— Вы правы, не только, но в первую очередь дело. Из-за Вальпургиевой ночи придется немного отложить все это, завтра я буду просто не в состоянии о чем-то думать или делать, за несколько часов до шабаша мы становимся, как бы это сказать, одержимыми… я при всем желании не смогу что-то сделать.

Вампир понял ее и когда они дошли до небольшого водопада, он предложил своей спутнице присесть на ажурную скамейку.

— Это касается меток избранной невесты? Не дергайтесь так, если не хотите, можете не отвечать. Просто довольно необычно, что комиссар, которая занимается гибелью девушек, сама является alere. Наверно, мне стоит подумать о том, чтобы попросить вас вернуться.

Голос вампира был теплым и участливым, с непонятной ноткой грусти, которую Ведара уловила на грани восприятия. Женщину уже начала раздражать эту ситуация, которая по большому счету была большой ошибкой и, понимая, что выглядит довольно жалко, Ведра обреченно вздохнула.

— Неужели это так заметно, но почему я тогда ничего не вижу? Мердо, я не могу уехать пока не разрешиться, да и зачем?

— И не увидите, это доступно только нам и то, на таком уровне только самым сильным. Через некоторое время конечно заметят остальные, но не сейчас. Вам не приходило в голову, что я переживаю за вашу целостность?

Мердо смотрел на ведьму серьезным взглядом прямо в упор и, ощущая на себе его тяжесть, она чуть-чуть сжалась.

— Это радует, что не все, — прошептала Ведара, с трудом переводя взгляд от вампира на свои руки, лежащие на коленях, — я понимаю. У вас могут быть проблемы, если со мной или Лейврном что-то случится, но насчет короля я преувеличила. Нас отправило отделение, а барон Маккендзи вызвался сам.

— Плевать на вашего короля и отделение тысячу раз, я переживаю за вас вовсе не по этой причине, — тихо проговорил Мердо, и как ни в чем не бывало, резко перевел тему, — я вижу, что у вас проблемы с вашей связью, что не так?

Ведара не успела обдумать слова вампира, как пришлось отвечать:

— Все не так. Эта связь взялась из ниоткуда, мы абсолютно чужие. Тем более у него есть любимая женщина, а его ко мне тянет только из-за меток. Я знаю, о чем говорю, это простого человека можно обмануть, но я слышу и чувствую душой, через нее получаю от природы силу. Неужели бы я не поняла, что Шайенн близок мне? Это несправедливо, и я не понимаю, как Баст может такое допускать!

— Шайенн…

Повторив имя помощника, лицо Мердо не поменялось, но под глаза запали глубокие тени. Мужчина не знал что нужно сказать и как отреагировать. То, что на этой женщине были метки чужого вампира, отзывалось в сердце глухой болью, как будто вот-вот он потеряет то, что очень дорого. За много лет, прошедших с момента смерти его Оливии, он уже так свыкся с потерей, что уже не обращал внимания на пустоту внутри. Только сейчас, глядя на эту яркую женщин, он понял, что все еще живет, а не просто пьет кровь, ходит и разговаривает.

— Не думал, что скажу когда-нибудь нечто подобное, потому что допустить божественную ошибку, это усомниться, в праве Баст вершить нашу судьбу. Но я готов помочь вам и обратиться к Верховной Жрице, — медленно, тщательно чеканя каждое слово, проговорил Мердо, глядя прямо перед собой.

Встречный вопрос застыл у Ведары на губах, впереди, над небольшим озером, куда с приятным шумом впадал водопад, засверкали маленькие крылышки тех самых бабочек, которые она встретила в саду графа еще утром. Мердо проследил ее взгляд и тоже замер, но не от восхитительного в своей изящности зрелища, в груди что-то окаменело. Этих крылатых созданий, тщательно выверяя каждый шаг, создала его супруга за два месяца до своей гибели. Удивительно, но даже после ухода Оливии многие вещи, которые она напитывала силой, не исчезли вслед за ней и продолжали постоянно напоминать о ней.

— Это… — мужчина хотел рассказать Ведаре, что на самом деле значат для него эти бабочки, но не смог сказать ни слова.

Кружась в лучах закатного солнца, вслед за которым, минуя ночь, наступит рассвет, такова магия Оранжереи и, ловя блики от брызг, крылатые танцовщицы облепили руку ведьмы, стоило ей поднять ее на уровень груди. Взмахнув крылышками, они стали огненно-красного цвета, потом золотого и изумрудного.

— Это создала ваша жена, — утвердительно произнесла ведьма и посмотрела Мердо в глаза, — мне жаль, но я не она и никогда ею не буду. Несмотря на схожесть с портретом и… прическу.

За нарочито грубым тоном ведьма старалась скрыть растерянность и мысли о том, что вряд ли так противилась избранности alere, если бы эти метки принадлежали Мердо. Но его светлость давно научился читать между строк и даже букв, поэтому не обратил на слова женщины внимания. Каждый вправе говорить то, что хочется, слова ничего не значат. Слова — это мусор, без которого ни один человек еще не смог прожить, поэтому так тяжело найти того, с кем можно просто помолчать и тебе будет хорошо от одного его присутствия.

— Я никогда не смотрел на внешность, и сравнивать вас с кем-то, Ведара, было бы глупостью.

Ведара вспомнила отражение Оливии в зеркале, когда она показывала, как надо зачесать волосы и буркнула:

— И правда, мы не похожи.

— Только если упрямством, — хмыкнув, поддакнул граф, — а в остальном вы разные и не знаю, хорошо ли это. В любом случае, я ошибся.

Последние слова прозвучали очень странно, и ведьма тут же насторожилась, мысленно встав в охотничью стойку.

— В чем?

Его светлость не смог бы сказать, даже если бы очень захотел. Ведара еще слишком молода, чтобы воспринять это как нужно, а истерик он не любил, лучше сделать так, чтобы она вообще ни о чем не знала и жила так, как привыкла. Увидев ведьму утром в саду, он подумал, что Баст сжалилась над ним и исполнила то, что обещала в день, когда умерла его обожаемая супруга. Богиня сказала, что душа Оливия очень яркая и сильная, не запятнавшая себя плохими делами, потому круг перерождения пройдет быстро и успеет вернуться в этот мир, пока его еще не покинул сам граф. Ведара очень напомнила вампиру супругу в первые месяцы их знакомства, но эта ведьма была еще неистовее, а внутри полыхал такой огонь, который не снился даже Оливии. Но он все равно был рад, что в его скучной и размеренной жизни ворвался такой ураган, внешне очень правильный пытающийся запрятаться в шкурку серой мышки. Но его светлость прекрасно видел, какая Ведара ослепительная внутри, настоящая. Никакая внешняя шелуха не может скрыть от него сокровище. То, что она предназначена Шайенну — это либо ошибка, либо чудовищная насмешка в его огород, но чем он так насолил богине?

— Как же давно боги размотали эту нить… — едва слышно прошептал он и, встав, поклонился опешившей Ведаре, — уже поздно, да и вы уже устали, позвольте вас проводить?

Ведара с удовольствием бы позволила это сделать, но она видела, что мужчине нужно побыть одному. Поэтому наступив на горло своим желаниям, она с улыбкой отказалась.

— В другой раз… Мердо.

Его светлость улыбнулся одними глазами, он услышал больше, чем было сказано одним его именем и это одновременно и обрадовало, и заставило тревожиться. Теперь его жизнь не вернется в привычное русло, даже если случится так, что комиссар вернется в Орвилл. Слишком смело он шагнул за своим любопытством и угодил в сети к Баст, так же как и Шайенн, и Латифель.

— Ведара, я не хочу настаивать, но признаться мне очень любопытно, как проходят ведьминские шабаши. Подумайте, может возьмете меня завтра с собой?

Граф ответа дожидаться не стал, избавив обоих от неловкости, и едва он скрылся за ближайшими деревьями, как ведьма откинулась на спинку скамьи, широко расставила ноги и с чувством выругалась:

— Б..!!

— Госпожа Вольт. Такие выражения не пристало говорить женщине, — с укором прошелестел мелодичный голос где-то сбоку.

Ведара подорвалась как ужаленная, готовая в следующую секунду отразить врага смертельным заклятием, но никто на нее не прыгал, не пытался атаковать. А на месте предполагаемого противника стояла только поникшая эльфийка с печатью вселенской скорби на лице. Увидев ее, ведьма без сил плюхнулась обратно и беззлобно фыркнула: