Павел Павлович открыл сафьяновую тетрадку, Яковлев увидел черные столбики цифр — рубли, копейки, тысячи, миллионы, но, вместо того чтоб начать о деле, Рябушинский опять же ушел в сторону.

— Идеи витают в эфире. Идеи вокруг нас. Россия всегда мечтала о самодвижущемся транспорте. Кому из вас известно о самобеглой коляске Леонтия Шамшуренкова?

— Очередная новация русского новаторства?

— И да и нет.

— Не знаю, — честно признался Георгий Николаевич, сразу же поняв, что старший Рябушинский навел уже кой-какие справки о печальном опыте русского автостроения.

— Так вот, этот самый Шамшуренков более десяти лет сидел в тюрьме. Жену он свою порешил или просто был уездным разбойником, нам неведомо. Но, очевидно, своим изобретением он надеялся заслужить помилование. Тоже чисто русский ход — баш на баш. Я вам штуку хитрую исделаю, а вы мне — свободу выправите. И что вы думаете? Коляска была построена в остроге, там же испробована. Изобретатель получил награду пятьдесят рублей и… снова отправлен в каземат.

— Похоже на правду, — улыбнулся Степан и пухлой ладонью пригладил волосы.

— А я б его отпустил! — загорелся Сергей. — В самом деле, при такой бедности талантами…

Павел Павлович остановил его.

— Леонтий Шамшуренков был типичным механиком-самоучкой. Крестьянином, отнюдь не инженером, но крестьянином, наделенным характерными свойствами многих наших русских изобретателей. Часто и в большинстве своем все они люди выдающейся фантазии и инициативы при полном, подчеркиваю — полном, незнакомстве с предметом. Полной неосведомленностью о том, что было сделано ранее и что свершается их современниками.

— Осмелюсь акцентировать ваше внимание на другом, — оживился Яковлев. — Из вашего рассказа следует, что в острог он попал до изобретения самобеглой коляски, а не наоборот.

— Все так. Но автомобиль потребует целого сословия шоферов, вот я к чему клоню. Сословия механиков, дорожных мастеров и прочих специалистов. Где вы их возьмете, когда менее прихотливая в этом смысле железная дорога бедствует?

— Мне это кажется второстепенным.

— Не знаете вы своего народа, милостивые государи! Не знаете! Мужик наш темный, забитый. Мужик эгоист, весь в себе. Широта души, размах — это все протест. Это не каждодневно. Это как всплеск, а потом опять — в болото. Сидит себе на печи, пускает ветры в потолок, и ему необходимо, чтобы все любили его за душу, за помыслы, за благие намерения… Очень нужен ему ваш автомобиль!

— Очень!

— Не уверен. В простом народе нет у нас тех людей, которые смогли бы принять вашу идею на свои плечи.

— Надо начинать!

— А кто спорит, что не надо? Надо, но автомобильное предприятие будет убыточным. Наши министры ни субсидий, ни заказов от казны не дадут, а состоятельные люди предпочтут покупать иностранные марки. И я их понимаю. У них машины красивей и лучше качеством. У меня все данные по автоделу Руссо-Балта… — Павел Павлович погладил раскрытую тетрадь, кисло улыбнулся. — И что вы полагаете? Работают в убыток.

«Ну и хват, — подумал Георгий Николаевич, — откуда ж он данные по Руссо-Балту достал, ведь берегут же как зеницу ока! Ловок…»

— Если начинать автомобильное предприятие, надо создать акционерный капитал. И капитал значительный. Кто рискнет, назовите солидные имена.

Тут, пожалуй, Павел Павлович был прав. Яковлев начал говорить об энтузиазме, о распространении мелких акций, но на значительные суммы, однако, слова его не получили конструктивного воплощения, тем более что серый человек позвал к столу.

— Самое важное сейчас не пропустить время! А время, оно эвон как подпирает! — волновался Яковлев. — Итальяшки да французики двигают автодело вовсю… Про Америку молчу.

Степан одобрительно кивал головой. Говорили, что из всех братьев он самый рисковый. Поняв, что Павел Павлович осторожничает, Яковлев обращался теперь к нему.

— Военные дадут заказы. Куда они денутся? Их списывать не резон. Есть данные, что вот-вот начнется формирование двух автомобильных рот. Да и то надо учитывать, автомобиль придется впору деловому человеку — промышленнику, инженеру, доктору… В сельской местности богатые селяне… Я говорил. Я повторяюсь.

— Полноте, свет мой, у нас в городах-то дорог нет. Царь-колокол есть, Царь-пушка есть, а дорог нет!

— Автомобиль пробьет себе дорогу стальной грудью! Все увидят его выгодность, начнется прокладывание автомобильных путей сообщения.

— И в этом вопросе тоже нельзя терять времени, — вставил Степа.

— На Руссо-Балте в Риге достигнуты определенные успехи, и списывать их нельзя. Но Руссо-Балт нацелен и на то, и на другое, и на третье, вот почему он не может быть серьезным конкурентом для тех, кто широко подойдет к этому вопросу! Возьмет свою линию.

— Хорошо. — Павел Павлович кивнул. — Я обязуюсь рассмотреть все без предвзятого мнения. Сергей не раз говорил нам, что у вас имеется полный проект со всеми техническими и финансовыми обоснованиями. Ознакомьте нас, и не будем пороть горячки. Время еще есть. Материалы при вас?

— К вашим услугам.

— Вот и лады. Не обязуюсь управиться за день, два, но через неделю, полагаю, мы сформулируем наш ответ. Сегодня лишний раз я убедился, что вы из всех торговых людей наших наипервейший патриот техники.

— Скромно соглашаюсь. А слова ваши, Павел Павлович, то, что вы сказали в адрес русских механиков, когда вспоминали этого Леонтия Шамшуренкова, обидные слова меня покоробили.

— Извольте миловать, если так. Виноват.

— Помнится, батюшка ваш Павел Михайлович был со мной по делам в Петербурге и там рассказывал нам притчу про крестьянина и камень. Припоминаете? Если нет, я напомню, не боясь отнять времени. Значит, случилось это в Санкт-Петербурге при сооружении памятника Петру Великому, что в Александровском саду. Будто бы от подножного камня, в силу неосторожности или по какой иной причине, был отколот огромный кусок. Его следовало убрать, но недоумевали как. Немцы разные, большие искусники да инженеры ученые предлагали всевозможные проекты, но выговаривали значительные суммы, коих в смете не предусматривалось. Допустим, до двух тысяч просили.

— По тем деньгам…

— Камень тяжелый, надо погрузить, вывезти, платформу надо изготовить, лебедки подъемные.

— Взорвать надо было, — посоветовал Степа.

— Так это ж известная история, — усмехнулся Павел Павлович, — припоминаю чего-то…

— Обломок следовало раскаливать на огне и поливать ледяной водой, — заволновался Сергей. — От разности температур в монолите образуются трещины.

— Видимо, предлагались и такие решения. Но опять же затраты: калить его, воду студить. А тут случился проезжий мужик, дурак дураком. Послушал, что умные люди говорят, какие планы строят, и предложил свои услуги. Взялся убрать камень не за две тысячи, а за двести рублей.

— И убрал, — подтвердил Павел Павлович.

— И убрал, — согласился Яковлев. — Боюсь соврать, но, кажется, в одну ночь. Сродственника вызвал, вдвоем работали.

— Прелестно!

— Не иначе распилили, а?

— Это пускай немцы пилят, они кропотливые. А наши те шапки скинули, на руки плюнули, выкопали ямку. Камушек туда скатили. Сверху засыпали, ну, а лишнюю землю, надо думать, увезли. Вот русский подход!

— А ведь ловко! Насмешили вы, Георгий Николаевич.

— Я не смешить хотел. Притча эта нравится мне за то, что отражает чисто русский подход к делу. Нам придется создавать автомобиль по-своему. И люди найдутся, и сила, уверяю вас. А нам автомобиль этот нужен, как никому другому. У нас необозримые пространства, нам транспорт нужон, иначе задохнемся. Снабдите автомобилями Сибирь, Украину, центр наш, дороги пробейте до Урала, на север, на юг — и перед вами другая страна.

— Это интересно, — ласково перебил Павел Павлович и взял гостя за локоть.

Больше об автомобилях не говорили. Погуляли по саду, вспомнили общих знакомых, пили на террасе чай, а когда начало смеркаться, Сергей проводил Яковлева до станции, но в Москву вместе не поехал.