— Женитьба вашего брата не удивила вас? — задал свой первый вопрос комиссар.
— Если это можно назвать женитьбой! По-моему, это легальное сожительство.
Это было сказано твердым, громким голосом, который говорил о том, что слуги для нее были всего лишь слугами.
Она завелась и продолжала:
— Мой брат оказался просто глупцом… а этот (она посмотрела на своего сына) идиотом. Оба восхищались шлюшкой, которая привела с собой этого безногого урода, не знаю уж на какой ярмарке нашла… Да, да, так и есть!
Это правда. Она меня именно так и звала: безногий урод. Я это узнал от Марселя. Он извинился передо мной. При этих словах комиссар поморщился. Он хотел возразить. Но она перебила его:
— Меня не интересует, кто виноват в аварии. Важен результат. А результат таков, что моего брата убили.
— Но подождите, — сказал Дрё, все еще не свыкнувшись с манерами старухи, — он не был убит. Он…
Старуха досадливо отмахнулась.
— Это вы, мсье, хотите представить дело, как вам удобно. Вы нашли револьвер и труп. Значит, самоубийство. Слишком просто.
Я буквально видел эту сцену, пересказанную мне Шамбоном. Надо признаться, она мне показалась очень пикантной. Но я возвращаюсь к Дрё, который не любит, когда ему наступают на мозоли.
— Вы знаете мсье Феррана, — продолжал он. — Это весьма уважаемый человек. Вчера вечером он дежурил на телефоне службы доверия.
— Что это такое, служба доверия?
— Филантропическое общество, которое пытается помочь отчаявшимся людям.
— Как будто нельзя дать им умереть спокойно! Извольте знать, Шарль отнюдь не был отчаявшимся человеком!
— Однако он позвонил в службу доверия, сообщил свою последнюю волю и застрелился. Мсье Ферран все слышал.
Старуха рассвирепела:
— Что я вам говорила. Его застрелила эта потаскуха.
— Она провела вечер в городе.
— Тогда его убил этот безногий ублюдок.
— Он спал.
Она принимается рыдать. Когда она плачет, то становится жалким существом, таким же жалким, как и я. Потом произошла стычка между ней и ее сыном; я догадался об этом, но сколько ни пытал Марселя, он был нем, как рыба. Потом Дрё снова вернулся. Трудно угадать, о чем он думает. Благостно извинился и спросил:
— Всего лишь один вопрос. Вы говорили, что у вас есть друзья?
— Да, конечно.
— Они навещают вас?
— Вначале пытались. Но их не пускали за ворота. Распоряжение врача. Чего только не наговорят эти врачи! Единственная причина в том, что папаша Фроман не хотел видеть у себя в доме людей… как это сказать? Колоритных. Если хотите, я расскажу вам.
— Конечно, — согласился комиссар.
Он мне улыбается. Он пожирает меня глазами. Между нами создалось некое сообщничество, и причина в том, что от него все что-то скрывают. Я находил это увлекательным. Когда он жал мне руку, я задержал ее в своей.
— Я рассчитываю на вас, комиссар. Я скучаю без своего цербера.
Это была правда. Я скучал.
Тогда-то я и решил все рассказать, неважно как. Но сначала надо поднять занавес. Комиссар не забыл взглянуть на гараж, расспросить Жермена. Он постепенно зондировал почву в зависимости от настроения, но я знал, что он ничего не добьется. Итак, папаша Фроман взял свою машину накануне часов в десять утра. Обедал и ужинал он в городе и вернулся довольно поздно. Дрё был достаточно хитер и не спросил у Шамбона и Изы о распорядке дня старика. Он обратился к его заместителю. Это было надежнее. В замке Колиньер — я сразу заметил это — он не доверял никому. Именно поэтому он позвонил инспектору. Логично. Легко можно представить их разговор.
— Алло? Гарнье? Я только что из замка. Я видел молодого Монтано. Он вовсе не силач. Довольно симпатичный малый, но весь в веснушках. Не люблю конопатых. И очень агрессивный! Это я могу понять. Конечно, от него я ничего не узнал. Его отношения со стариком были хуже некуда. Что касается королевы-матери, она неописуема. Я тебе расскажу. Одним словом, сумасшедший дом. Завтра свяжись с налоговой инспекцией и узнай, где находятся сокровища Фромана. Потом попытайся выяснить, чем он вчера занимался. Он не ел дома. Узнай, где и с кем он обедал и ужинал. Я займусь бывшей горничной и нотариусом. Жду результатов экспертизы и вскрытия. Знаю, что будет подтверждено самоубийство. Но я сыт по горло самоубийствами, которые, может быть, не являются таковыми. И на этот раз я не хочу очутиться в каком-нибудь захолустье вроде Финистера или Канталя.
Представляю себе комиссара, просматривающего в понедельник утром в офисе газеты. Наверное, у него такой же кабинет, какие я сто раз видел. В воздухе плавает облако табачного дыма, стол заставлен пепельницами, полными окурков, силуэты многочисленных посетителей за матовыми стеклами, множество звонящих телефонов. Дрё пробегает глазами статьи, подчеркивая красным карандашом некоторые фразы, покачивает головой: …необъяснимое исчезновение… Следствие продолжается… Председатель Фроман — один из тех, кого невозможно заменить…
Стук в дверь. Входит инспектор Гарнье. Я всегда видел его перед собой — беспокойного, озабоченного, уткнувшегося носом в землю, будто кокер-спаниель.
— Вот результаты вскрытия, патрон.
— Прошу тебя, избавь меня от чтения подобной литературы. Давай рассказывай.
— Очень просто. Пуля попала прямо в сердце. Мгновенная смерть. Выстрел в упор. Остались следы пороха на жилете и рубашке.
— Никаких заболеваний?
— Нет. Малый был крепко скроен. На века. Вы недовольны, шеф?
— Скорее да, чем нет.
Наступило молчание. Гарнье пошарил в карманах, достал помятую сигарету и закурил от зажигалки Дрё. Комиссар протянул ему листок бумаги, на который сбрасывал пепел.
— В лаборатории проверили. Пуля револьверная, это и так ясно. Этот револьвер остался у Фромана еще со времен Сопротивления. Его отпечатки повсюду. Все остается по-прежнему.
Гарнье просматривает газеты и роняет пепел с сигареты.
— Осторожно, — сказал Дрё. — Ты устроишь пожар. Ступай себе. Кстати, бесполезно опрашивать заместителей Шамбона. Лучше поговорить с младшим персоналом… с секретарями… Послушать, о чем говорят. Это меня интересует. И не забудь про налоговую инспекцию. Я пытаюсь связаться с нотариусом, но у него постоянно занято.
— Кто этот нотариус?
— Некий Бертайон. Его имя фигурирует в блокноте Фромана. Он должен был встретиться с ним сегодня в одиннадцать.
— Странное совпадение. Мне лично кажется, что это дело…
Зазвонил телефон. Дрё снял трубку и передал отводную инспектору.
— Нотариус на линии, — ответил голос.
— Спасибо, Поль. Алло? Мсье Бертайон? Говорит комиссар Дрё. Я вам звоню по поводу смерти председателя Фромана. Мне известно, что он должен был встретиться с вами сегодня утром. Вы можете сказать зачем?..
— Это ужасно! Такой известный человек! Какая потеря для города.
Гарнье усмехается, закрывая рот рукой: «Хватит врать!» Дрё строго взглянул на него и продолжил:
— Вы знаете, мэтр, о чем он хотел поговорить с вами? Это очень важно, и вы можете пренебречь соблюдением тайны и ответить, был ли этот визит каким-либо образом связан с завещанием.
Нотариус медлил с ответом.
— Это не принято. Но, конфиденциально, да, я имею право сказать, что он хотел изменить свое завещание.
— В каком смысле?
— Я не знаю. Очень хорошо помню его слова. Когда я спросил, спешное ли дело, он мне ответил: «Да, это по поводу моего завещания. Я хочу изменить его». Это все. Он ничего мне не объяснил. Ограничился тем, что назначил встречу на сегодня.
— Когда это произошло?
— В прошлую пятницу. Во второй половине дня.
— И на следующий день покончил с собой… Был ли он взволнован, когда говорил с вами?
— Нет. Но он не имел привычки показывать свои чувства.
— Как обстоит дело с наследством?
— Все переходит его сестре и, следовательно, его племяннику, мсье де Шамбону. Он также оставил значительную сумму жене. С таким капиталом можно жить. Я не помню все на память. Но утверждаю, что он щедро распорядился.