кто чуть не замучил его до смерти.

— Я бы так не смогла, — как-то, оставшись наедине с другом, призналась я. — Всё равно бы... если не ненависть, то негатив испытывала бы.

— Это же глупо, — пожал плечами Ри. — Одно дело, если бы Радий издевался без причины, а совсем другое — когда ставил эксперимент или добивался какой-то серьёзной цели. Почему я должен злиться на него за хорошо выполненную работу? Если так, то стоило бы ненавидеть многих сотрудников института химеризма — но за что? Это их дело, причём касающееся общих интересов.

— Всё равно бы не простила, — подумав, сказала я. — Даже если бы поняла, принять бы не смогла.

Ри улыбнулся.

— А ещё у меня накопилась куча вопросов, — продолжила разговор. — В том числе, по арванам. Ты расскажешь или опять придётся лезть в сеть и пытаться найти зёрна истины в куче плевел?

Друг фыркнул и с довольным видом опустошил остаток варенья из банки. А потом ненадолго задумался.

— Сам расскажу. А то начитаешься чего попало и истрактуешь, подключив свою богатую фантазию.

Несмотря на многообещающее начало, большая часть загадок всё равно осталась тайной. Но, по крайней мере, удалось узнать, что несмотря на то, что его вид другие называют арванами, внутри народа этот термин обозначает иное — только тех, кто в достаточно мере освоил и пользуется специфическими биологическими технологиями. То есть механики, пилоты, геологи и прочие — могут арванами не являться. Так что, если бы Ри полностью отказался от своих умений или растерял бы их — в глазах арванов он перестал бы быть таковым.

Насчёт термина «сгей» друг отвечал гораздо менее охотно. Оказалось, что сгеями у арванов называют тех, кто крепко «прирос» к телу, под которое маскируется. Настолько крепко, что начинает сильно зависеть от его физиологии. Не только в плане банальной усталости, но и физических удовольствий, боли и так далее. Арвана-не сгея пытать практически бесполезно (кроме очень узкого и специфического воздействия — как, например, у байлогов) — он просто-напросто не чувствует... не воспринимает мучения как таковые. Наверное, их отношение к телу можно сравнить с управлением механизмом или компьютерной программой — понимаешь, что аппарат на пределе, но сам боли не испытываешь, разве что моральную (если не хочется, чтобы сломали «машинку»). А вот сгей, особенно абсолютный, ощущает негатив в полном объёме — соответственно, становится более уязвимым. С другой стороны, отрезая себя от эмоций тела, арван отказывается и от всего богатства удовольствий. Он уже не способен насладиться дуновением ветра (из-за особенностей восприятия), вкусной пищей, водой, запахами и так далее. Так что всё имеет обратную сторону.

Как признался Ри, во Вне арваны (по меркам этого народа), оставшиеся или вернувшиеся к состоянию сгеев, считаются неполноценными и презираемыми. То есть не арвану позволено оставаться сгеем, а если такое попробует сделать арван — остальные могут его даже уничтожить и уж точно спустят в самый низ социальной лестницы. Скорее всего, такое отношение сложилось потому, что арван-сгей не способен полноценно выполнять свои обязанности.

— Недавно узнал, что тут арванами разработаны методы, как полностью компенсировать сгейство. Именно поэтому Радий и может быть полноценным высшим арваном, при том, что сильно привязан к внешнему телу, — добавил Ри. — Но, по его словам, в Чёрной Дыре у многих из моего народа отношение и предвзятое восприятие сгеев сохранилось, а кое в чём ситуация даже ухудшилась. Поэтому, хотя я и являюсь таковым, лучше кому попало об этом не сообщать.

— Не только поэтому, — задумчиво потянула я. — Ещё и потому, что сгея можно пытать.

— Тоже верно. Но обычные люди не знают о многих наших особенностях и считают, что все представители моего народа испытывают боль, — опасно усмехнулся друг. — Впрочем, это и хорошо.

Рассуждения Ликрия навели на неожиданную мысль: а что, если арваны показывают именно те эмоции, которые считают нужными, потому что на деле их не ощущают вовсе. Ведь не чувствуя боли, легко сдерживать себя.

— Ри, а в институте химеризма ты ещё не был сгеем? — подозрительно поинтересовалась я.

— Увы, был. Стал им сразу после того, как превратился в химеру. Так что пришлось многое учиться воспринимать по-новому. И привыкать к тому, что отстраниться больше не получится — пытаясь вернуться к нормальному для себя состоянию, я чуть нас не убил, — арван прищурился. — Лик помог мне освоиться — у чиртериан есть интересные особенности тела и сознания, которые позволили и мне удержать самоконтроль. Тогда сгейство было неполным... но постепенно связи становятся крепче и их сфера расширяется. Причём процесс идёт даже без контакта с байлогами. Я этого не говорил, но боялся, что вскоре потеряю умения полноценного арвана — а значит, и смысл жизни. Впрочем, если находиться в заключении, можно обойтись только исследованиями, без изменений — хотя и это равнозначно неполноценности. Успокойся, — добавил друг. — Радий уже начал учить меня разделению работы, так что теперь потерять звание и способности арвана мне не грозит.

— Вот как... Ты мог бы и раньше объяснить.

— Ты бы всё равно ничем помочь не смогла, — улыбнулся Ри. — Зачем тревожить тем, что не изменить? А если посмотреть с другой стороны... — друг сполоснул банку из-под варенья и с удовольствием выпил получившийся напиток. — Сгейство приносит много неприятностей, но если при нём можно оставаться полноценным арваном, то я не жалею. Моему народу определить, кто я — сложно, если получается, то по косвенным признакам, а сгейство имеет и приятные стороны. По крайней мере, я только в далёком детстве получал столько удовольствия от простого удовлетворения физиологических потребностей, например, питания. Или зарядки.

— То есть обычным арванам, не сгеям, вообще безразлично, например, что есть? — поразилась я.

— Не совсем — желателен оптимальный подбор по питательным веществам. Но если ты думаешь, что арваны предпочитают сбалансированные пайки, то ошибаешься, — лукаво добавил Ри. — Не забывай, мы маскируемся под другие виды. И в их рядах вполне можем считаться гурманами и привередами — в зависимости от того, в какую обстановку попадём и какая стратегия наиболее выгодна.