— Мадам Оливье Плео, урожденная де Шатлю!.. Даже на слух и то сразу ясно, что дело неладно. А между тем именно она хотела этого союза, хотела с той самой горячностью, которую вкладывает во все. Я просто не знал, куда деваться!

Я закрыл альбом. Он положил его на ковер и придвинул кресло к моему.

— Она возлагала на меня большие надежды… Врач-терапевт широкого профиля — ей было этого мало. Это было посредственно, ничтожно. Ей нужен был муж более высокого класса, добившийся признания… большой специалист, чего-нибудь глава. Чтобы доставить ей удовольствие, стать кардиологом, я бросил все: друзей, развлечения. Она уже мечтала о том, как я переберусь в Руайя, возглавлю клинику… Но настал день, когда я все послал к черту. Характер у меня не слишком покладистый. При разводе, разумеется, вину признали за мной. И в довершение всего я обязан выплачивать ей пенсию! Она гораздо богаче меня, а платить приходится мне! Не так уж много, скорее из принципа, ибо, согласно закону, я должен нести наказание. Пожизненно! Как только подумаю об этом, я делаюсь сам не свой.

Он ударил кулаком по ручке кресла, потом рассмеялся.

— Но я нашел отличный способ досадить ей. Посылаю деньги по почте, ежемесячно… Я знаю, она из себя выходит. Ей так мало надо, чтобы она почувствовала себя униженной… Ладно, поговорим о чем-нибудь другом. Я, верно, наскучил вам своими историями… И все-таки мне хочется сказать вам одну вещь. Ей меня не одолеть. Ни за что, никогда. Она, конечно, ждет не дождется конца войны, чтобы увидеть, как меня будут судить… Если только до тех пор не подошлет кого-нибудь убить меня. Помните нападение в тот вечер? Кто знает, может, за этим стоит она… Я от нее всего готов ожидать… Но я уж как-нибудь устроюсь. Когда придет срок, попробую убежать, я принял все необходимые меры. Потому-то я и не стал возбуждать дела… Зачем привлекать к себе внимание.

Вдруг он схватил меня за руку, причем так неожиданно, что я чуть не расплескал арманьяк.

— Мсье Прадье… разумеется, я рассчитываю на вашу скромность. Вы же видите, я доверился вам, будто старому другу… Если она узнает, что…

Я поспешил успокоить его. И ты тоже успокойся. Я сдержал слово. С этой стороны мне не в чем себя упрекнуть. Я забыл, о чем шел разговор дальше. Помню только, что когда я собрался уходить, он, несмотря на мои протесты, сунул мне в карман пачку сигарет.

— Приходите в субботу, — сказал он. — Я дам вам продовольственные карточки. Сегодня у меня нет. Но скоро мне должны принести. Надо же как-то выходить из положения.

Я вернулся домой. Ты без труда угадаешь ход моих мыслей. Сколько я ни пытался отделить в словах Плео правду от лжи, мне это не удавалось. Он, конечно, сгустил краски, обрисовав мне портрет мадам де Шатлю, но в основном то, что он говорил, звучало правдиво, поэтому я несколько страшился снова встретиться с ней. Я ощущал себя до мозга костей маленьким чиновником, таким неловким, таким осмотрительным. Нечего было опасаться, что она станет, по словам доктора, «завлекать» меня. Хотя, говоря по совести, я об этом сожалел и с горечью твердил себе, что она, вполне возможно, откажется от моих услуг, зная о наших отношениях с ее бывшим мужем. Я настолько был в этом уверен, что крайне удивился, не получив на другой день письма с уведомлением о том, что она больше не видит необходимости в моих уроках для своего сына.

Во вторник я не без опаски снова пошел в замок. Позвонил. Один, другой, третий раз. Я уже собрался уходить, когда калитку наконец открыли. Но не Валерия. Жюльен. Я не слишком-то любил этого человека из-за его грубых манер и еще за то, что он был похож на казарменного старшину, не говоря уже о покровительственном тоне, каким он разговаривал со мной. Но на этот раз он сбросил свою маску скверного актера. Казалось, его что-то тревожило.

— Извините, что не смог открыть вам раньше, — сказал он. — Мадам неважно себя чувствует.

— Я могу прийти потом. Мне не хотелось бы ее беспокоить.

— Да нет, нет. Входите.

Я вошел в гостиную. Валерии не было. Замок Спящей Красавицы погрузился в сон. Я подождал немного. Но через некоторое время обнаружил странную вещь. В комнате пахло табаком — о, совсем немного, едва заметно. Пожалуй даже, только такой обездоленный курильщик, как я, мог это заметить. Но мадам де Шатлю не курила. И я никогда не видел ни одной пепельницы ни на столе, ни на камине. Я подошел к камину. Иногда попадаются поленья, которые, сгорая, распространяют запах, похожий на запах табака. И тут я обнаружил на мраморной доске нечто вроде обуглившейся табачной пробки, которая падает из трубки, когда ее выбивают о каблук. Тотчас же страшная мысль пронзила меня: у нее есть любовник! Это было нелепо. А между тем какой-то мужчина курил в гостиной трубку. Это мог быть только кто-то из своих. Но уж конечно не Жюльен. Он всегда был преисполнен почтения, к тому же я не представлял себе мадам де Шатлю в роли леди Чаттерлей. Может быть, какой-то родственник? Или друг? Однако это было более чем странно. Мне ни разу не доводилось встречаться здесь ни с кем из посторонних. Сообразив наконец, что мадам де Шатлю, видимо, так и не придет, а стало быть, она в самом деле больна, раз нарушает установленный порядок, я пошел к тебе.

— Твоя мама плохо себя чувствует?

Но ты, ничего не подозревая, сказал в ответ:

— Мама? Нет. Она только что была здесь.

Эта неразгаданная тайна мучила меня весь урок. Уходя, я не увидел ни Валерию, ни Жюльена. Дойдя до калитки, я обернулся. Фасад замка был погружен во мрак, за исключением кухни, где горел свет. К несчастью, я из тех упрямых людей, которые бесконечно пережевывают одни и те же мысли. Весь вечер я перебирал всевозможные гипотезы. Я даже забыл проверить сочинения и чуть было не отправился к Плео, чтобы расспросить его обо всем. Сколько бы я ни твердил себе, что мадам де Шатлю имеет полное право принимать, кого ей вздумается, я почему-то был уверен, что все мои предположения неверны. Я обнаружил какую-то тайну, которую Валерия должна была знать, Жюльен, впрочем, тоже, хотя он так искусно обманул меня. Все это было непонятно и страшно раздражало меня. Мне не терпелось как можно скорее снова увидеть мадам де Шатлю, приглядеться к ней, чтобы отыскать на ее лице следы счастливой любви. Я с нетерпением дожидался четверга, и от этого каждый час тянулся с ужасающей медлительностью. На землю падал мелкий ледяной дождь, смешанный со снегом. Жюльен и на этот раз не торопился открывать мне.

— Мадам де Шатлю лучше себя чувствует?

Сначала он несколько удивился, потом, видно, вспомнил.

— Ей все еще нездоровится, — сказал он. — В такой холод недолго простудиться. Мсье Кристоф ждет вас.

Поэтому я сразу прошел к тебе в комнату. Мне не хотелось расспрашивать тебя, и мы начали диктант. Потом настала очередь латинского перевода. Время от времени я прислушивался; у меня сложилось впечатление, будто кто-то ходит у нас над головой. Хотя я знал, что наверху никто не живет. Наверное, у меня разыгралось воображение или же ветер гуляет вдоль старых стен, думал я. А ветер и в самом деле дул все сильнее, так что напряжение временами падало, и электричество вот-вот готово было погаснуть. Я был встревожен, подавлен — такое со мной случается всегда, если надвигается буря. Я дал тебе задание, которое ты должен был приготовить к следующему разу, и ушел, раздосадованный тем, что придется пускаться в путь под проливным дождем. В вестибюле меня дожидалась Валерия.

— Вам нельзя сейчас выходить, — сказала она. — Вы промокнете до нитки прежде, чем успеете дойти до ворот. Жюльен убрал ваш велосипед.

Я открыл дверь — посмотреть, что делается на улице. В лицо мне хлестнул дождь, и в этот самый момент погасло электричество. Я слышал, как в темноте Валерия советовала мне не двигаться с места.

— Пойду поищу свечу, а потом вы подождете в гостиной, пока это кончится.

Прошло несколько минут, затем слабый язычок пламени задрожал во мраке. Я шагнул навстречу Валерии, чтобы взять у нее из рук подсвечник, и чуть было не наткнулся на чью-то высокую фигуру, это прикосновение заставило меня отскочить назад.