- Ну?- полковник взвел курок.- Большевика жалко? Стреляй!..

- Он, ваше благородие, вахмистра Лукина где-то затерял, когда еще в Сибири были,- прильнув к уху полковника, просипел Харя.

- Говорит, красные подстрелили. Врет!..

- А-а!..- взвыл полковник.

Авдюшка вскинул винтовку к плечу, закрыл глаза и выстрелил. Когда снова открыл их, комиссар лежал на боку, словно утомился и прилег отдохнуть. Темно расплываясь в снегу, из него текла кровь. «Убил»,- подумал Авдюшка и больше уже ни о чем не думал. Доволок по приказанию полковника труп до проруби и столкнул его туда. Обрадовался, что убитый не всплыл, а сразу исчез в черной прорве воды.

- Вот вояка!- гоготали казаки.- В штаны, наверное, наклал, пощупать надо!..

- С такими только против красных воевать!..

Торопливо, словно боясь, что мертвые оживут, всех убитых побросали в прорубь. Полковник вскочил на своего чертом выплясывающего жеребца и с места погнал его рысью. Все конные, как волчья стая за вожаком, кинулись за ним.

Харя построил взвод, опять было пристал к Авдюшке с руганью и револьвером, но длинноусый немолодой казак Лобов приблизился к Харе и ласково посоветовал:

- Не кипятись, урядник. Прорубь-то еще не застыла. Уразумел?- вынул из-за пазухи фляжку (горло берег - на груди согревал) и одним дыхом опорожнил ее.- А винтовку мы ему найдем.

Взводный ошалело постоял перед подчиненным, ничего не сказал и повел взвод прочь от проруби.

С диким посвистом метался по плененному льдом Иртышу огненно-жгучий ветер, затягивалась льдом черная прорубь.

В отступлении из городка Авдюшке чудилось какое-то недоброе предзнаменование: во дворе штаба горели костры, там жгли какие-то бумаги; черными хлопьями летал пепел во дворе школы - здесь офицеры из контрразведки бросали в огонь свои бумаги. А их было много, целая телега.

Беспричинно орали на рядовых офицеры, и те, рядовые, казалось, равнодушны были к этим строгим голосам - сами спешно собирались в дорогу. Некоторые из них были злы, другие - непонятно веселы. Запряженные брички, телеги, тачанки рвались со двора и с грохотом выкатывались на улицу.

Ржали кони, кричали люди. Шумом городок напоминал времена недавних ярмарок.

Старший урядник Харя, будто оглушенный этим переполохом, сразу как-то сник, не пыжился и не ругался. Построил свой взвод почти молча и повел его через дорогу во двор штаба.

«А красные только раз стрельнули, и то с гор»,- подумал Авдюшка и не удивился этой мысли: сколько раз уж вот так сматывались они и катили в глубь Семиречья. И чем дальше, тем обшарпаннее становилось атаманское войско, тем сильнее тянуло Авдюшку назад, в родные края. Зачем ему этот неведомый Китай и вольная жизнь там, как обещает атаман? Броситься бы красным в ноги и запросить прощения, да странно идти на такое покаяние одному. Тятьку бы встретить… Где он теперь? Не он ли стрелял с гор?..

- Чего, милок, призадумался?- тронув Авдюшку локтем, спросил усатый Лобов.

От него, как всегда, несло сивушным перегаром и едким запахом самосада.

- Думаю вот,- вздохнув, ответил Авдюшка,- сперва на поездах и пароходах отступали, а теперь на телегах…

- Скоро пехом попрем,- угрюмо заметил Лобов.- Не они, конечно,- он кивнул на крыльцо, где стояли атаман и полковник Ярич в окружении штабных офицеров,- а мы, бараны.

Построились полукругом посреди двора, оркестр уныло затрубил гимн «Боже, царя храни». Денщик атамана Мишка приставил лестницу к крыльцу, взобрался по ней и снял с крыши черный стяг с человеческими костями и словами «с нами бог и атаман».

- С божьей помощью охмурили нас!- буркнул Лобов, сплюнул и выругался.

Трещал костер, пожирая бумажную историю атаманской борьбы за «Россию с новым справедливым царем».

- Как лисы, следы заметают. Небось, что ни бумага, то убийство.

- Но вы, дядя, тоже убивали,- вкрадчиво заметил Авдюшка.

- Нет, паря. В германскую убивал, а своих - нет. В белый свет палил. Жалею вот только…

- О чем?

Лобов не ответил, для видимости заинтересовавшись атаманом и его офицерами, которые проходили мимо. Следом денщик Мишка вел в поводу двух оседланных коней. Блеснув белыми зубами, парень бездумно ухмыльнулся:

- Тронулась орда!

И затарахтели брички в степь, застучали по пыльной дороге копыта отдохнувших лошадей. Городок пустел, и прежняя тишина вливалась в него, как покой в измученную душу. Из погребов и потаенных мест выбирались девки и молодые бабы, старики крестились и плевали вслед тяжело оседающим облакам пыли:

- Слава те господи, унесло иродов!

С бурых, опаленных зноем каменистых гор, полукругом охвативших городок, осторожно спускались всадники. Их было двое - разъезд красного партизанского отряда.

3

На Лобова и Авдюшку никто не обращал внимания, и войско, гулко выбивая из степной дороги пыль, стремилось мимо, как одичавший табун.

Прогрохотал мимо на телегах и взвод старшего урядника Хари. Сам Харя бревном трясся в своей бричке, упившись вдрызг. Младший урядник Курицын лихо осадил коня, почесал концом нагайки потный лоб.

- Что, парад принимаете?-молодецки басил он и, вдруг вспетушившись гаркнул:-Марш в строй!

Авдюшка потянул было поводья, но Лобов, вытянувшись и козырнув, ответил:

- Нам приказано, господин младший урядник, в ари-гарде быть!

- Кто приказал?- уже по-серьезному спросил Курицын.

- Господин подъесаул Краснов.

Младший урядник помолчал, перебирая космы конской гривы.

- А полковник Дубасов, стерва, со своими анафемами вбег!

- Куда?- от удивления Лобов привстал на стременах.

Ожидая ответа, весь вытянулся и Авдюшка.

- Звестно куда - к загранице. Тут, если прямо, всего верст двести,- ткнул плетью в сторону Курицын.- И ки-таи чесанули за ним. Дезертиры!

- А атаман что ж?-спросил Авдюшка.

- А что?!- остервенился Курицын.- У него своих делов хватает! Али с этими предателями воевать, али за нас думать. А ен за нас кумекает, потому - отец наш… Ну, бывайте!- Курицын огрел лошадь плетью и погнал ее галопом, догоняя брички своего взвода.

- Вот дуралей!- не то восхищенно, не то удивленно произнес Лобов, глядя вслед незадачливому младшему уряднику.- Атаман,- говорит, отец наш. А?

- А зачем нам в этот аригард?-спросил Авдюшка.- Лучше уж со всеми…

- Мо-олчать!- незло процедил сквозь зубы Лобов.- Слухай меня! Я теперь твой урядник и сам господин атаман. Что прикажу, то и делай. Иначе спроважу на тот свет ангелам пятки чесать.

Прогромыхала мимо батарея из двух пушек. На пароконной бричке гуляла прислуга, пушкари горланили похабную песню под хриплый стон гармошки. Прокатили «духа-чи», тоже под хмельком. Медные трубы их, кучей лежащие в задке брички, блестели на солнце, как начищенные самовары. Только дюжий дядя «бас», сидя на козлах, дул изо всей мочи в свою страшную трубу, оглашая степь неземным ревом.

Кислый запах какого-то варева или немытых котлов оставили после себя полевые кухни. Потом заскрипели обозы. На многих подводах веревками было стянуто добро, закутанное брезентами и пологами.

- Вот к этим мы и пристанем,- облегченно, будто дождавшись чего-то долгожданного, проговорил Лобов и встряхнул поводьями.

Авдюшка направил своего коня за ним.

Далеко отстав от хвоста обоза, отдельно тарахтели две брички с несколькими казаками. Из бричек сонно таращились в стороны толстыми стволами «максимы». А за этим прикрытием хвоста атаманского воинства маячили вдалеке на дороге несколько верховых - конное охранение. Пристроившись к задней бричке, Лобов отрапортовал жирному ряболицему вахмистру:

- Господин вахмистр, господин подъесаул приказал нам быть при вас! Так что, разрешите…

Вахмистр по случаю жары был в нательной рубахе. Гимнастерка его болталась на пулеметном щите, а сам он сидел на подушке, свесив толстые ноги сквозь переплеты дробин. Скребя короткими красными пальцами пухлую волосатую грудь и глядя куда-то в сторону, вахмистр спросил: