— Я уеду завтра, но вернусь через… Ну, там будет видно… Во всяком случае, в скором времени.

Мать намазывала маслом бутерброд, глядя на хлеб.

— Ты едешь один?

Я не мог отказать себе в удовольствии поиздеваться над ней.

— Нет. С нами поедет медсестра. Так принято.

— Хорошо, — подытожила мать, — надеюсь, что на сей раз ты заранее сообщишь нам о своем приезде.

К моему великому изумлению и облегчению, на этом обмен колкостями закончился. Мать лишь добавила:

— В последнее воскресенье ты мог бы сходить с нами к обедне.

В данном пункте моей истории мне хочется попросить пощады. Зачем я рассказываю тебе все это, как будто последние часы, проведенные в Керрареке, заслуживают детального описания! Мы посетили службу. Все взгляды в церкви были прикованы ко мне. Затем мы пообедали. Затем я позвонил доктору Неделеку, чтобы попросить его наблюдать за Фушаром, а также приглядывать за Клер. Затем я спросил себя, не следует ли оставить матери более недвусмысленное письмо? Нет, не стоит. Позже, когда мое столь неопределенное будущее начнет проясняться, мне предстоит известить ее о своих намерениях.

В связи с этим я хочу вернуться назад, чтобы сообщить тебе одну любопытную деталь. Моя мать с виду такая набожная… я полагал, что она причащается каждое воскресенье, как заведено у людей с чистой совестью. Ничего подобного… Ни она, ни ее сестра, ни Клер не ходили к мессе. Мои домашние, уткнувшись в требники, твердили молитвы, но вдали от Бога. Затем…

Хватит изводить тебя всяческими «затем». Отмечу только, что я совершил долгую прогулку в лодке, прощаясь с болотом. Я был рассеянным, но не терял бдительности. Я плыл в зарослях камыша, с грустью внимая бесчисленным звукам, доносившимся из береговых зарослей, и в то же время остерегался, как будто рисковал пойти ко дну на каждом изгибе очередного рукава. Ведь мой отец уже… Если бы я не робел, то позвал бы его. Больше всего меня удручало то, что отец не был, в некотором смысле, ни живым, ни мертвым. Он как в воду канул. Возможно, мне следовало продолжать поиски, а не бежать с этой женщиной, его бывшей… Ах! Последние часы были мучительными.

Короче. Ужин. У всех — похоронный вид; вечерние поцелуи — я долго целовал мою милую Клер, которой так тяжело будет переносить мое отсутствие, и, наконец, моя комната, где я закрылся на ключ. Уф! Теперь, как говорится, можно перевести дух. Будильник заведен на семь утра. Чемодан собран. Дезертир готов к бегству.

Наутро, в половине восьмого, я выскочил из дома. Длинная аллея, тянувшаяся до самой дороги, тонула в тумане. Каждый шаг давался с трудом, настолько сильным было чувство, что я совершаю не только глупость, но и подлость. Чтобы немного приободриться, я принялся вспоминать письмо отца. «Это безумная любовь, мой дорогой сын. Однако любовь всегда безумна. И раз, на радость или горе, мне выпала честь снова потерять голову, я решил уехать… Главное — оказаться в другом месте». И последняя фраза, похожая на припев: «Есть такие же старые дома; их фотографируют туристы, не подозревая, насколько холодно и темно внутри».

И вот настал мой черед уйти. Отец обогнал меня в тумане. К какому же горизонту мы стремились?

Я выбрался на дорогу. Вообще-то с таким же успехом можно было подождать Ингрид на развилке. Но, безусловно, чтобы соблюсти приличия, лучше было прийти на автобусную остановку порознь.

В кафе сидели лишь двое рыбаков, болтавших с хозяином. Он видел меня впервые и подал кофе с рассеянным видом. Было полдевятого. Я закурил. Легко ругать табак, но не стоит забывать, что он приходит тебе на выручку, когда чувствуешь себя пустым, как засохшее дерево.

Первые четверть часа тянулись еле-еле, но в конце концов стрелки показали без четверти девять. Ингрид должна была вот-вот подойти. Я курил одну сигарету за другой, и мои руки взмокли. Без десяти девять я вышел на улицу.

— Не волнуйтесь, — сказал хозяин. — В понедельник автобус никогда не опаздывает.

Позолоченный туман клубился над деревьями. Теперь было видно довольно далеко, но дорога по-прежнему оставалась пустынной.

— Пойдет ли утром другой автобус? — спросил я.

— Да. В полдень, но только до Ла-Боля.

Без пяти девять. Если Ингрид сейчас не появится вон там, перед водокачкой… Ну, и что тогда? Что ты от этого потеряешь? Я упорно искал, к чему бы придраться… Мы бы пошли в гостиницу и как-нибудь выкрутились… И все же она могла бы постараться явиться вовремя. Все было сплошным обманом. Я пытался сбить себя с толку, но вредный Дени нашептывал мне: «Франсуаза тоже ждала… И никто так и не пришел».

В конце дороги послушался гудок.

— Вот и он, — сказал хозяин.

Он положил на тротуар несколько свертков. Двое рыбаков поспешно осушили свои стаканы. Автобус остановился прямо перед нами.

— Привет, Жюльен.

— Привет, Гастон.

Водитель и хозяин вошли в кафе. В салоне автобуса виднелись только две пожилые женщины. На дороге по-прежнему никого не было. Водитель вернулся, вытирая рот рукавом.

— Садитесь, мсье… Скоро отправляемся.

Чувствуя себя неловко, я сказал: «Поеду на следующем автобусе. Мне не к спеху».

Водитель равнодушно махнул рукой, взобрался на сиденье и наклонился к окну:

— Эй, Гастон! Хороши, верно? Щучки не для меня. Это на свадьбу.

Автобус уехал, а я остался на краю тротуара, с чемоданом у ног. Мое сердце билось тяжело и глухо. Я сказал хозяину кафе, чтобы не упасть в его глазах:

— Мне хочется немного задержаться в Эрбиньяке. Здесь так спокойно. Вы не могли бы порекомендовать мне гостиницу?

— «У Луизы» — неплохое заведение, как раз на другой стороне площади.

Четверть десятого. Ингрид уже не могла прийти.

Хоровод предположений в очередной раз закружился в моей голове, когда я повернул обратно в Керрарек. Ингрид не пришла на свидание — значит, наверняка случилось что-то серьезное. Она — не из тех женщин, кто забывает о времени. Но, возможно, внезапно нагрянул ее муж. Возможно, у них разыгралась бурная сцена. Я не мог придумать другого объяснения, и меня охватил страх. Муж Ингрид был вспыльчивым человеком, как она говорила. Однако, черт возьми, Ингрид была способна постоять за себя. Нет, напрасно я воображал самое худшее. Тем не менее я ускорил шаг. Через несколько минут мне предстояло узнать правду. Итак, вслед за отцом, — моя любимая! Мне никак не удавалось установить связь между двумя этими… вещами, нет, двумя этими… фактами, нет, двумя этими исчезновениями — следовало произнести именно данное слово, хотя у него не было точного значения. И все же чутье подсказало мне, что произошло нечто ужасное. Раз Ингрид не пришла, несмотря на то, что сама все устроила, было совершенно ясно, что в последнюю минуту ей помешали. Как и отцу… когда у него уже лежали в кармане билеты.

Но Белло уехал в Классон. Нет, Белло тут ни при чем… Я ошибался. На миг я остановился, чтобы вытереть лицо. Я шагал так быстро, что весь покрылся потом и даже дрожал от усталости. Снова подхватив чемодан, я дошел до развилки и повернул направо. Тут же передо мной предстала вилла Ингрид. Ставни не были заперты. Ничего особенного, ведь домработница должна была прийти утром. Ничего особенного, что открыт гараж. С тех пор как прервали строительные работы, он вечно был завален досками и стремянками. Белло держал свой «кадиллак» в Нанте, Ингрид мне сама рассказывала. Что же я ожидал увидеть? Беспорядок, взломанные двери, кровь?..

Фасад дома никогда не был таким приветливым. Я позвал вполголоса: «Ингрид! Ингрид!» Дрозд порхал передо мной по аллее. Я подошел к входной двери. Она была открыта. «Ингрид! Ингрид!» Конечно, она должна быть дома. Если бы Ингрид ушла, она закрыла бы дверь, ведь у Мари-Жанны есть запасные ключи.

Я прошелся по первому этажу. Мебель, безделушки, глубокая тишина безмятежного дома… Напрасно я озирался по сторонам. «Ингрид! Ингрид!» — закричал я во весь голос и побежал вверх по лестнице.

На втором этаже было тихо. Я влетел в комнату Ингрид. Никого. Нет, не совсем. Ее чемодан лежал на кровати, а кровать не была разобрана. Если бы Ингрид здесь спала, она не стала бы застилать кровать, предоставив это Мари-Жанне. Где же моя любимая провела ночь?