Она могла быть изысканной, так что гость, явившийся с Файкой, напрасно соорудил разочарование на своем лице. Нацелился на что-то более современное? Но это ничуть не больше, чем его личное дело.

— Вы играете? — спросил он.

— Я танцую и пою, — ответила Оля, — играет моя старшая сестра Марианна.

Он уловил вызов в ее голосе и пожал плечами.

— Граждане, — сказала Файка, — не будем отвлекаться от повестки дня нашего заседания.

— На повестке один вопрос, — сказал гость, — что надо сделать, чтобы этот прекрасный вечер улыбнулся нам? Сразу вношу предложение: давайте откроем окна.

Оля и Файка переглянулись и пошли открывать окна, а гость сел за рояль.

Было уже около одиннадцати, прохладный воздух хлынул в комнату, музыка полилась тоже прохладная, журчащая, как водопад из ущелья. Оля никогда не училась музыке, но отличала, кто шпарит самоучкой, по слуху, от тех, у кого в пальцах была школа. Этот учился музыке не год и не два. Он был выездным, это точно. Когда Файка поставила на край рояля бокал шампанского, он не схватил его, а лишь потом, когда доиграл, взял в руку и стал с этим бокалом ходить по комнате, изредка отпивая. При этом обнаружилось, что он красив: костюм без морщинки, прическа без волоска, отскочившего в сторону, туфли — будто только что со стенда выставочной обуви. Нехороша была только его улыбка, какая-то сладенькая, словно с конфетой за щекой. Файка поторопилась. Зачем было лепить о нем все сразу прямым текстом? Не знай Оля его намерений, все было бы не так. А то она знает, он знает, и оба в глазах друг друга — барахло.

— А теперь вы спойте или станцуйте, — обратился он к Оле, — что у вас лучше получается?

Имя его было Игорь, отчество Сергеевич. Говорил он с ней свысока и с Файкой разговаривал не лучше, Оле казалось, что они обе в его глазах ширпотреб, залежалый невостребованный товар.

— Лучше всего у меня получается, — сказала Оля, собрав всю свою выдержку, — один фокус: берем цыпленка, накрываем платком, и он там, под платком, превращается в петуха.

— Даже так? — Гость с жалостью посмотрел на нее. — Но где же взять цыпленка?

— Увы, — поддакнула ему Оля, — поскольку цыпленка нет, свернем этот концерт художественной самодеятельности.

— И не будем умничать, — добавила Файка.

Ничего не клеилось. Гость помалкивал, глядел из-за стола в раскрытое окно. Оля разозлилась: «Что такое? Кому, в конце концов, нужна жена, мне или ему?» Файка поднялась.

— Пойду домой. Надоели вы мне. Ничего-то вы не умеете: ни влюбиться, ни жениться, ни повеселиться.

— Сама виновата, — Оля говорила и смотрела на гостя, — не надо плюхаться сразу на два стула. Уж что-нибудь одно: или жениться, или веселиться.

Файка вышла в коридор, стала прилаживать перед зеркалом свой сбившийся парик, гость не двинулся с места.

— Фая уходит, — сказала Оля.

— Фая уходит, а я остаюсь, — гость глядел скучно, словно грустил: не хочется оставаться, но надо.

Оля испугалась: и в самом деле останется. Выскочила в коридор, схватила Файку за руку, втащила в комнату.

— Вот что, коллеги, как появились, так и уматывайте — вдвоем!

— Сколько паники! — Игорь Сергеевич на этот раз улыбнулся печально, без конфеты за щекой. — Мы умотаем. Благодарим вас, Оля, за прекрасный вечер, все было очень мило.

В прихожей он поцеловал ей руку.

— Завтра вечером я позвоню. Намерение мое не изменилось. Вы зря так всполошились.

— Это как вам будет угодно, — ответила Оля.

Она закрыла за ними дверь и прижалась к ней спиной. Точно так стояла в одном кинофильме героиня, когда человек, которого она любила, вдруг признался ей в любви и выскочил из квартиры.

После гостей осталось полкоробки конфет и треть бутылки шампанского. Оля переложила конфеты в бумажную салфетку, вино вылила в раковину. Утром вынесет из дома бутылку и коробку, и ни у кого из родных, когда они заявятся, не будет никаких вопросов. Вопросы появятся поздней. Мать скажет: «Объясни мне, как это ты, имея всю жизнь перед глазами не тот пример, сумела фантастически устроить свою жизнь?» «Ты его любишь?» — спросит Марианна. «Нет, — ответит ей честно Оля. — Но буду век ему верна. И хватит об этом, Марианна. Ты вот второй раз замужем по этой самой любви, и что толку?»

Утром начальник планового отдела, раньше всех явившийся на совещание, остановился у ее стола и сказал:

— Вы сегодня не Олечка, а Лолитта Торрес!

Она оценила комплимент. В его молодости певица Лолитта Торрес была кинозвездой, эталоном женской красоты. Недавно Оля прочитала о ней статью в журнале. Теперь у этой Лолитты куча взрослых детей, она пожертвовала своей карьерой ради семьи. А она, Оля, пожертвует вот этим своим местом в приемной. А когда ей там, за границей, на каком-нибудь банкете встретится незабвенная Лолитта, Оля поглядит на нее, улыбнется и мысленно скажет: «Привет тебе, бабуся, от нашего начальника планового отдела». Вот такие глупости лезут в голову, а надо ведь думать о другом. И не думать, а действовать.

Совещание началось. Оля усадила на свое место курьершу Зоечку, а сама помчалась на дачу. Ехала в электричке и твердила: «Матери пока ни слова. У Марианны выпросить сердоликовое ожерелье. Не привлекая к себе внимания, собрать вещи и все до одной — в комиссионку. Вместо всего этого так называемого гардероба умереть, но достать два стоящих платья». Мучило сомнение: говорить — не говорить о своем замужестве Марианне? А вдруг вся эта великосветская затея лопнет? Тогда Марианна скажет: «Погналась за журавлем в небе». Может, сказать Марианне: «Я люблю его», и тогда она благословит. «У тебя нет выбора, — скажет Марианна, — что бы ни случилось, любовь — всему оправдание».

Она сошла с электрички, шла короткой, лесом, дорогой, как вдруг ее окликнули:

— Оленька! — Голос прозвучал звонко и радостно. — Оленька! Это же ты! А я только что был у вас на даче.

Лицом к лицу к ней на тропинке стоял Андрюшка, первый муж Марианны.

Оля была так занята собой, что даже по-настоящему не удивилась, только сделала вид.

— Каким ветром?

— Привозил Севке гуашь.

— Ну, знаешь… А как Марианна, как мама восприняли твое появление?

— Марианну не видел, а мать вполне нормально поздоровалась.

Андрюшку послал ей сам бог. Только для чего? Теплая волна поднялась в Олином сердце: до сих пор не знает Андрюшка, как она была в него влюблена!

— Ты все такой же, Андрюшка, — сказала она. Все такой же, лучше всех. Из-за чего вы разошлись с Марианной?

Андрюшка помотал головой, словно стряхнул с себя, что-то.

— Она доказывала, что я ее не люблю… и все такое, понимаешь… денег не было, жилья своего, мать ваша ежеминутно страдала.

Спроси его о чем угодно, и он так же выплеснет себя до донышка. И вдруг Оля поняла, для чего в этот час вышел ей навстречу Андрюшка.

— Андрюша, — торжественно произнесла она, — только ты меня можешь спасти. Я выхожу замуж, и мне нужны деньги. Возьми у Василия в долг, будто себе. А я потом отдам, за мной не пропадет.

— Сколько тебе надо? — спросил Андрюшка.

Оля задумалась: сколько же это все может стоить — два платья, туфли, сумка, белье, чемодан… небольшой красивый кожаный чемодан. — Рублей пятьсот, — сказала она, решительно глядя в добрые глаза Андрюшки.

Тот свистнул.

— Пятьсот!

— Андрюша, ты святой человек, ты это сделаешь. — Оля испугалась, что не так, не теми словами попросила его о деньгах, и, сбиваясь, стала рассказывать о вчерашнем вечере, об Игоре Сергеевиче, о шансе стать женой дипломата, увидеть мир, пожить за границей.

— Обожди, не трещи, — оборвал ее Андрюшка, — какая заграница? Ты же и здесь еще ничего не рассмотрела. Открой глаза: откуда у Василия пятьсот рублей? Он за джинсы свои два года расплачивался.

— Ты ничего не знаешь, — Оля чуть не плакала: ничего не понимает этот Андрюшка. — У Василия есть деньги. У него Севка на стипендии.

— На стипендии… — Андрюшка махнул рукой, — это я посылаю Севке двадцатку и кой-чего еще по мелочам, знаю, каково ему у вас… этому фанатику.