— Я тебе уже говорил: убийце. Петр предлагает провести следствие.

— Чтобы расколыхать органы…

— Нам самим провести.

— Не надо ничего трогать, здесь задействованы силы… — он запнулся, — непонятного мне происхождения.

— Ты намекаешь на криминальные структуры большого бизнеса…

— Да ну! Всеволод чист… то есть давно очистился и связан с очень солидными зарубежными фирмами. Будут эти самые структуры использовать яд! Опомнись, Родя, ничего не трогай, ты разрушишь целую империю.

— О чем ты?

— Род Опочининых обрывается на тебе, ни у тебя, ни у Всеволода нет наследников. Если ты погибнешь… а ведь еще не поздно в тридцать пять, наоборот, мужчина в расцвете…

Так говорил он, бессвязно убеждая; я слушал очень внимательно.

— Степа, кого ты подозреваешь в отравлении?

Он достал носовой платок, вытер рыжую лысину (богатая окладистая борода компенсирует недостачу волос на черепе).

— Ладно, покаюсь: я подозревал тебя.

— Что изменилось?

— Смерть Евгения.

— Как раз очень логично: он мой сообщник, я его убираю.

— Тогда какого черта ты разыскиваешь труп?

— Притворяюсь, имитирую поиски.

— Нет, Родя, ты не играешь. — Мы разом закурили. — Говорю же: задействованы силы таинственного происхождения. — Вдруг хихикнул. — С той картинки в спальне, а, Родь?

— Ладно, вернемся в реальность. Мы с Ларой осмотрели эти кусты, видишь, веточки поломаны? А когда подходили к концу аллеи, услышали шум мотора.

— Ну, может, моя «Волга», — уступил Степа. — Пока я Петьку доволок, сгрузил, зажигание проверил…

— Вы с ним точно не разлучались?

— Нет. — Он посмотрел искоса. — А что, Петр говорит — разлучались?

Я не ответил, глядя в упор.

— Нет, Родя, нет. Мало ли что пьяному могло померещиться!

— Что?

— Да я с машиной возился! Нет, ты всерьез думаешь, что я в Москву труп увез?

Не отвечая, я обогнул кусты, вошел в чащобу (конечно, за три дня травы, желто-зеленые, выпрямились), Степа, шумно дыша, за мной… О, сломанная еловая ветвь! Еще одна и еще — в мелком рябиннике…

— Не думаю, Степа, здесь схоронить безопаснее.

— Да когда б я успел? Часов в одиннадцать — проверь! — я с рук на руки сдал тело Алине. Петькино. Вообще абсурд!..

— Ничего абсурдного. Ты мог вернуться. Или якобы пьяный Петр. Или, наконец, вы оба в заговоре.

— Мы с Петькой? — Управляющий неискренне посмеялся. — Вы с художницей, по твоим словам, сразу прочесали…

— Только подлесок по краям тропинки. Тело могло всю ночь в парке пролежать.

Я обернулся: на багровом лице выражение ужаса. И как он повторял, повторял: кому нужен мертвый, кому нужен мертвый?.. И мелькнула идея поистине абсурдная: он убил секретаря, а труп спрятал кто-то другой.

— Что ты так на меня смотришь? — Вдруг глаза его расширились. — Там кто-то…

На топкой полянке стоял Петр.

По его словам, он приехал только что, осмотрел по дороге роковой кустик и пошел по следам. «Их мало осталось, но кое-что… Сдается мне, тело волокли, а не несли!» Положим, Евгения и донести труда особого не составляло: по своей конституции (да и по душевным свойствам) он напоминал подростка.

Мы углубились в парк и вышли на кладбище с другой стороны, не от дома. Злой репейник, пух чертополоха и лопух забвения. Ребята притихли и следовали за мной не дыша. Пустая часовенка, меж истертыми плитами тот же лопух — лопушок — солнца не хватает. Подошли к склепу, я вынул ключ.

— Родя, — не выдержал управляющий, — ты хочешь потревожить мертвых?

— Всех потревожим, — перебил Петр, — чтоб найти Женьку. Дома он так и не появлялся, мне в коммуналке сказали.

Секретарь от трудов праведных не нажил палат каменных.

Поворот ключа, пахнуло спертой плесенью времен, я спустился в застенок, они остановились на ступеньках. Огляделся, внутренняя дрожь пробрала, достал из кармана куртки молоток, заостренный с другого конца гвоздодером.

— Гробы будем вскрывать? — спросил кто-то за спиной.

— Будем вскрывать.

Я очень боялся, как бы гроб Митеньки не рассыпался в прах. Но, видно, дерево было добротное, вдова расстаралась… Инструмент не понадобился, гвозди услужливо подались из пазов, Петр низвергся сверху, осторожно поднял крышку — перед нами возник скелет в тряпье.

— Кто это? — шепотом спросил Степа.

— Муж Марьи Павловны.

Гроб огромный, чуть не вдвое больше бабкиного (видать, могучий был мужик), останки выглядят хрупкими, жалкими. Мы осторожно закрыли их, вставили гвозди.

Я взялся за крышку второго (Степин вскрик: «Бабушку-то за что?»), и опять гвоздодер не понадобился: щелкнули замки, пахнуло смрадом, предстала невеста в белых кружевах и засохших цветах: один глаз был полуоткрыт и словно подмигнул «осквернителям праха».

Резкое резюме управляющего:

— Не понимаю смысла твоих действий!

— Ведь где-то спрятано его тело.

— Ну не здесь же!

— Не здесь. Но обратите внимание на урны: Севина переставлена.

— Да иди ты!..

— Я сам ее ставил: вот сюда, видите? К стене, посередине. Она отодвинута и стоит почти в углу.

Петр спросил взволнованно:

— Ты не ошибаешься?

— Нет.

— И что это значит?

Я пожал плечами, мы гуськом поднялись на свет Божий. Ух, как вольно и жадно дышалось под низким небом… Небо набухло, медля пролиться дождем, ветреный вечер… Я отмахнулся от «поэзии», пробормотав:

— Есть ли еще один ключ от склепа?

— Родя, объяснись! — потребовал Петр.

— Для меня очевидно, что кто-то спускался в подземелье.

— Ты ошибся! Пространство тесное. Покидая склеп, Женька, например, нечаянно сдвинул…

— Я уходил последним, на ступеньках обернулся и как будто сфотографировал… нечто вроде фрески: два гроба, симметричные по отношению к ним две урны на фоне плит.

— Но зачем? Ведь все цело. И вообще — красть прах…

— Непонятно. Ключ был сегодня на месте в буфете, но я и художница каждый день покидаем дом: она — на этюды, я — к доктору. — Я вопросительно посмотрел на Степу, тот пошарил за пазухой, протянул ключ от флигеля. (Кстати, Лара говорила: у доктора есть запасной, бабуля много лет назад дала ему.)

— Возьми ради Христа!

Я взял.

— Когда привезли урны — помните? — Евгений спросил при всех, где ключ от склепа. Лара ответила: в буфете на кухне.

— Да зачем бы я?..

— Временно припрятать труп Евгения.

— Господи! Да на своей машине я б его припрятал в такой дали…

— Резонно. Может быть, речь идет о более таинственном ритуале. — Я засмеялся. — Для полноценного яда Парацельс собирал полуночную росу и плесень склепов. Ну что, заявим в органы?

Я, конечно, блефовал, проверяя их реакции. Петр энергично отмахнулся, Степа же высказал очевидное: напрасная трата времени, такой мелочевкой заниматься не будут.

— Мелочевкой? — тотчас прицепился менеджер.

— Для них, для них — не для нас!

Возникла легкая перебранка — уже по пути к дому. Я не слушал… прислушался. Степа: «Да пойми же, дела не терпят, поездка необходима…» — «Смываешься? — Это Петр. — Слишком горячо?»

— Куда ты смываешься, Степ?

— Надо слетать на пару дней в Англию. Британские товарищи волнуются…

Петр перебил:

— Тайком, Родя! Я сегодня случайно в офисе узнал.

— Держи его! — приказал я. Произошло некое смятение — и в руках у меня очутились два паспорта («молоткастый, серпастый» и заграничный) с визой и билетом — на шестнадцатое сентября.

— Сегодня отбываешь?

— Кретины! — Управляющий освободился из цепких лап друга Пети. — Я и приехал, чтоб сказать…

— Позже слетаешь, когда найдем убийцу Евгения.

Эпизод не смешной, а серьезный: на Туманном Альбионе (далее везде) он мог скрыться с концами — наследник Степы учится в закрытой английской школе, и жену он туда услал. У нашего модерниста простая и очень привлекательная русская баба; кондовому Петру судьба послала утонченную Алину — искусствоведа по итальянскому средневековью. Из тех, кто «никогда, никогда» не смотрит эту «пошлость для плебеев» — телевизор (как же она отреагировала на «Криминальную хронику»?).