Мама отвела Шашку в навес с сеном. Потревоженный рябчик заворчал на нее с насеста. Мама пошарила в его гнезде и вытащила одно яйцо в крапинку.

— Завтрак, — сказала она, поманив меня к дверце в ее покосившемся доме.

Я прошла туда, задела косу дикого лука, что висел у двери. Один упал на пол, и мама подхватила его и опустила на потертый деревянный стол с яйцом. Она сняла плащ и бросила на спинку стула. Я видела, почему она прикрывала левую руку рукавом, пока изображала писаря — была заметна ее чернильная татуировка из тюрьмы. М — как Меса, и крестики, отмечающие каждый год ее заключения.

— Меньше нашего домика, конечно, — сказала она, наполняя оловянный котелок из бочки. — И ручья с ивами нет, но вид не так плох. О, великий Свет, ты плачешь?

Мои ладони прижались к лицу, дыхание вырывалось между пальцев. Луна и звезды, но просто этот запах — затхлый запах консервантов из флаконов с насекомыми, сушеный шалфей на полках, немного пчелиного воска, а еще запах кирпича и дыма… слезы тут же полились. Они не дали рассмотреть комнату, катились, пока я скользила взглядом по узким полкам на стенах, хранящих флаконы, деревянные ящики и распределительные доски. Альбомы были всюду, несколько иллюстраций висело на стенах, они шуршали от ветра из открытой двери. Дыхание снова перехватило, слезы потекли по щекам под ладонями. Я услышала, как котелок опустился на стол.

«У тебя нет права плакать», — сказала Шаула.

— Прости, — сдавленно сказала я.

— О, прошу, Джемма. Для тебя плакать — как потеть. Так же просто, как смеяться. Не стоит извиняться, — мама за локти осторожно провела меня к стулу у стола. — Садись. Вот.

Она вложила мне в руки платок, и я вытерла им лицо. Когда она убедилась, что я справилась, она повесила котелок над огнем, пошевелила угли. Отряхнув руки, она сняла маленькую полевую печь.

— Итак, — сказала она, — начнем по порядку.

— По порядку, — пробубнила я. Я вытерла нос. А потом выпрямилась и сказала громче. — Начнем с… что ты здесь делаешь?

— О, меня больше интересовало, чтобы ты попробовала яйцо.

— Как давно ты в Каллаисе? — спросила я.

Она проверила край ножа и начала резать лук тонкими кольцами.

— Четыре года.

— Одна?

— Ну, — она махнула на ящики и склянки с мертвыми насекомыми. — Зависит от того, что ты имеешь в виду. Но не совсем одна. У меня своя исследовательская команда.

— Какая команда? — спросила я. — Я читала все памфлеты по естественным наукам, что выходили. Твоего имени нам не было.

— Конечно, нет. Я не выпускаю работы короне. Передашь мне ту сковороду?

Мой рот раскрылся.

— Не выпускаешь работы короне? Это… — неслыханно. — Как измена.

— Да, мы с тобой всегда были похожи.

— Мы не похожи.

Она убрала остатки лука с ножа.

— Ты даже рисуешь иллюстрации моей техникой штриховки.

— Мы не похожи.

— Сковороду, Джемма.

Я сняла с крючка надбитую сковородку. Она забрала ее и поставила на плиту. Я смотрела в раздраженной тишине.

— Некоторые, — сказала она, роясь в старом рюкзаке, — сказали бы уже «спасибо». Я уже не девочка, чтобы врываться в защищенные темницы.

— Как ты пробралась?

— Лестница.

— Вот так?

— У стражей было слепое место со стороны каньона, — сказала она, вытаскивая металлическую коробочку из сумки. — Они мне это подробно описали.

— А бомба?

— Одна из сиприянских.

— Лиль Робидью? — спросила я.

— Да, его. Его работа добралась до Каллаиса пару недель назад, — она открыла коробочку и порылась внутри. — Всех инженеров и химиков заставили создать оружие из отчета. Химические бомбы, что горят в воде, что зажигают влажное дерево и промокшее сено, и ту, что временно слепят. Теперь они у Алькоро. Это успокаивает?

Ее тон совпадал с моей реакцией — непредсказуемое оружие в их руках пугало. Я покачала головой.

— Как они оказались у тебя? Ты пробралась в лаборатории, как в Пристанище?

— Нет. Одна из химиков — часть моей старой группы сброда, но держит это в секрете, чтобы сохранить место. Она украла мне пару предметов, она же проложит ложный путь в порт Жуаро. Рискует собой, кстати.

Я сжала кулаки на ее платке. Несколько минут прошло в тишине, она вытащила предмет в бумажной обертке из коробочки. Я выдохнула.

— Спасибо.

Она закрыла коробочку.

— Это было так сложно?

— Немного, — пылко сказала я. — Может, это тебя удивит, но твое появление впервые за шестнадцать лет — не такое спасение, как я ожидала. Ты выбросила меня ребенком для своей политической программы. Ты вступила в сговор против Алькоро. Ты чуть не разрушила мое будущее, — пыталась, но я завершила это за нее.

Она вытащила щипцы и сжала предмет, завернутый в бумагу.

— Хорошо, что моя сестра подобрала тебя, чтобы она сделала это вместо меня.

Мои кулаки задрожали, сжимая платок. Я не любила Шаулу, но ощущала странное желание защитить ее.

— Она хотя бы приняла меня. Хотя бы заботилась обо мне, отправляла на уроки, дала постель… что это?

С хрустом и вспышкой едкого дыма мама сжала предмет щипцами, и он вспыхнул. Она поднесла его к плите и зажгла горелку.

— Огненная капсула, — плита была зажжена, и она держала огонек перед собой, глядя на него с уважением. — Кокса — мой друг в лаборатории — придумал их. Полезные в поле, не нужно посыпать все искрами или носить огниво.

Я моргнула, глядя на яркий огонек.

— Что за механизм?

— Бусины серной кислоты и хлорат калия. Когда их раздавишь, они смешиваются и зажигают бумагу.

Я отодвинула стул и взяла металлическую коробочку. Я вытащила капсулу и рассмотрела.

— Без огнива и стали?

— Ага.

— Невероятно.

— Знаю.

— Они хранятся?

— Пару недель.

— Как долго горят?

Огонек в ее щипцах потух, оставив след едкого дыма. Я подняла голову и испугалась, увидев, что наши лица разделяло меньше фута. Я отошла от стола, еще сжимая капсулу в пальцах. Она медленно опустила щипцы.

Прошел миг тишины.

— Ты оставила меня, — тихо сказала я. — Ты сказала: «Оставайся здесь», а потом ушла.

Она вздохнула и стряхнула пепел со щипцов в камин.

— Я не хотела, Джемма. Я не думала, что меня схватят. Они отпустили моих друзей, а я не сделала ничего страшнее, чем они. Если бы я знала, я бы не бросила тебя в доме. Ты же помнишь наш старый дом?

Я покраснела. Мне было сложно отгонять воспоминания в этой кухоньке.

— Конечно, да.

— Как мы строили его вместе, смешивали глину и солому, как лепили на стенах забавные мордашки?

Я вспомнила, как мы месили глину с соломой и строили стены, смотрели, как наш дом рос понемногу. Я помнила, как собирала в реке камешки и выкладывала из них узоры. В том доме не было прямых линий — одни изгибы и скругленные углы. Мама намеренно его сделала таким.

— В природе нет ничего прямого, кроме горизонта, — сказала она, когда мы лепили арку для входной двери. — Никаких ящиков и линий, — мы звали с тех пор наш кривой домик извилистым.

Я любила его всем сердцем.

— Я помню, как замуровала шершня у задней двери, — сказала я.

Она рассмеялась, и этот звук неожиданно вызвал другие воспоминания. Я резко отвела взгляд и сжала платок.

— Мы были счастливы вместе, Джемма, — сказала она, еще улыбаясь. — У нас был сад. Мы растили бобы, собирали желуди. У нас росло авокадо, была коза по имени Ботинки. Я писала статьи для научного журнала и иллюстрировала тексты других биологов. Ты помогала мне смешивать краски.

— Это не все, что ты делала, — сказала я. Я и забыла о козе.

— Нет, — сказала она почти задумчиво. — Не все.

— Ты встречалась в тайне, сговаривалась с сектантами. Я помню, люди приходили к нам в дом ночью, я сидела в углу, а ты думала, что я в кровати.

— Нет, я знала, что ты слушала, — сказала она. — Что ты слышала?

Я вдохнула.

— Я ничего не понимала. Но вы не были согласны с Пророчеством. Ты думала, что это вредит Алькоро.