Такими неправильными. Не относящимися ко мне.

Мотаю головой, сжимая ноги. Он усмехается.

Опускается на кровать и подползает ко мне. Словно змей, задержавшись сверху.

Холодные губы касаются моей щеки, медленно направляясь к краю моих, и как только касаются их, кажутся такими неправильными. Не моими. Не теми, что я когда-то знала.

Стараюсь расслабиться, но всё, что выходит сделать — лишь ощущать его прикосновения.

Ничего не значащие. Не приносящие ни единого удовольствия.

Губы — исследуют грудь и смыкаются на соске. Руки — разводят ноги шире. Холод — исходит от него.

И как только мужские пальцы касаются меня там, я прикрываю глаза в надежде почувствовать хоть что-то, но единственное — боль.

Выворачиваюсь. Пытаюсь сомкнуть ноги. Остановить его.

Упираюсь ладонями в мужскую грудь, а затем скольжу ими по рукам к тому месту, где уже оставила следы. Где уже молча сказала «нет».

Вдох.

Резкий толчок.

Без слов. Без чувств. Без нежности.

— Нет, стой, — молю я, пытаясь его оттолкнуть.

Но он не слышит. Он входит дальше, а я чувствую, как от боли по щекам катятся слёзы.

— Остановись, — оборванный всхлип в надежде, что боль перекрасится. — Дэвид, пожалуйста.

Выходит, рычит мне на ухо и резко переворачивает на спину, подняв на колени. Я хватаюсь руками за простыни. Пытаюсь найти хоть какую-то опору, чтобы почувствовать себя защищённой, но всё, что я ощущаю — лишь боль.

— Дэвид, прекрати, — кричу я, ощущая, как что-то тёплое скатывается по внутренней стороне моих бёдер в то время, как он продолжает. — Дэвид!

К горлу подступает тошнота, а всё вокруг беспощадно вертится, словно я на карусели. Падаю лицом вниз, ощущая, как он остановился и протяжно стону, когда он выходит из меня.

Сползает на пол, стянув со своего члена презерватив, и вытирает окровавленные руки о белые простыни.

Крепко сжав челюсть, сквозь пелену я вижу лишь тёмно-карие глаза, что смотрят прямо мне в душу, пока по щекам скатываются горячие слёзы.

Слёзы той боли, что я пережила.

Я не могу остановить себя. Сжимаю под столом в кулак край чёрного платья и всё еще смотрю…смотрю, не отрываясь, в глаза того, кто сейчас видит меня насквозь. Оголённую. Незащищённую. Открытую.

И он первый, кому я позволяю видеть свою душу настолько насквозь.

— На этом всё. Если появятся какие-то новости, докладывайте Джессике, — указывает Чарльз, и я тут же встаю, намереваясь сбежать оттуда, где меня в буквальном смысле душит.

Цепляюсь ногой за стул, слыша рядом смешок, и отталкиваю его от себя, направляясь к двери так быстро, насколько мне хватает сил и дыхания.

Но не тут то было.

Грубая мужская рука цепляется за моё плечо, и я оказываюсь прижата Дэвидом Купером между проходом и лестницей, что ведёт вниз.

— Мы не договорили, — качает он головой.

Меня охватывает паника.

— Отвали от меня, — пытаюсь оттолкнуть, но попытки отдаются болью в груди.

— Что-то ты совсем непослушная, Джейд, — качает он головой, одной рукой проникая мне под платье. Я тут же скрещиваю ноги. — Перестань, я ведь вижу, что ты хочешь повторить. Только давай на этот раз без криков.

— Я сказала — иди к чёрту, — хватаясь руками за шиворот его рубашки, выкрикиваю я.

Он лишь кашляет, но не отпускает меня. Прижимается ещё сильнее, надавливая на живот. Рука скользит выше и касается груди, почти того места, где Уэльс оставил метку.

— Можешь кричать на весь коридор, но, как и тогда, так и сейчас, тебе никто не поможет, Шлюшка-Прайс, — резкий смешок, вплеснувшийся горячим дыханием мне в губы и громкий вдох от резкого удушья.

Холодный поток ветра тут же ударяет мне в лицо, как только Купера откидывают на пол, а я стою, прижавшись всем телом к стене, пытаясь отдышаться.

— Какого хрена, Уэльс?! — пытаясь подняться на ноги, орёт тот.

— Так это был ты? — на удивление…да какое к чёрту удивление?! Голос Уэльса равномерен и спокоен, хотя дыхание поверхностное и частое.

— Что?! — Дэвид уже на ногах. — Если тоже хотел полакомиться, так бы и сказал, — отряхивает он руки.

Мои ноги становятся ватными, а руки дрожат, будто в истерике.

— Ты сделал это, да? — переспрашивает Уэльс, зачем-то кинув быстрый взгляд на меня, словно ожидая подтверждения.

Но здесь не нужно моих слов. Внешний вид и состояние говорят сами за себя.

Да.

Это был он, Остин.

— Она не дала тебе, поэтому ты решил её изнасиловать?

— Ой, — фыркает тот, — да ладно тебе. Это же Прайс!

Ну да. Та дурочка, идиотка-Прайс.

Отчего-то на губах расползается больная улыбка, а горло сжимается в тонкий узел.

Всего три слова, а мир рушится под ногами.

— Какой же ты кретин, Купер, — качает головой Остин, глядя на своего друга.

Бывшего друга.

Бывшего, с этого самого момента.

Момента, когда кулак Остина проехался по лицу Дэвида Купера. Когда он повторил это снова и снова, пока тот не застонал на полу, сплёвывая кровь. Размазывая её по полу, пытаясь встать на ноги и ответить, но поскальзываясь и снова падая к его ногам.

Остин отряхивает левую руку, которой наносил удары, и разминает пальцы, повернув голову в мою сторону.

И вот оно.

Осознание.

Хреново осознание, что мы оба пытались нарыть все это время.

Причину, по которой я вчера отвезла его на кладбище, а он ударил Дэвида Купера.

Она всплыла на поверхность и просто кричала в этом поглощённом тишиной коридоре.

Драла наши глотки и тормошила душу, пытаясь вывернуть её наизнанку, в то положение, в котором она была уже несколько раз, когда его руки доходили дальше, чем до обычного касания.

Мы в полном дерьме, Остин.

И от этого осознания стало неимоверно страшно. Страшно за то, как всё смогло так далеко дойти и чем может обернуться.