Я спустился в кухню. Все было тщательно прибрано. Никакого беспорядка, говорившего о приготовлениях к завтраку. Я пришел в замешательство. Чемодан свидетельствовал о том, что Ингрид собралась в дорогу еще накануне. Это было в ее духе — не дожидаться последнего момента с его суматохой. Значит, она положила чемодан на кровать, и что за этим последовало? На кухне не только не было следов завтрака, но ни малейших признаков ужина, а Ингрид не жаловалась на аппетит. Если бы она оставалась дома в час вечерней трапезы, то что-нибудь обязательно съела. Видимо, она вышла, скучая без дела, немного прогуляться. Ведь я тоже долго блуждал по Бриеру. Но Ингрид не вернулась.

Мне нечего было возразить на этот довод. С отцом и любимой случилось одно и то же, точно зыбучие пески поглотили обоих. Однако в болоте нет зыбучих песков.

Я обшарил все закоулки дома, хотя заранее был уверен, что поиски будут тщетны. Ингрид действительно собиралась уехать со мной — чемодан служил тому доказательством, но произошло необъяснимое. Что мне оставалось делать? Вернуться в Керрарек и сказаться больным. Печаль и страшная тоска, охватившие меня, должны были подтвердить, что я не лгал. Мне предстояло ждать дальнейшего развития событий, и это было нетрудно предвидеть. Обнаружив чемодан, Мари-Жанна примется искать Ингрид повсюду; возможно, она наведет справки в Эрбиньяке и в конце концов известит мужа Ингрид. Белло позвонил в Керрарек, ведь он знает о нашем романе. Безусловно, я с ним поговорю. Затем он сообщит о случившемся в полицию… Одним словом, грядет что-то страшное. При условии, что поиски приведут к какому-либо результату. А к чему они могли привести? Ингрид нигде не было, как и моего отца. Мне следовало лишь молчать и зевать, притворяясь глухим и слепым. «Госпожа Белло?» Я качаю головой. «Между вами что-то было?» Я снова качаю головой. «Вы собирались куда-то уехать?» Опять качаю головой. «Когда вы видели госпожу Белло в последний раз?» Я лишь качаю головой. Отныне мне предстояло стать медведем, мизантропом, старым холостяком, уклоняющимся от любых вопросов. Ладно, так и поступим. Я вернусь в замок, и мать скажет: «Я почти закончила твой свитер».

Здесь мы прервемся. Дай мне передохнуть. Вспоминая эти события, я снова чувствую себя обессиленным, на грани нервного срыва, между жизнью и смертью. Тем, кто будет читать твою книгу, недостанет ни времени, ни сил посочувствовать моему горю и безымянной боли, навалившейся на меня непомерной тяжестью по пути домой. Читатель с нетерпением будет ждать торжествующей радости трех моих женщин и хорошенькой перебранки, маячащей впереди.

А вот и нет! В Керрареке царило уныние.

— Ты как раз вовремя, — сказала мать.

— Почему? Что случилось?

— У Фушара — сердечный приступ. Я позвонила Неделеку. Он-то, по крайней мере, всегда на месте, когда нужна его помощь.

— Я не вижу Клер.

Мать вяло махнула рукой.

— За ней не углядишь. Проведай Фушара.

Фушары занимали три комнаты с западной стороны. Милая квартирка, обставленная, как принято в Вандее, сияла патологической чистотой. Папаша Фушар лежал в шезлонге, опираясь на подушки.

— Он утверждает, что задыхается в кровати, — неодобрительно заметила моя тетя.

Она держала дымящуюся чашку с бесцветной жидкостью.

— Что это еще такое?

— Целебная настойка Pulmonaria officinales… Очень помогает при сердцебиениях.

— Выбросьте к чертовой матери, — завопил я. — И пусть все выйдут. Я хочу спокойно осмотреть больного.

Эжени Фушар утирала слезы. Она сидела возле мужа и держала его за руку.

— Вы тоже, — мягко обратился я к ней. — Оставьте меня с ним наедине. Обещаю сделать все возможное.

Фушар осторожно дышал, положив руку на грудь.

— Тебе очень больно?

Он ответил «да», смежив веки.

— Главное — не двигайся. Отвечай тем же способом. Только «да» или «нет». У тебя кружится голова?

(Нет.)

— Легкий обморок?

(Да.)

— Когда?.. Час назад?

(Да.)

— Та же боль, что и раньше, но более сильная?

(Да.)

— Здесь?.. В плечах?.. В шее?

(Да.)

Моя походная аптечка с инструментом лежала в чемодане, который я держал в руке, входя в комнату. Я поспешил достать оттуда свой стетоскоп, уже зная, что у Фушара — инфаркт миокарда. Постоянная сжимающая боль в области груди, отдающая в челюсти… страдальческий взгляд… Сомнений быть не может… Давление было крайне низким. Я надеялся, что у доктора Неделека найдется тринитроглицерин. Но в любом случае требовалась госпитализация. Я уже не думал об Ингрид. Я снова превратился в профессионала, о чем мне никогда не следовало забывать. Надо было срочно позвонить доктору Меро и заказать место в больнице.

Я быстро сделал все необходимое. Скоро должны были прислать машину «Скорой помощи». Между тем пришел Неделек. Беглый осмотр. Укол. Я мимоходом отмечаю все детали, которые тебе будет выгодно обыграть, так как читатель обожает все, что связано с медициной. Он всегда слегка страдает нездоровым любопытством. Раз уж данному рассказу суждено с твоей помощью стать вымыслом, не бойся дать волю своему перу. Санитары, носилки, машина «Скорой помощи», старая Эжени в слезах, мать и тетка, пытавшиеся ее утешить… По правде сказать, я тоже был довольно сильно взволнован, так как положение казалось серьезным. Лишь провидец мог бы предсказать, чем все закончится. Разумеется, я поехал вместе с больным. Каждый толчок причинял мне больше страданий, чем Фушару, а от Керрарека до клиники — неблизкий путь. Старик был неспокоен. Я понимал, что он хочет мне что-то сказать.

— Господин граф…

— Молчи.

— Не вы… Господин граф…

— Ты хочешь поговорить со мной об отце?

— Да.

— Время терпит. Если будешь нервничать, я за тебя не отвечаю.

Фушар закрыл глаза, и слезы потекли по его лицу к ушам. Он прошептал еще несколько слов. Мне послышалось: «Госпожа тоже», а затем он задремал.

В клинике я дождался первых результатов обследования. Черт побери, что же собирался поведать мне об отце Фушар? И отчего этот старый толстокожий шуан заплакал?

— Далеко не блестяще, — сказал мне доктор Меро. — Артерии у него тонкие, как стеклышки. Каким-то чудом еще ничего не лопнуло. В любом случае никаких посетителей. Полный покой. В конце концов, вы в этом разбираетесь не хуже меня. Он что, недавно сильно понервничал? Такое впечатление, что больной — в шоковом состоянии.

— Нет, не думаю. Я спрошу у его жены.

— Вы хотите скоро уехать?

— Как только будет возможно. Но прежде мне хотелось бы знать, что Фушар поправится. Видите ли, это старый друг.

— Я понимаю. Моя секретарша будет звонить вам каждый день.

Старшая медсестра задержала меня на миг, чтобы напомнить, что больному потребуется чистое белье и я должен его принести. «Знаю, — ответил я. — Пижамы или ночные рубашки, носовые платки, полотенца и так далее. Завтра я вам все доставлю».

Я ответил коллеге не раздумывая, но, проходя через больничный двор, учинил себе суровый допрос. Я ответил, что собираюсь уезжать, как только будет возможно. Не лукавил ли я?

Зайдя в кафе, я заказал бутерброд. Это была моя первая остановка после Эрбиньяка. Утро уже казалось мне призрачным сном. Ингрид не явилась. Можно сказать, что она ушла из моей жизни вслед за отцом… А теперь вот Фушар. Я напоминал себе докучливого и бесполезного больного, ожидающего в Керрареке выздоровления. В таком случае, зачем было задерживаться в замке? Мне следовало попытаться разговорить бедного старика Фушара, если он выживет. К тому же, признаться, тайна обоих исчезновений уже почти перестала меня занимать. Ну, и как ты заставишь читателей в это поверить? Возможно ли, что за несколько часов человек ударился из одной крайности в другую?

Продолжая вяло жевать кусок безвкусной ветчины, я спрашивал себя, может ли страсть… этот непонятный недуг, черное солнце, испепеляющее наше сердце, исчезнуть в мгновение ока, как бы под влиянием решения, принятого другим человеком? Кто же нашептывал мне на ухо: «С Ингрид покончено! Твой отец — в прошлом. Забудь об этом!» В самом деле, я уже почти не страдал, имея в виду страдание, разрывавшее меня на части, когда я думал: «Она была любовницей отца».