- Эх-хе-хе!

Роман встал, прошел к двери и толкнул ее. Она оказалась закрытой. Роман плечом, от нетерпения забыв о предосторожности, уперся в дверь. Она с визгливым скрипом подалась. Испуганно затрепетал желтый язычок коптилки, выхватив из мрака круглый бок орудийного ствола.

- Стой!- вскочив, ошалело закричала темная фигура и щелкнула затвором автомата.- Руки!..

- Свои,- сказал Роман, почти машинально подумав: «Часовой на посту спал».

Интуитивно Роман почувствовал, что перепуганный его неожиданным появлением часовой выстрелит. Мгновенно присев, он бросился под ноги часовому. Над головой запоздало протарахтела автоматная очередь.

- Спал, подлец!- бросил Роман жалко поникшему солдату.- Надень пилотку!

Снаружи послышался шум - к шалашу приближались.

- Возьми,- сказал Роман.

Он сунул автомат часовому и поднял руки.

Пучок света карманного фонарика уперся в глаза Роману,

- Кто?

- Нас потопили…

В теплом, хорошо освещенном блиндаже младший лейтенант закурил и оглядел Романа насмешливо-пытливым взглядом.

- Значит, свой?

- Я лейтенант!.. Прошу разговаривать повежливее! Вызовите ближайшую пристань…

Младший лейтенант курил и думал. Стволы двух автоматов холодом смертельного острия упирались в бока Роману. Он стоял раздетый, в одних мокрых кальсонах, и ждал, какое решение примет младший лейтенант. Тот медлил.

- А в какой стороне пристань?- спросил младший лейтенант, глядя то на огонек своей папиросы, то на Романа.

- Не знаю.

- А каким образом вы попали в блиндаж?

- Довольно допросов!

Минут через пять младший лейтенант дозвонился до «Краба» и рассказал о Романе. Выслушал ответ и передал трубку связисту.

- К месту потопления вышли спасательные катера, - сказал он и встал. Виновато улыбнувшись, добавил:- Извини, лейтенант, служба… А шпионов здесь достаточно… Переждешь до утра или сейчас тебя отправить на пристань?

- Сейчас! Только хоть шинель дайте.

- Но все-таки идти придется под конвоем. Ты для нас пока неизвестный.

Роману дали одежду. Выходя из блиндажа, он слышал, как младший лейтенант принялся разносить провинившегося часового. Вспомнив встречу с ним, Роман вздрогнул, словно от озноба: он был на волосок от глупой смерти.

Рассветало. Из серой, холодной дымки тумана необъятной зеркальной гладью проглядывало озеро, сразу от берега, теряя очертания, уходил в туман лес.

- И далеко до пристани?-спросил он конвойного.

Солдат, соблюдая уставную дистанцию, ответил:

- Километров восемь.

Ответ не удивил и не обрадовал Романа: проблуждав в воде и мраке не один час и пройдя по страшной дороге не один десяток километров, он просто сделал обычное солдатское дело. Впереди пролегали дороги труднее.

Командир танковой роты капитан Медведев высунулся по пояс из башни танка и крикнул Роману:

- Лейтенант, видишь?- и указал грязной от пороховой копоти рукой на дорогу.

Стоя на гусенице танка, Роман кивнул головой, не отрывая хмурых серьезных глаз от дороги. А по ней, изрытой, истоптанной, наспех проложенной саперами по сосновому лесу, шли пленные, закутанные в разное тряпье, небритые, в опорках и разношерстных валенках и в одних летних мундирах. Судорожно передергиваясь от мороза, они понуро брели туда, куда еще два дня назад бросали победоносные взоры,- в Ленинград. Жаждущие хватали на ходу пригоршни снега и бросали его в безголосые сухие рты. Те, кто не хотел пить, брели скучно, словно за гробом собственной судьбы.

Да, Роман видел, что значит это унылое, жалко растерянное шествие врагов по обожженному морозом лесу, по дороге, еще горячей от крови наших солдат. Это было продолжение того конца, который начался для фашистов с первого их шага на русскую землю.

Он смотрел на грязно-зеленую вереницу чужих солдат, и непрошенно в памяти его всплывали те недавние картины, которые улеглись там тяжелым, но ставшим уже привычным грузом: и эта бесконечная ночь в холодной ладожской воде, смерть товарищей в ней, смерть бесславная, но честная, и…

- Дядя, а когда кончится война?

Этот наивный, но памятный вопрос задал Роману ребенок лет пяти, когда он вел свой взвод с тактических занятий по одной из улиц осажденного Ленинграда. Густой, сырой туман, накаленный морозом, сыпался колючей изморозью на лица и шинели солдат. Темные громады тихих домов каменными скалами выступали сквозь туман, и оттого, что уже был поздний вечер и густо темнело, они казались черными. А снег - серым. Он черство скрипел под ногами, и, пожалуй, только этот однообразный, как усталый солдатский шаг, скрип и слышал, задумавшись, Роман. А где-то далеко ухали орудийные залпы, и совсем, кажется, близко надрывно стучали пулеметы и автоматы.

Они оказались рядом с Романом как-то сразу, словно вдруг поднялись с земли,- совсем маленький человек и женщина. Когда он проходил мимо них, ребенок (Роман не понял: мальчик или девочка) схватил его за полу шинели обеими руками и спросил, как пожаловался на безысходную боль:

- Дядя, а когда кончится война?

Роман остановился, наклонился над ребенком (закутанный, он походил на сверток одежды) и ответил, как нужно было ответить этому маленькому человеку:

- Скоро!

Потом суетливо выдрал из кармана смерзшейся шинели сухарь, сунул его ребенку и побежал, хотя взвод свой мог догнать за несколько быстрых шагов.

Шли пленные…

Капитан Медведев вылез из танка и стал рядом с Романом, коренастый, крепкий, пахнущий пороховой грязью и тем неизбежным запахом мазута и бензина, которым, кажется, на всю жизнь пропитываются люди, имеющие дело с мощными машинами.

- На Шлиссельбург, наверно, повернем,- сказал он и, ругнувшись, добавил:- Эк, гад, нарезался!

В колонне двое солдат вели пьяного офицера. Без кителя, в одной нательной рубашке, он безжизненно болтался из стороны в сторону, и солдаты с трудом удерживали его. Офицер что-то выкрикивал и тряс рыжей лохматой головой.

- Где вы добыли этого красавца?- перекрывая шум приглушенного мотора, спросил Медведев.

Конвойный, румяный сероглазый паренек, махнул автоматом назад, откуда текла колонна, и ответил:

- В землянке пьяный дрых, стерва… Еле разбудили… эсесовец.

- Опохмелится скоро на чужом пиру!- весело заметил капитан и взял Романа за локоть. -Ты сейчас похож на победителя, к ногам которого бросают знамена побежденных.

Роман сухо ответил:

- Солдат жалко… Троих убило, когда Марьино атаковали… И сержанта Лошакова, моего помощника. Вместе войну начинали.

Капитан вынул из кармана меховой безрукавки алюминиевый портсигар, раскрыл его и протянул Роману.

Молча закурили.

Танки стояли обочь дороги, и с них, как с подвод, смотрели на пленных солдаты десантного взвода, которым теперь командовал Роман. Они были одеты в белые маск-халаты и поэтому казались одинаковыми даже ростом. Но Роман памятью видел лицо каждого из них, словно они были рядом, как эти пятеро, пристроившиеся вместе с ним на броне командирского танка.

Танковая рота и приданный ей взвод Романа находились в резерве командира дивизии и принимали участие только в одном бою - добивали фашистов в поселке Марьино, обойденном передовыми наступающими частями. Сейчас они ждали приказа к дальнейшему следованию.

А бой грохотал рядом, и, как следствие его удачи, шли в тыл вражеские солдаты. Глядя на них, Роман не кипел от ненависти, не жаждал их убийства. Он, торжествуя, своей молчаливой неприязнью к поверженному врагу, своим угрюмым молчанием как бы говорил: что же вы, сволочи, наделали? И чего добились?

- Да!- неопределенно выговорил танкист и швырнул недокуренную папиросу в снег.

Роман присел на выступ брони, снял каску и стал поправлять белый маскировочный чехол. Только теперь почувствовал он, как ныла шея, утомленная непривычной тяжестью.

- Лейтенант!

Роман поднялся, надел каску, стянул ремешок на подбородке и взглянул на капитана. Тот уже снова выглядывал из башни и поглубже насаживал на голову черный, увитый толстыми жгутами-амортизаторами шлем.