Вслед за тем он велел немедленно свозить матросов своей эскадры на площадь перед великолепным трехэтажным зданием морских казарм и сформировать из команд батальоны.

Корнилов, расставшись с Нахимовым, поехал на свою городскую квартиру и, обсудив положение дел, решил собрать совет. Корнилов разослал повестки Нахимову, Моллеру и Тотлебену, как вдруг к нему явились с донесением, что по приказанию Нахимова затоплен один транспорт с артиллерийскими снарядами и два брандера.

— Это еще что значит? — спросил Корнилов. — С какой целью? Для чего?

— Да ведь они стояли в Килен-бухте, — сказал посланный офицер.

— Ну так что же?

— Павел Степанович нашел, что, находясь внизу первого и второго бастионов, они в случае взрыва могут нанести вред прислуге орудий наших батарей.

— Черт знает что такое! Быть не может, чтобы Павел Степанович приказал это! Я знаю, что именем его постоянно злоупотребляют, а он по своей доброте молчит! Как будто нельзя было отбуксировать эти суда из бухты! Так, пожалуй, мы затопим весь наш порох!

Корнилов долго не мог успокоиться, и, когда посланный ушел, он, хотя и был наедине, не утерпел, чтобы не сказать:

— Вся беда в том, что здесь нет одного человека, который мог бы распоряжаться всем! Где много нянек, там дитя без глазу.

Вскоре все приглашенные прибыли. Кроме высших начальников было несколько флотских офицеров, явившихся к Корнилову по другим делам. Корнилов просил их остаться, заметив, что не делает тайны из своих совещаний, так как доверяет всем.

— Я, господа, — сказал старик Моллер, обращаясь к Корнилову, Нахимову и Тотлебену, — заранее объявляю: я принял ваше приглашение не с тем, чтобы дать свой совет, хотя и я желаю посильно быть полезным. Я уже стар и отстал и скажу по чистой совести: пришел к вам поучиться.

Корнилов горячо и убежденно стал развивать свой план обороны города. Один Тотлебен иногда делал короткие, но веские замечания, впрочем, и он был изумлен тем, что Корнилов, моряк по профессии, обнаруживал такое глубокое понимание дела. Нахимов слушал, слушал и наконец сказал, как бы угадав тайную мысль Корнилова:

— А я вот что предложу-с. За отсутствием главного начальства выберем сами себе начальника, и, думаю, никому не будет ущерба, если я предложу повиноваться во всем Владимиру Алексеевичу.

Корнилов смутился.

— Но ведь это неловко, — сказал он. — И вы, и генерал Моллер старше меня.

— Какая тут неловкость! Больше нашего понимаете, и кончен бал-с. Не в старшинстве дело-с. Если бы, например, генерал Моллер попал ко мне на корабль, я бы ему предпочел вот этого мичмана-с, — сказал Нахимов, указав на одного из моряков, который покраснел как рак от подобного комплимента. Генерал Моллер, слыша свою фамилию, привстал, но когда Нахимов кончил, он, сконфуженный его словами, сел.

Корнилову стало жаль старика, до сих пор ровно ни в чем не проявившего свою деятельность и все же обиженного словами Нахимова. Но не было времени останавливаться на чувстве жалости, и Корнилов сказал:

— Все это хорошо, Павел Степанович! И действительно, две трети гарнизона — моряки, привыкшие ко мне больше, чем к сухопутному начальству. Но как быть с остальными? Сухопутные войска не обязаны исполнять моих приказаний.

— Это верно, — сказал Моллер. — Но в законе есть параграф, позволяющий устранить это затруднение. Я предлагаю отдать приказ, что вы, Владимир Алексеевич, принимаете на себя должность начальника штаба всех войск, расположенных в Севастополе. Тогда все войска будут непосредственно подчинены вам.

— Вот и отлично-с, — сказал Нахимов. — По мне, назначьте Владимира Алексеевича кем хотите, хотя архиереем, лишь бы его слушались. Ведь нам с вами, генерал, надо пасовать, с нас довольно быть и хорошими рядовыми-с.

Моллер тут же написал и подписал приказ о новом назначении Корнилова. Корнилов стал составлять диспозицию войск и начал вслух читать черновую, как вдруг явился контр-адмирал Вукотич[89].

— А я к вам с донесением, Владимир Алексеевич. Кстати, здесь и Павел Степанович. Донесение печального свойства, но исполнено лишь приказанное.

— Что такое? — спросил Корнилов.

— Корабль "Ростислав" затоплен… то есть начали затопление, а теперь, вероятно, справились.

— Как! Кто вам велел?! — вскрикнул Корнилов.

— Кто велел? Велел его превосходительство Павел Степанович Нахимов. Нам был дан сигнал с корабля "Двенадцать апостолов".

— Это недоразумение, я сейчас все улажу! — вскрикнул Нахимов, действительно приказавший начать затопление. Он бросился к двери и, прежде чем Корнилов успел удержать его, исчез.

— Что за безобразие! — сказал Корнилов, не стесняясь присутствием посторонних. — Лейтенант Жандр, подойдите сюда!

Флаг-офицер Жандр подошел.

— Поезжайте немедленно ко всем командирам кораблей, — сказал Корнилов, — и скажите им, что если хоть одна подводная пробка будет открыта без моего приказания, то признаю командира того корабля за государственного преступника и в кандалах отправлю к государю.

Это было сказано с энергией, и все присутствовавшие поняли, что Корнилов говорил не фразы и что он сумеет воспользоваться властью, добровольно уступленною ему другими начальниками.

Жандр тотчас поехал на "Ростислав", который уже начал было погружаться в воду, и затем на другие корабли. Только к Нахимову он не решился ехать.

Оставшись с Тотлебеном, Корнилов сказал:

— Вы знаете состояние работ на Южной стороне лучше моего. Скажите, где вы видите необходимость самой спешной работы? Надо удвоить энергию, я привлеку к работе не только солдат и матросов, но и мещан, крестьян и даже арестантов.

— По моему мнению, — сказал Тотлебен, — лучше и полнее других вооружен шестой бастион. Вал у пятого бастиона слишком низок. Ров четвертого бастиона едва начат, пороховые погреба вообще устроены ненадежно, все батареи к востоку от Южной бухты не связаны между собою, и самая местность представляет несколько слабо защищенных подходов. Вооружение Малаховой башни также неудовлетворительно, и она не представляет достаточного препятствия неприятелю, умевшему овладеть так называемыми "неприступными" алминскими высотами.

— Даже светлейший понял это, — сказал Корнилов. — Алминский урок не прошел для него даром, и, как вы знаете, он утром прислал нам приказание укреплять Малахов курган. Интересно было бы знать, где князь теперь пребывает. О нем ходят самые сбивчивые слухи. Казалось, он на Мекензиевой даче имел дело с неприятелем, а теперь уверяют, что он окончательно покидает нас и ретируется к Бахчисараю.

— Всего грустнее, — заметил Тотлебен, — что, по-видимому, князь от нас отрезан. Час тому назад адмирал Станюкович отправил курьера к князю, тот не нашел главной квартиры и возвратился с известием, что неприятель отбил часть обоза нашей армии и отрезал ее от города. — Слышал, слышал, — нетерпеливо сказал Корнилов. — Если это правда и если князь не ударит неприятелю в тыл, а будет сидеть под Бахчисараем, то нам не удержаться… Но мы должны исполнить свой долг… Вот и ваши товарищи, теперь обсудим все.

Вошли два инженера, за которыми послал Корнилов.

— Составьте ведомость, — сказал Корнилов, обращаясь к Тотлебену, какие средства нужны для успеха работ — и средства явятся. Чего нет в роте, то дадут доки, а чего недостанет в доках, то дополнит инженерная команда. Спрашивайте, требуйте. Если вам нужны орудия — требуйте орудий, словом, не стесняйтесь ничем. Диспозицию войск я уже придумал. Резервных солдат мы поставим за оборонительной стеной, а матросов, как более развитых, употребим на защиту балок и ущелий. Малахов курган я поручил Владимиру Ивановичу Истомину… Будем стоять, господа. Слава будет, если устоим. Если же нет… помните, мы с вами учили когда-то в истории: мертвые срама не имут… Вечером прошу всех к себе для окончательного распределения ролей и позиций.

Понемногу все разошлись, Корнилов велел оседлать коня и собирался осматривать укрепления, как вдруг к нему вошел капитан одного из кораблей.