- И не проси и не… Не пущу и все! - она подошла к сыну, взяла его за руки. - У меня сегодня карты плохо сложились.

- Не стыдно? Ты же коммунистка, а в какие-то карты веришь. Если узнают, что ты такая отсталая, тебе нагорит. Отпусти! Отпусти! Они уже уходят!

- Нет!

- Я уйду! - вдруг решительно заявил Ваня. - Я все равно когда-нибудь должен уйти. Мам, я не могу всю жизнь быть у твоей юбки.

Мать положила ключ на стол. Ваня подошел, взял ключ, направился к двери. Его остановили слова матери:

- Если уйдешь, завтра я уеду в станицу Боргустанскую. Туда на постой поставили Девяносто шестой кавалерийский полк Шестнадцатой кавдивизии Первой конной. Два дня назад был налет на поезд между Ессентуками и Кисловодском. Пулеметной очередью прошили вагоны с красноармейцами. Есть убитый. Вчера арестовали семь бандитов. Есаул Хмара и еще один бандюга, Савенко, организовали обстрел поезда. Если ты уйдешь, я уеду.

- Это не честно! - оторопел Ваня: мать впервые так безжалостно говорила с ним.

- Честно! - ответила мать. - Ты сам выбрал условия поединка.

- Какой же это поединок?

- Поединок сына, который стал взрослым, с матерью, которая потеряла над ним власть. Все матери проходят через это, но я думала, что это произойдет позже, хотя бы через год. Ты созрел, чтоб принимать самостоятельные решения, а я забыла, в какое время мы живем. Иди! Взял ключ, иди, иначе я буду презирать тебя. Только побыстрее возвращайся домой. Ты прав, чем раньше мальчик отрывается от юбки, тем он быстрее становится мужчиной. И помни всегда - ты сын чекиста!

5

Город досматривал последние сны, мостовые были звонкими, а лужи кое-где прихватило сахарной корочкой льда. На душе было восторженно и немножко почему-то грустно. Во всем теле чувствовалась легкость. Ваня бежал следом за артистами, точно катился воздушный шарик, без усилий отталкивался упругими ногами от земли и ощущал радость полета, как во сне, когда стоит замахать руками, и ты взлетишь под облака. Он чувствовал себя вольным. Он очутился лицом к лицу со всем миром, и будущие его поступки определялись уже собственными его решениями, вытекающими из его желаний, воли, опыта, ума. И было немножко страшно. От собственной смелости. Раньше он самоутверждался среди сверстников, дрался с буржуями или верховодил такими же детьми из бедных семей, бывало, и попадал под влияние более сильного мальчика, более волевого, а сегодня Ваня, точно бабочка, вылупился из кокона прожитого, впереди были новые ощущения, новые друзья, новая жизнь, в которой он сам тоже был новым - самостоятельным. Как щенок, он непременно набьет шишки на лбу, набьет сам, без подстраховки матери, один на один со временем и вселенной. И это пьянило. И будоражило.

Он догнал строй у вокзала. Собственно, это был уже не строй, а толпа, в которой каждый высказывал собственный план отлова диких зверей. Когда каждый высказывался никого не слушая, дядя Гриша догадался спросить у комиссара по диким зверям: а где искать беглецов?

- Я не знаю, - честно созналась девушка. - Где будут кричать, туда, наверное, и нужно бежать.

- А чем мы их вязать-то будем?

- Вот я прихватила уздечку, - сказала девушка.

- Одну на двух зебр?

- Ага.

Зебр нашли около нарзанной галереи, они мирно паслись на клумбах, дощипывая теплолюбивые цветы, не догадавшиеся уснуть на зиму.

- Слушай команду! - взял власть в свои руки Усов-Борисов. - Музыканты заходи справа, драмартисты - слева. Дядя Гриша, бери уздечку и надень на ту, поменьше.

Дядя Гриша взял уздечку и направился к полосатым лошадям, те подпустили его на два метра, затем отбежали, барабанщик подходил к ним, они опять отбегали, вновь подпускали метра на два, и когда, по их соображению, он переходил границы вольера, они вновь делали бросок по ручью вверх на гору, к беседке с разноцветными стеклами.

- Мужики, стоп! - остановил преследование Усов-Борисов. - Так мы их отгоним на Эльбрус, а там потеряем в снегах.

- Тем более, -сказала Софья Ильинична,-они к снегам не привыкли.

- Окружай! - скомандовал Усов-Борисов, забравшись на большой валун. - Беритесь за руки, как в хороводе. Ты, дядя Гриша, стой столбом, мы их к тебе подгоним.

Отбегая от приближающихся, зебры оказались рядом с дядей Гришей.

- Цоб-цобе! - заворковал дядя Гриша, развернув уздечку двумя руками. - Иди сюда, цоб-цобе! Ездить мы на тебе не будем. Так… Суй голову…

Живым дядя Гриша остался чудом. Он с воплями побежал от зебры, а та налетала, кусала его за спину да еще норовила лягнуть передними ногами.

- Где мой наган! - закричал дядя Гриша. - Я их мигом порешу!

- Вот поэтому оружия и не дали, - сказала «флейта».

- Может, вызвать эскадрон червонных казаков? - предложил кто-то.

- У них пики есть. Петлю на пику, пику в руки, петлю зебре на шею…

- Не пойдет! Опрокинут они эскадрон. Надо не меньше полка.

Выручил звероловов дурачок Зуя. Он пришел с караваем теплого хлеба под мышкой.

- Во в пекални дали… Я помогал, тесто месил, мне хлеба дали.

Зебры раздули ноздри, подошли к Зуе, зашлепали губами, большая попробовала даже отнять хлеб у Зуи.

- Не отдавай! - завопили звероловы. - Держи! Беги к зоосаду!

Зуя, прижав каравай к груди, припустил к курзалу. Зебры за ним. Те, кто мог бежать, постепенно вытягивались в длинную цепочку - впереди были самые шустрые, первым, конечно, Ванечка.

Ворота зоосада оказались распахнуты, на скамейке спал сторож с метлой в руках. Топот и гомон разбудили его. Увиденное его нисколько не удивило.

- Привели! Молодцы! Следующий раз пораньше постарайтесь! Матрацы на четырех ногах! - обругал он зебр. - Че я буду бегать за вами?

И зебры опустили гордые головы и перестали пытаться отнять хлеб у Зуи, как пристыженные собачки, затрусили к загону. Сторож погрозил им метлой, закрыл загон. Потом постоял, опершись на метлу, и перебросил через сетку вязанку веточек.

- Это и все им жевать? - спросил Ваня.

- А что им еще? Деликатесами, что ли, кормить? Сена надо бы накосить, да косу кто-то спер и продал. Не подохнут! Я их ночью опять выпущу. Пусть учатся жить на подножном корму. А гиена Машка где? Куда вы гиену дели? Она три переворота выдюжила, а вы ее, родную, за что? Кому она плохое сделала?

- Мы ее не нашли, - ответили сторожу.

- Машку не нашли? - удивился сторож.

- Зачем вы ее выпустили? - спросила девушка - комиссар зоосада.

- Не выпускал, вот вам крест святой. Подрыла Манька ограду. Ее надо бы держать с каменным забором глубиной хотя бы на полметра. А там у меня медведица. Захворала медведица - на зиму спать положено, а жиру не накопила, не до жиру, быть бы живу. Там ей лучше, я листьев в конурку наносил. Лежит… Совсем отощала. Я хотел и ее… Да страшно… А гиена сама ушла, вот те крест святой.

- Где ж ее искать?

- Как где? - икнул от удивления сторож. - На свалке, где ее, родную, искать. Для нас свалка - это фу! А для гиены - это вроде… вроде… парикмахерской - одеколон, духи с повидлом. Там она. Катается, родная, запахами любимыми пропитывается.

- Это где парикмахерская-свалка, - начал соображать Усов-Борисов.

- Так… Где скала Кольцо, - сказал сторож. - За городом. Туда из-за инфекции приказано вывозить мусор и всяческую падаль. Во! Возьмите сети!

- Кольцо? Это верст десять, - сказал дядя Гриша. - Туда десять, оттуда десять… У меня сердце уже барабаном стучит.

- А ты что же хотел, чтоб мусор посредине города сваливали? - сказала Софья Ильинична. - Первое дело по борьбе с брюшным тифом, дизентерией - нечистоты как можно дальше от жилья убирать и сжигать. У нас же была агитка, Тигр ставил.

- Ставил, да оставил, - сказал Усов-Борисов. - В каждой дивизии хотят свою агитку иметь. Я думаю… К Кольцу пойдут добровольцы. Подвод нет.

- А чем же мы гиену огненную назад повезем?