— Моя дорогая, — говорила она сейчас миссис Мартиндейл. — Пожалуйста, извините меня, право, мне так совестно вас беспокоить. Но я вынуждена просить вас оказать мне огромное одолжение. Ради бога, извините меня. Я хочу спросить, не знаете ли вы случайно кого-нибудь, кто, быть может, нуждается случайно в услугах моей маленькой миссис Кристи?
— Вашей миссис Кристи? — переспросила миссис Мартиндейл. — Позвольте, я что-то не припомню… Или, позвольте…
— Поверьте, — сказала миссис Уаймен, — я бы ни за что на свете не стала вас беспокоить, у вас столько дел, и вы всегда так заняты, но я знаю, что вы знаете мою маленькую миссис Кристи. У нее больная дочка, ну, вы знаете, — детский паралич, — и она ее содержит, и я просто ума не приложу, что теперь с ними будет. Я бы ни за что на свете не стала вас беспокоить, но вы понимаете, она всегда что-то делала для нас — я все время придумывала для нее какую-нибудь работу, а теперь на следующей неделе мы уезжаем на ранчо, и я просто не знаю, что с нею будет. И еще эта калека дочь, и вообще… Они просто не выживут!
Миссис Мартиндейл испустила чуть слышный стон.
— О, какой ужас! — сказала она. — В самом деле, это ужасно. Мне бы очень хотелось… Скажите, чем я могу помочь?
— Ах, если бы вы могли указать кого-нибудь, кому она может предложить свои услуги, — сказала миссис Уаймен. — Честное слово, я бы ни за что на свете не стала вас беспокоить, ни за что, но я просто не знаю, к кому обратиться. А моя маленькая миссис Кристи — это же, право, настоящее чудо. Она умеет делать решительно все. Конечно, беда в том, что она вынуждена работать дома, чтобы присматривать за больной дочкой, но нельзя же ее за это винить, не правда ли? Она может приходить, брать работу на дом и приносить обратно. И она так быстро и хорошо все делает. Ради бога, простите, что я вас беспокою, но если бы только вы могли подумать к кому нам…
— Кто-то должен найтись! — с жаром воскликнула миссис Мартиндейл. — Я подумаю. Я как следует пороюсь в памяти, и наверное вспомню кого-нибудь, и тотчас позвоню вам.
Миссис Мартиндейл возвратилась в гостиную, опустилась на голубовато-серое шелковое сиденье и снова взялась за недошитый халат. Яркий, удивительно яркий солнечный луч проник в комнату, скользнул мимо вазы с орхидеями, похожими на бабочек, и лег на мягкий завиток волос под добродетельным чепцом.
Но миссис Мартиндейл даже не поглядела в окно. Взгляд ее голубовато-серых глаз был прикован к изнурительной работе, которую выполняли ее пальцы. Этот халат и еще двенадцать других! В них такая нужда, такая отчаянная нужда! И сроки! Главное сроки! Стежок, и еще стежок, и еще стежок, и еще. Миссис Мартиндейл поглядела на дрожащую кривую линию стежков, выдернула нитку из иголки, распорола три-четыре стежка, снова вдела нитку в иголку и снова принялась шить. И, кладя стежок за стежком, верная своему слову и велению сердца, она рылась и рылась в памяти.
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
Может быть, телефон зазвонит, если я перестану об этом думать. Иногда это помогает. Если бы я могла думать о чем-нибудь другом! Если бы я могла думать о чем-нибудь другом! Может быть, если я сумею сосчитать до пятисот, телефон зазвонит. Буду считать медленно и честно, без обмана. А если он зазвонит, когда я дойду до трехсот, я буду считать дальше. И не возьму трубку, пока не досчитаю до пятисот. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять, пятьдесят… О, пожалуйста, зазвони. Зазвони.
Взгляну еще раз на часы, последний раз. Больше не буду на них смотреть. Десять минут восьмого. Он сказал, что позвонит в пять.
«Я позвоню тебе в пять, дорогая». Кажется, именно тут он прибавил — «дорогая». Я почти уверена, что именно тут. Я знаю, что он два раза назвал меня «дорогая». Второй раз — когда прощался. «До свиданья, дорогая». Он был занят и не мог много говорить — ведь он не один в конторе, но он два раза назвал меня «дорогая». Он не рассердился, что я ему сама позвонила. Я знаю, мужчинам нельзя часто звонить, я знаю, они этого не любят. Если им звонить, они понимают, что ты все время о них думаешь и хочешь их видеть, и начинают тебя за это презирать. Но я ведь уже целых три дня с ним не говорила — три дня. Я всего-навсего спросила его, как он поживает. Ведь так кто угодно мог ему позвонить. В этом нет ничего особенного. Не мог же он подумать, что я ему надоедаю. «Нет, ну что ты, конечно, нет», — сказал он. И пообещал, что сам мне позвонит. Он вовсе не обязан был это говорить. Я его не просила, право не просила. Клянусь, не просила. Не мог же он сказать, что позвонит, а потом никогда больше не позвонить. Прошу тебя, боже, не допусти, чтобы он так сделал. Прошу тебя.
«Я позвоню тебе в пять, дорогая». «До свиданья, дорогая». Он был занят и спешил, и рядом были люди, но он дважды сказал мне «дорогая». И это мое, это мое. Это останется моим, даже если я его никогда больше не увижу. Но этого так мало. Мне мало. Мне всего мало, если я его никогда больше не увижу. Пожалуйста, боже, сделай так, чтобы я его снова увидела. Пожалуйста, я так хочу его видеть. Так хочу его видеть. Я буду хорошей, боже. Я постараюсь быть лучше. Я очень постараюсь, только сделай, чтобы я его снова увидела. Только сделай, чтобы он мне позвонил. Ну, пусть он мне сейчас позвонит.
Пусть моя мольба не покажется тебе слишком ничтожной, боже. Ты сидишь там, наверху, седовласый и старый, в сонме ангелов и звезд, скользящих мимо. А я приношу тебе свою мольбу о телефонном звонке. Нет, не смейся надо мной. Ты не знаешь, каково мне. Тебе там так спокойно на твоем троне, посреди крутящегося голубого пространства. Ничто не может потревожить тебя. Никто не может сжать твое сердце в кулаке. А это больно, — это так больно. Неужели ты мне не поможешь? Во имя сына твоего помоги мне. Ты же сказал, что сделаешь все, о чем бы тебя ни попросили во имя его. О боже, во, имя твоего единственного возлюбленного сына, Иисуса Христа, спасителя нашего, сделай так, чтобы он мне сейчас позвонил.
Нет, так не годится. Нельзя так распускаться. Подумай сама. Предположим, молодой человек обещал девушке позвонить, а потом вдруг что-то случилось и он не позвонил. В этом еще нет ничего ужасного, не правда ли? Такие вещи происходят ежеминутно везде на свете. Ах, какое мне дело до того, что происходит везде на свете? Почему этот телефон не может зазвонить? Почему? Почему? Почему ты не можешь зазвонить? О, пожалуйста, зазвони! Неужели тебе трудно, проклятая, уродливая, блестящая коробка?.. Что ты, заболеешь от этого, что ли? Ну да, конечно, заболеешь! Будь ты проклята, я вырву тебя из стены с корнем. Разобью твою самодовольную черную морду на мелкие кусочки. Пропади ты пропадом!
Нет, нет, нет. Так не годится. Нужно думать о чем-нибудь другом. Вот что я сделаю. Унесу часы в другую комнату, чтобы не смотреть на них. Если нужно будет посмотреть, тогда придется пойти в спальню, а это уже какое-то дело. Может быть, он позвонит мне прежде, чем я снова посмотрю на часы. Если он мне позвонит, я постараюсь быть с ним такой хорошей. Если он скажет, что не может со мной сегодня увидеться, я скажу: «Ну, ничего, дорогой. Ну, конечно, ничего, все в порядке». Я буду такой же, как тогда, когда мы только что познакомились. Может быть, я ему снова понравлюсь. Я была такой хорошей вначале. О, это так просто, быть хорошей с мужчиной, пока ты в него не влюбилась.