— У меня хотели его отнять, — сказала она, глянув на малыша с нежностью, взбесившей Ирен.

— Но похитили вашего ребенка, — сказал Клери.

— Они очень быстро поймут, что ошиблись, — спокойно ответила Амалия. — Мсье достаточно сказать правду.

— Вот именно! — начал Клери.

И замолк, не понимая теперь, как быть с этим слепым доверием, которое она ему выказывала. Она должна была плакать, кричать, а она сидит перед ним, почти ни о чем не просит и смотрит на него с той слепой верой простодушных людей, с какой они доверяются своему святому заступнику.

— Именно, — повторил он. — Мне не поверят. Ну-ка, Амалия, расскажите нам, как прошел вечер. Когда мы уходили, вы умывали детей. Что было потом?

— Потом, — сказала она, — я их уложила. Но мсье Бебе плакал. Зубки его мучают. Я его покачала. А в конце концов взяла к себе в постель.

— А Жулиу? Где он был?

— В своей кроватке, конечно.

— А его кроватка в детской?

— Да, мсье Бебе заснул, но я не хотела его тревожить. И оставила у себя.

— Никакого шума вы не слышали?

— Нет. Я немного устала и уснула следом, спала, пока мадам меня не разбудила.

— Таким образом, — заключил Клери, — тип, который проник в вашу спальню, подумал, что вы прижимаете к себе собственного сына. Кто бы не ошибся? Он ведь не знал, что, когда нас нет, вы спите в комнате, смежной с детской, и для удобства ставите кроватку своего сына рядом с колыбелькой Патриса.

— Да что вы так привязались к Амалии, — вскричала Ирен. — Она же все это знает.

— Позвольте. Это самое главное. Я хочу, чтобы вы правильно поняли: различить детей похититель был не в состоянии. Поэтому, если я теперь заявлю, что он ошибся, преступник подумает, что это — хитрость, что таким образом его хотят заставить вернуть ребенка, и мы не сумеем доказать ему обратное. На пеленках вензелей нет, а такие маленькие дети, разумеется, все на одно лицо. Вы ведь понимаете меня, да?.. Дело мы имеем с людьми решительными, я уверен, что тут действует не один человек. Такое в одиночку не устроишь. Что же они станут делать дальше?

Амалия подняла голову. У нее были огромные, непроницаемо черные глаза, как на картинах Пикассо. Только приглядевшись, можно было увидеть в самых уголках островки белого цвета. В ее эмалевых глазах отражался свет плафона.

— Что они станут делать? — повторил Клери. — Я скажу вам. Либо они отдадут нам ребенка, получив выкуп, либо — извините мне мою грубость — избавятся от него.

Амалия не шелохнулась, целиком погруженная в кормление, но на лице ее отразилось вдруг болезненно-сосредоточенное внимание.

— Нет, — выговорила она. — Нет. Этого не может быть. Мсье что-нибудь придумает.

Клери не смог удержаться и положил руку служанке на плечо.

— Амалия, милая, — сказал он, — я сделаю невозможное. Но при одном условии. Что вы, мы и все, кто здесь есть, позволим полиции и газетам считать, что выкрали действительно Патриса, нашего сына. И уверяю вас, бандиты позаботятся о ребенке должным образом, если будут знать наверняка, что получат за него выкуп.

— Мсье заплатит за моего маленького Жулиу? — прошептала Амалия жалким, покорным голосом.

Свободной рукой она утерла глаза, потом очень осторожно отняла от груди малыша и, полная достоинства, привела в порядок свою одежду.

— Мсье так добр, — сказала она. — Я согласна работать, ничего не получая.

— Но об этом и речи нет. Вы в случившемся не виноваты. Все, что от вас требуется, — предоставить нам свободу действий, чтобы все хорошо обошлось. Скоро прибудет полиция. Вам только надо вести себя так, словно Патрис — ваш сын. Уверяю вас, другого пути нет.

— Мы хотим спасти Жулиу, — вступила Ирен, — и обеспечить безопасность Патрису. Они отдадут нам Жулиу и исчезнут, таким образом все уладится.

— Договорились? — спросил Клери.

Неожиданно Амалия зарыдала. Она утвердительно кивала головой, не в силах произнести ни слова.

— Ну-ну! Ну-ну! — сказал Клери. — Успокойтесь, милая Амалия.

— Это я виновата, — бормотала она.

— Да нет же. Укладывайте Патриса и ждите, пока вас позовут. А вы, Ирен, приготовьте кофе. Мофранов сейчас будить незачем. Я им потом все объясню. Иду вызывать полицию.

Он пошел было к себе в кабинет, но остановился на пороге. А не получается ли все-таки, что в каком-то смысле он приносит Жулиу в жертву Патрису? Как бы все предусмотреть и не опуститься до низости? Зазвонил телефон. Все трое застыли.

— Это они, — тихо сказал Клери, словно боялся быть услышанным.

— Ну так чего же вы ждете? — спросила Ирен.

Он снял трубку.

— Да, это я… Да, я вас прекрасно слышу.

Ирен медленно села. Амалия остановилась на пороге гостиной с уснувшим ребенком на руках.

— Четыре миллиона! — вскрикнул Клери. — Вы совсем сошли с ума. Да у меня почти нет живых денег.

Ирен обернулась к Амалии.

— Четыре миллиона франков, — прошептала она, — это же четыреста миллионов сантимов. Это немыслимо.

— Бедный мой маленький Жулиу, — пробормотала служанка.

— Да-да, ваш бедный маленький Жулиу, — сухо повторила Ирен.

— Послушайте, — говорил в это время Клери. — Попытайтесь понять. Вы вынуждаете меня одалживать деньги. Это займет много времени. И все мои действия станут известными… Но я же, черт побери, ничего с этим поделать не могу. Банкиры насторожатся. Я согласен не предупреждать полицию, но она все равно будет предупреждена. Как только запрашивается большая сумма в маленьких купюрах, все сразу понимают, что речь идет о выкупе… Что-что?

Из телефонной трубки доносились отзвуки раздраженного голоса. Клери нервно схватил со стола линейку и стал постукивать ею по ноге.

— Мне нужно несколько дней, — заговорил он. — И предупреждаю вас… если будете плохо обращаться с моим ребенком, я с вас шкуру спущу.

Связь была резко прервана. Клери вернулся в гостиную.

— Вы слышали?.. Четыре миллиона! Это какое-то безумие… Укладывайте малыша, Амалия. Вы здесь не нужны.

— Мсье не сможет заплатить, — сказала Амалия.

— Еще посмотрим.

— Я думаю о Жулиу.

— Но мы тоже, Амалия. Мы тоже думаем о нем.

— Мсье надо сосредоточиться, — сказала Ирен. — Не терзайте его. Идите к себе. — Она закрыла дверь за служанкой и спросила: — Кто это был?

— Мужской голос, — ответил он. — И не очень угрожающий. Но полный решимости. Счастье, что вы обе ничего не слышали. Он сказал: «Если не заплатите, своего ребенка больше не увидите». Вот так… Спокойно. О! Я буду торговаться… Чудовищно это звучит. Но что поделаешь! Речь идет именно о торге, и они это знают.

— Он еще позвонит?

— Конечно.

— А в таких случаях полиция разве не ставит телефон на прослушивание?

— Думаю, что да. Ирен, будьте так добры. Чашечку кофе, очень крепкого. Я смертельно устал. И вовсе не уверен, что нам удастся вернуть этого несчастного мальчишку. Они, пожалуй, уже увезли его куда-нибудь далеко. Даже если полиция будет прослушивать телефон, вряд ли это что-нибудь изменит.

— Я сейчас вернусь, — сказала Ирен. — Подождите меня, не звоните пока в комиссариат.

Клери закашлялся и схватился за сигарету. Он затянулся и сел перед аквариумом. Это зрелище успокаивало. Клери смотрел, как рыбки поднимаются на поверхность, мягкими губами хватают пузыри и снова устремляются вниз, плавно пикируя в песок.

Четыре миллиона! Стоимость фермы у Трех Дорог. Ни за что!

Клери ответил сонный голос:

— Похищение? Вы в этом уверены?.. Откуда вы звоните?

— Из замка Ла-Рошетт.

— А где это?

— Ну, между Лавалем и Шато-Гонтье. Да все знают наше поместье! Приезжайте скорее.

— Да… но это так быстро не делается… Вы же понимаете, который теперь час. Я дам знать комиссару.

— Скажите ему, что речь идет о сыне мсье Клери де Бельфон.

— Подождите. Как это пишется?

— Пишите как хотите. Только поторапливайтесь. — Клери раздраженно грохнул трубкой. — Убивать таких надо, — сказал он.

Ирен принесла кофе. Клери сурово посмотрел на жену.