Одухотворенность стремила Сенковского все дальше. 1828 год принес ему обнародование еще двух повестей: «Северные цветы» Дельвига напечатали «Бедуинку», «Альбом Северных муз» — «Смерть Шанфария»; оба произведения — дальнейшие переводы с арабского. Спустя два года в тех же «Северных цветах» появилась последняя повесть из основного цикла: «Вор. (С арабского)».

К этим трудам примыкают «Антар», увидевший свет в «Новоселье» за 1833 год, и «Поэзия Пустыни, или Поэзия Аравитян до Магомета», помещенная в «Библиотеке для чтения» пятилетием позже. Первый образец представляет собою завершающее звено и высшую точку той эволюции в востоковедно–литературном творчестве Сенковского, которая постепенно и необратимо нарастала, а начиная с «Бедуинки» убыстрила свое движение: речь идет о все большем отходе от строгого следования восточному подлиннику в сторону свободного повествования на основе содержания источника,. когда от свершения к свершению перевод сменяется обработкой, а последняя — фантазией на тему оригинала. «Антар» и был такой фантазией, изощренно красивой поэмой в прозе на восточный сюжет. «Эта повесть не перевод с арабского и не заимствована из известного арабского романа «Антар», а оригинальное создание в духе арабской поэзии», — стоит в примечании к произведению («Собрание сочинений Сенковского», т. I. СПб., 1858, с. 321). Романтический шедевр, в котором нерасторжимо слились знания ориенталиста первой величины и талант заметного литератора своего века, вдохновил Римского–Корсакова на создание одноименной симфонии, в программе которой доныне звучат слова Сенковского. Второй этюд — «Поэзия Пустыни» — это уже нечто другое. Перед нами строгий, но живой филологический очерк, насыщенный фактами и, — что более важно в науке, но не всегда в ней встречается, —собственными раздумьями над избранным предметом. На последних лежит печать особой свежести, поэтому они и теперь не утратили своего значения — особенно выразительны те, где автор дает оценку европейским переводам древнеаравийской поэзии. Не именно ли эти суждения вместе с другими, вышедшими из–под того же пера в более ранние годы, внушили И. Ю. Крачковскому его слово о том, что «даже отдельные мысли Сенковского на арабистические темы, его «мелкие замечания», по словам Розена, заставляют задумываться и теперь, хотя они часто скрыты завесой ярких фраз «дерзкого, талантливого и насмешливого литературного скептика» (И. Ю. Крачковский. Избр. соч., т. 5, М–Л., 1958, с.77), не они ли? При всей своей самостоятельности «Поэзия Пустыни» представляет не замкнутую статью, а развернутое научное введение к переводу одного из сокровищ доисламского стихотворчества — знаменитой «моаллаки» Лебида. О качестве последней работы как арабистического свершения И. Ю. Крачковский отзывается следующим образом: «Она («Моаллака» Лебида, — Т. Ш.) представляет фактически перевод, выполненный с предельной точностью» («Источник «Витязя буланого коня» и других восточных повестей Сенковского», с. 26–27).

Среди других работ Сенковского–арабиста должны быть замечены такие, как: «Об изучении арабского языка»; «Отрывки из путешествий по Египту, Нубии и Верхней Эфиопии»; «Воспоминания о путешествии в Нубию и Сирию». Первая представляет изложение вступительной лекции, прочитанной в Петербургском университете 18 августа 1822 года; в ней обращает на себя внимание отрицание устоявшегося взгляда, согласно которому существуют два раздельных арабских языка — старый классический и новый разговорный. Опираясь на свои наблюдения во время пребывания на Востоке, юный профессор утверждает существование единого языка. Эта статья любопытна и как первое публичное выступление по–русски автора, поляка по происхождению. «Путешествия» — живая картина быта и нравов разноплеменных народов западной Азии и северо–восточной Африки, испытавших на себе давнее и длительное воздействие арабской культуры и наряду с этим сохранивших отдельные черты, иногда многочисленные, своего доисламского образа жизни. Описание этого самобытного мира у Сенковского сделано ярко и выпукло, оно будит мысль, и недаром путевые очерки молодого, но уже зрелого востоковеда с наслаждением, не в силах оторваться от увлекательных страниц, проглатывал близкий друг Пушкина, чуткий ко всему новому Кюхельбекер. Beроятно, под свежим впечатлением от главы «Воспоминания о Сирии», напечатанной в пятом томе «Библиотеки для чтения» за 1834 год, он писал своему племяннику и воспитаннику Н. Г. Глинке (1811—1839) 9 июля 1835 года: «Сенковский в нашем отечестве очень отрадное явление, таланту у него пропасть, чувство его глубоко и живо… Я литератора Сенковского, литератора и ученого европейского ни с кем из наших не сравниваю: он всех нас… (не исключая никого) далеко перевешивает ученостью и основательностью познаний…»

Слова ссыльного декабриста говорят о многом.

«В арабистике капитальных трудов Сенковский не оставил, — читаем у И. Ю. Крачковского, — но все же его наследие заслуживает внимания и теперь, как заслуживает оно и специального исследования арабиста. Основной результат его деятельности сказался главным образом в усилении «ориентализма» в русской литературе, с большей долей талантливости и с большим размахом, чем в школе Болдырева [1780—1842; профессор восточных языков в Московском университете. — Т. Ш.]. Сила его — в «Восточных повестях»…» (И. Ю. Крачковский. Избр. соч., т. 5, с. 76). Итак, «не оставил капитальных трудов». Однако, если считать, что арабистика должна служить не только арабистам, то нужно согласиться с тем, что труды Сенковского, обращенные ко всей читающей России, раскрывавшие духовные сокровища Востока перед ее умом и сердцем, весьма выигрывают в сравнении со многими тщательно и тонко обработанными, но безжизненными учеными изделиями, к которым время от времени приникают лишь специалисты, чтобы произвести на свет новое подобие таких книг. Деятельность, при которой та или другая научная область делает свои открытия достоянием всего общества, естественно, не остается без отзвука, подчас неожиданного, нередко большой силы. Не ища многих примеров, можно принять в качестве доказанной ту мысль, что сведения, полученные при чтении работ Сенковского, явились одним из главных источников знаменательного высказывания Пушкина, относящегося к 1834 году: «Два обстоятельства имели решительное действие на дух европейской поэзии: нашествие мавров и крестовые походы. Мавры внушили ей исступление и нежность любви, приверженность к чудесному, роскошное красноречие Востока». Полностью происхождение этих слов выяснено в нашей книге новелл «Мавры внушили…», пока не опубликованной.

В связи с приведенным сужением Пушкина следует сказать о том, что арабистические работы Сенковского, в частности «Восточные повести», не только познавательны, но и высоконравственны — наиболее яркие образцы можно видеть, например, в заключительных сценах «Бедуина», «Бедуинки» и «Вора». Среди возвышенных страниц, облагораживающих душу, есть, пожалуй, единственное исключение–повесть «Урок неблагодарным», переведенная с персидского: порицание человека за то, что он в час, когда впервые проснулась в нем совесть, высказал горькую правду о своем благодетеле, представляется морально сомнительным.

Весьма обогатил науку ряд крупных переводов Сенковского, лежащих за пределами собственно арабистики. Двадцатипятилетие жизни, стремительно разворачивавшейся, юный ученый отметил выпуском в свет своего Двухтомного труда «Collectanea z dziejopisow tureckich rzeczy do historyi Polskiej stuzacych, z dodatkiem objasnien potrzebnych i krytycznych uwag» [127] (Варшава, 1824–т. I, c. IX + 224; 1825–т.II, с. XIV + 308). Следующее перечисление предметов повествования дает наглядное представление о содержании. Вступление: турецкие историки и их важность для истории Польши и России (с. I —IX); Варнская война по летописям Хаджи Саададдина (с. 1—71); вторжение в Галицию в 1498 году, по этим же летописям (с. 72—91); войны в Молдавии и Валахии, по сообщению Наимы Эфенди (с.92—122); ссоры с Оттоманами по поводу казаков и дневник Хотинской войны, по этому же источнику (с. 123—244). Во втором томе после предисловия (с. I —XIV) продолжается привлечение данных из летописей: дальнейшая война с Оттоманами по поводу казаков в царствование Михаила и Яна III [128] до союза с Австрией, по летописям Решида Эфенди (с. 1 — 127); поход турок под Вену и дальнейшая война с ними до заключения Карловицкого мира, по этим же летописям (с. 129— 208). В приложениях даются извлечения из летописей Васыфа Эфенди, говорящие о посольстве 1755 года Дервиша Мухаммеда Эфенди в Россию, посольстве 1757 года Мухаммеда Ага в Польшу, посольстве 1763 года Ресми Ахмеда Эфенди в Пруссию; здесь же помещена и грамота 1578 года Мурадхана [129] к Стефану Баторию. Одновременно (1824 г.) в Петербурге вышла работа Сенковского «Supplement а l’Histoire generate des Huns, des Turks et des Mogols, contenant un Abrege de l’histoire de la domination des Uzbeks dans la grande Bukharie, depuis leur etablissement dans ce pays jusqu’a l’an 1709, et une continuation de l'histoire de Kharezm, depuis la mort d’Aboul–Ghazi–khan jusqu’a la meme epoque» [130]. Она представляет приложение к программе лекций Петербургского университета на 1824 год и заключает в себе изложение истории Великой Бухарии по Мухаммеду Йусуфу Мунши с примечаниями переводчика; в конце книги помещены отрывки из персидского текста бухарского историка и предисловие Сенковского на персидском же языке. Как и предыдущий труд, «Supplement» был замечен знаменитым венским востоковедом Хаммером–Пургшталлем, деятельность которого в определенное время столь неожиданно соприкоснулась с творчеством Бальзака и Гете; отозвался на выход книги и прославленный Сильвестр де Саси во Франции; оба посвятили печатному выступлению русского востоковеда восьмистраничные рецензии в западных изданиях. Де Саси закончил свой отзыв словами: «…сочинение г. Сенковского показывает чрезвычайно обширные сведения автора в языках Азии, со включением даже китайского, и составляет тем более приятное явление в области восточной литературы, что заставляет ожидать весьма многого от автора». Отчасти это суждение, вероятно, вызвано тем обстоятельством, что истинный ученый всегда способен достойно оценить блеск филологического таланта в чужой работе: двадцатичетырехлетний арабист не только написал к ней предисловие по–персидски, но и перевел татарско–джагатайские стихотворения издаваемого историка стихами на турецкий (османский) и арабский языки. 1830—1831 годы принесли читающей России два художественных перевода: «Мирза Хаджи–Баба Исфагани в Лондоне. Перевод с английского» (четыре части, 262+276+262+317с.) и «Похождения мирзы Хаджи–Бабы Исфагани в Персии и Турции, или Персидский Жилблаз» (четыре части. 287 + 275 + 316 + 308 с.) С новой силой здесь проявились и литературный дар, и всеохватывающие знания Сенковского. Обе книги представляют обогащенное востоковедным опытом переводчика расширенное переложение известного в те годы романа Джеймса Мориера, британского посланника в Персии. Автор «Путешествий в Персию, Армению и Малую Азию», Мориер оставил живую картину нравов и обычаев ближневосточных народов, своего рода этнографическую поэму. Сенковский, конечно, не мог пройти мимо такого произведения — споря и сотрудничая с творцом подлинника на каждой странице, он передал русскому читателю много свежих сведений из малоизвестной области. «Он подал, — пишет его биограф П. Савельев, — едва ли не единственный у нас скромный пример переводчика, равносильного с автором в знании предмета и передающего книгу, какую мог бы написать он сам» («Собрание сочинений Сенковского», т. I, с. LXV). По времени выхода в свет и по языку рядом с переведенным романом Мориера стоит «Эймундова сага», напечатанная во втором выпуске «Библиотеки для чтения» за 1834 год после большой статьи Сенковского «Скандинавские саги», занявшей около восьмидесяти страниц первого выпуска. В заглавии отдельного издания сказано: «Eymundar Saga. Эймундова сага. Сказания об Эймунде Ринговиче и Рагнаре Агнаровиче, скандинавских витязях, поселившихся в России в начале XI века. Перевел с исландского и критически объяснил О. Сенковский, доктор философии, профессор восточных языков и словесности в Санкт–Петербургском университете, и проч.» (71 с.). Обе работы связаны с интересом Сенковского к русской истории, который, в частности, привел к появлению его статей: «Два примечания к Геродотову описанию Скифии. I. О древнейших названиях славян. II. О голубом и огненно–красном народе вудинов»; «О происхождении имен руссов». Последний значительный труд Сенковского в занимающей сейчас нас области возвращает читателя к тюркологической теме, начатой «Collectanea»: это «Сок достопримечательного. Записки Ресми Ахмеда Эфенди, турецкого министра иностранных дел, о сущности, начале и важнейших событиях войны, происходившей между Высокой Портой и Россией от 1182 по 1190 год гиджры (1769 — 1776 гг.). Перевод с турецкого». Вышедший в свет почти через два десятилетия после первого опыта (1842), «Сок» покоится на той же основе, неоспоримом условии научного исследования: audiatur et altera pars (должна быть выслушана и другая сторона).