Ремонт в помещении был необходим. Конечно, что-то нужно было делать со смахивавшей на стремянку лестницей и с дурацким люком, совершенно не подходящими для пожилого человека, у которого в один прекрасный день ослабеют ноги. Нужна была нормальная лестница с перилами. Нужен был обогреватель для холодных месяцев. Невероятные наслоения краски, наляпанные, растоптанные или растекшиеся по полу и единственной стене без окон, были слишком толстыми, чтобы их можно было просто закрасить. Придется отжигать, а потом соскребать и шкурить. Доски пола, как он впервые заметил, были прекрасно широкими. Может быть, это даже были старинные доски, взятые с какого-нибудь потерпевшего крушение корабля, когда изначально возводили эту эксцентричную наблюдательную вышку. Их можно было заново отшкурить до чистоты и натереть воском, а потом он поищет несколько турецких или иранских ковров. Даже современные ковры быстро выгорят на солнце, удовлетворив требования хорошего вкуса.

Хедли притащил большую картонную коробку из запаса, собранного по супермаркетам для этой цели, несколько мешков для мусора и метлу. Не использованные до конца краски и кисти получше он сложил в коробку, чтобы взять в Лондон и добавить к собственным запасам. Остальное — изломанные кисти, покореженные тюбики из-под краски, ложки и мастихины, которыми она пользовалась так жестко, что все они погнулись и уже ни на что не годились — он сгреб в мешки для мусора. Он разобрал мольберт, который все равно был сломан ею, возможно, в последнюю ужасную ночь, и отнес его вниз по лестнице вместе с также сломанным стулом. Он выплеснул в окно воду из чайника и сунул его в мусор, туда же отправились коробка из-под печенья, измазанные краской чайные пакетики и грязноватые кусочки сахара. Сентиментальное чувство остановил его руку, готовую выбросить и поднос тоже, потому, что это был поднос, который для нее сделал Петрок, изучая плотницкое дело. Обильное использование растворителя и пчелиного воска могло бы спасти поднос, но вполне возможно, Энтони захочет сохранить его с брызгами краски в память о матери, а также и о сыне.

Наконец пространство было расчищено, и там стало относительно свободно. Он мог начать работу над массой шкафов и чуланчиков на задней стене меж дымоходами.

Пока он наводил порядок, между ним и Рейчел завязался своего рода мысленный диалог. Беспорядок был настолько же в ее характере, насколько он обладал стремлением избавляться от беспорядка. Он был очень аккуратным художником. Это стало внешним проявлением того, что всегда удерживало его работы в чисто декоративном секторе художественного спектра. Но как только он начал опорожнять шкафы, ее веский голос взял вверх, а его любезно хлопотливый был повергнут в молчание.

Он опустошил первые два шкафа поменьше и вдруг ему мучительно захотелось, чтобы рядом помощником оказался Оливер или, еще лучше, Морвенна. Там было столько всего разного и по большей части такого высокого качества. Вначале он нашел только блокноты и альбомы для рисунков. Она была заядлой рисовальщицей и всю жизнь придерживалась привычки делать наброски с натуры в качестве подготовительного упражнения, прежде чем начинать работать красками. Она рисовала, подобно тому, как музыкант может разогреваться на арпеджио или этюдах, чтобы ощупью продвигаться к нужной тональности. Она рисовала использованные чайные пакетики, стертые кисти, выдавленные и закрученные до конца тюбики из-под краски. Там был альбом, в котором тщательно была отражена и преображена большая часть всего того, что он только что вынес на помойку.

Она рисовала и тогда, когда ждала или болела. Наверняка какой-то психиатр или трудотерапевт давным-давно научил ее использовать профессиональное мастерство, работая с карандашом 2B и клочком бумаги, чтобы временно приостановить работу ума, когда уму угрожает перегрузка. Или чтобы отвлечь от раздражения, когда любые обстоятельства — будь то стояние в дорожной пробке или отложенная встреча — грозят наполнить ее бессмысленным гневом. Многие свои альбомы она выбрасывала — заполненные, они представляли для нее не больше ценности, нежели пустые тюбики из-под краски. Но в пыльной куче спасшихся трофеев он нашел быстрые наброски всех их, сначала младенцами, потом детьми, сделанные в приемной Джека Трескотика зарисовки и бесчисленные наброски видов из окна автомобиля. В машине у нее всегда лежал альбом для рисунков. Наверняка и сейчас, если пойти посмотреть, в бардачке лежит еще один. Были бесчисленные рисунки ее правой руки (она была левшой) и несколько, только чуть погрубее — ее левой.

Созданные мимолетно, не предназначенные для хранения или продажи, эти изображения смешивались в полном беспорядке, в чем-то совпадая друг с другом, а в чем-то друг друга перечеркивая. Хорошие рисунки бывали погублены какой-нибудь оплошностью, перечеркивающей уже сделанное, или ее собственным стихийным озорством, побудившим добавить некоторый элемент карикатуры или комикса. Но их совокупный эффект состоял в том, что они подытоживали не только ее феноменальный, беспечный талант, но и ту прискорбную истину, что только искусство способно было успокоить и сосредоточить ее невероятно беспокойную личность; искусство победило там, где семья проиграла. Рисунков из депрессивных периодов здесь не было, только мимолетные свидетельства времен погружения в депрессию и выхода из нее. Должно быть, каждый раз при выписке из больницы она уничтожала большую часть работ, сделанных там. Как-то раз она пошутила, что в депрессии никогда не берет в руки карандаш, потому что некая жалкая, но уцелевшая крошечная частица ее здорового мозга сохранила то, чему ее учили — депрессия и острые предметы есть две вещи несовместные.

А потом он нашел законченные картины. Несколько совершенно готовых к продаже из ее пространного, фигуративного[32] периода после Петрока, которые, по какой-то причине, она не вставила в рамы. Картины, которые у Менделя никогда не брали. Там были знакомые, дотошные эскизы раковин и фруктов. И корнуолльских изгородей, и цикл, изображающий зловещих черных птиц — грачи? вороны? — которые он никогда не видел. Даже если отбросить треть из них, останется достаточно для посмертной выставки значительного размера в галерее Ньюлина, сохранившей ей верность в более позднем периоде. Но затем он открыл другие шкафы, побольше, которые, как он впервые заметил, напоминают похоронные склепы, и обнаружил там восхитительные, почти точные копии знакомых работ, которые давно обрели дом в различных коллекциях. Произведения, которые, если повесить их рядом с более известными «законченными» двойниками, показали бы, насколько тщательно продуманным был ее, казалось бы, спонтанный творческий поиск.

В ночь ее смерти Гарфилд упомянул, что обнаружил ее старую абстрактную работу времен шестидесятых, и Хедли не терпелось увидеть ее самому. Гарфилд говорил о большом круге в оттенках синего и серого. Холст был наполовину закреплен на подрамнике, наполовину свисал с него. Его с такой силой запихнули в шкаф, что один угол подрамника был фактически сломан. Может быть, она начала натягивать холст заново, собираясь закончить работу, а может в порыве экономии, хотела соскоблить краску и писать на нем заново.

Он развернул холст, удивленный его свежестью, и сразу заметил, что это вовсе не старая работа. Подрамник новый, такую конструкцию она начала использовать всего лишь лет десять тому назад или около того. Краски были на палитре, которую он только что выбросил. Он еще раз взглянул на них. Краски слегка размазались там, где она, как обычно, закрыла всю палитру пищевой пленкой, чтобы они не высохли за ночь.

Холст был большим по сравнению с работами, которые она писала после Петрока. Такие вещи она имела обыкновение делать, когда все еще предпочитала работать в студии на заднем дворе. А там у нее не было ограничений по размеру, какой можно протащить через люк или окно. Не думала она и о том, чтобы работа была достаточно небольшого формата для продажи туристам по практичной цене.