Степа вытаращил серые в красных прожилках глазки и замер; все замерли.

— Кто? — хрипло выдавил Петр.

Она небрежно пожала плечами, словно стряхивая назойливое насекомое. Я спросил:

— Паоло приезжал в Опочку в начале сентября?

— Да… — До него дошел потаенный смысл вопроса. — Абсурд! И он был тут с доктором.

— В мастерской — один!

Все заговорили разом.

Степа:

— Ваш итальянский родственник?

Алина:

— Петь, а почему ты мне фотографию фрески не показал?

Лара:

— Вчера перед домом кто-то зажег костер!

Петр:

— Дух вашей крестной, сударыня?

Я:

— Не издевайся, идиот! Труп Евгения до сих пор не найден!

— А, дух Евгения костры разжигает! Так кто же все-таки нацарапал пророчество на Валтасаровом пиру: граф Калиостро или секретарь?

После паузы ответила Лара:

— Я ничего не знаю, но… Мне вдруг так ясно представилось: крестная просыпается — она крепко спала, дядя Аркаша ей настои из трав делал, — просыпается, а на стене: «яд»!

— «Мене, мене, текел, упарсин!» — Я нервно рассмеялся. — В твоей идее, дорогая, что-то есть: у художницы не поднялась рука уничтожить фреску, и она скрыла сакраментальное слово под новым изображением.

— Если она так боялась этого слова, — заорал Петр в азарте, — она сначала соскоблила бы его со штукатурки!

— А может, подсознательно она пожелала оставить нам шанс: кто-нибудь когда-нибудь раскроет тайну.

Петр с Алиной отбыли. Я уговаривал Лару: «Нельзя тебе тут одной оставаться». (Утром я за нее не боялся, так сказать, логически: она-то кому может помешать? — но самые последние «открытия» — Уста Ада, образно выражаясь, проступившие под золотой чашей на стене, — настроили меня мистически-мрачно.) «Ну, тогда и я никуда не поеду!» — «Нет, ты должен действовать, иначе мы тут задохнемся, а я переночую у дяди Аркаши».

Она дала слово, и я поверил. Наши пререкания слушал Степа, но как-то отстраненно. Мы зашагали к машине на проселке; на опушке парка я обернулся — Лара на крыльце, смотрит вслед. Мелькнула догадка о подоплеке ее упрямства: хочет где-то притаиться и своими глазами рассмотреть вчерашнего «поджигателя». Бесстрашно и опасно… И на черта мне сдалась Москва? Решено: переговорю со Степой, смотаюсь к доктору и вернусь к нашему возлюбленному костру…

Мы ступили под пеструю древесную сень.

— Если убийца одним словом хотел обозначить сущность оккультного пира на фреске… — Меня все несло на мистической волне; модернист перебил:

— Фрески, чертески… Оставь всю эту фигню! Дело обстоит гораздо серьезнее.

— Серьезнее! Да ну? — Меня разобрал саркастический смех.

— Повеселимся вместе, — протянул управляющий замогильным голосом. — Обнаружено завещание Всеволода.

— Ну! — крикнул я. — Кто мой сообщник в убийстве?

Тут и он захохотал.

— Ты не поверишь! Наш финансовый гений сыграл с нами последнюю шутку.

— Разорился?

— Черта с два! Контрольные пакеты акций — всех его предприятий, вся его «империя»! — оставлены Церкви на вечный помин души.

— Какой церкви?

— Нашей, нашей… Радуйся! Как и Евгений на небесах.

— Господи! — прошептал я. — Хоть какой-то просвет во мраке.

— Ты серьезно? — Степа искоса взглянул на меня. — Документ не заверен у нотариуса, и, по-моему, о нем никто не знает. Я тебе говорю потому только…

— Догадываюсь: чтоб я простил тебе миллиончик. Как ты нашел завещание?

— Потом! Надо решить главное. Самый верный вариант: похерить. Сожгем вместе.

— И ты мне поставишь определенные условия.

— Необременительные. Ты сказал: все тот же миллион.

— Ну а неверный вариант?

— Тяжба с иерархами… ну, может, мирная сделка втихую. Не советую: хлопотно, риск.

— Пусть сработает третий: последняя воля Всеволода должна быть исполнена.

— Родион! — воззвал управляющий сурово.

— Где завещание?

— А если я не отдам?

— Как хочешь. Я исполню его волю от своего имени, как только вступлю в права наследства. В таком случае — медлить не буду! И ни ты, ни Петр не посмеете мне помешать.

Я устремился вперед как стрела из лука, в горячке налетел на дерево — о, та самая липа, которую обнимал пьяненький Петр.

— Не посмеете! — повторил, обернувшись: управляющий, словно обессилев, смотрел с ужасом на тот куст и бормотал что-то. — Не слышу!

— Не будь идиотом! — заорал он приближаясь. — Свидетели мертвы.

— Завещание засвидетельствовано? Кем?

— Наташей и Евгением.

— Значит, они не виновны, — вырвалось у меня нечаянно.

Степа удивился:

— В чем?

— Ни в чем, — отвечал я неопределенно; не рассказывать же, что Наташа побывала у бабули и, возможно, заполучила яд (какой-то там запасной…). Эта версия — совершенно абсурдная! — все-таки застряла в душе занозой, от которой я вдруг освободился. Здесь — все чисто! Виноват я и некий мой демон — гений — подручный — двойник — «черный человек». Его-то я и стремился поймать за руку и вместе («тихими стопами и вместе», по выражению классика) отправиться в запредельный пепельно-огненный уголок.

— Ей оставлен наличный капитал, — обронил Степа небрежно, — небольшой — все вложено в дело — и квартира на Восстания. Теперь это твое, вы же не разводились. Но это такой пустяк, Родя, по сравнению…

— Хватит причитать. Как было обнаружено завещание?

— То, что Женька скрывался от нас неделю, не давало мне покоя, и я решил обыскать его комнату… ну, по интуиции. Сердобольная старушка соседка меня знает, у нее оказался запасной ключ. Удостоверение свое шикарное показал — управляющий! — сочинил: друг в командировке, просит бумаги — по работе — переслать, поищу в ее присутствии… Словом, нашел, все книги перерыл… Знаешь где? Феофан Затворник, «Путь ко спасению». — Степа вдруг всхлипнул на нервной почве. — Женька себе верен, да? Ему, кстати, ни гроша!

— Когда составлено завещание?

— Четвертого сентября.

— Паоло Опочини был здесь, в России?

— Да, мы пировали на Восстания… Но о нем в документе ни слова.

— У них, очевидно, состоялся разговор со Всеволодом, тот вышел из оккультной структуры и написал завещание.

— Из какой? — поразился Степа.

— Родственничек их обоих завербовал — Всеволода и Петра. Тайное братство называется «Тринити триумф» — «Троица торжествующая».

— Название вполне ортодоксальное.

— Спаситель сказал: «Многие придут под именем Моим». Мир готовится к приходу антихриста, Россия перед выбором.

— Она всегда перед выбором… Эти эсхатологические схемы еще с декаданса в зубах навязли.

— Эта «схема», Степа, определяет настрой нашего существования. Русские сбесились, небольшая часть — на деньгах; большинство смирилось до самоуничтожения.

Степа кивнул. И ответил как будто невпопад:

— Да, я помню его поэму, — уловив, однако, некую суть и связь времен и событий.

— Тот вариант Петр уничтожил.

— О черт, никогда не доверял этому графоману (учти, он до сих пор жаждет читающий мир удивить!). Оккультисты доморощенные, может, и подогрели атмосферу. Но надо смотреть в корень, Родя.

— Деньги?

— Огромные деньги. А если исходить из завещания — кто был заинтересован в устранении Всеволода? Церковные иерархи? Анекдот!

— О завещании, как я понимаю, никто не знал, кроме Евгения и Наташи. — Я помолчал. — И они погибли.

Мы разом обернулись на запущенный парк, за которым дворянский флигель с «Погребенными», кладбище, склеп… Господи, какая тайна, и я сам (своими руками и мерзкими помыслами) завел адскую машинку!

— Поехали? — Степа открыл дверцу автомобиля.

— Погоди, договорим. Потом меня в Опочку подбросишь.

— Ты ж вроде в Москву собирался.

— Завтра. Здесь чудеса, Степа, здесь леший бродит, русалка на ветвях сидит…

— Русалка — это твоя художница, что ль?

— Да нет… Здесь на неведомых дорожках следы невиданных зверей… В понедельник мелькнул в зарослях, вчера зажег костер…