— Сам-то он человек богатый, думается мне, — сказал мистер Бейн, одним махом возвращая Изумительного Старика из прошедшего времени в настоящее.

— Ну уж, богатый! — улыбка миссис Уиттэйкер была сама снисходительность и доброта. — Но он хорошо вел свои дела. О да, до самого конца отец отлично вел свои дела. Клинт говорит, что все в отменном порядке.

— Он показывал тебе свое завещание, Хэт? — спросила миссис Бейн, приглаживая складочки на рукаве худыми загрубевшими пальцами.

— Да, — отозвалась ее сестра. — Да, показывал… Да, он показывал мне свое завещание. Позвольте, когда же это было? Примерно с год назад, если не ошибаюсь. Как раз перед тем, как у него стала слабеть память.

Миссис Уиттэйкер откусила крошечный кусочек пирожного.

— Необыкновенно вкусно, — сказала она и рассмеялась тихим булькающим смехом. Этот смех миссис Уиттэйкер обычно приберегала для вечерних чаепитий, помолвок и больших званых обедов.

— Нет, вы только послушайте, — начала она так, словно хотела поделиться забавной шуткой. — Он взял и оставил все свои деньги мне. «Ну как же так, папа!» — сказала я ему, как только ознакомилась с этой частью завещания. Но он решил почему-то, что мы с Клинтом лучше всех сумеем позаботиться о его деньгах. А вы сами знаете, что бывает, если отец вобьет себе что-нибудь в голову. Вы только подумайте, как я должна была себя чувствовать! Я просто не могла произнести ни слова.

Она снова рассмеялась и в очаровательном замешательстве покачала головой.

— Ах да, Элли! — вдруг спохватилась она. — Он же завещал тебе всю мебель, которую привез сюда с собой, и все вещи, купленные, пока он жил здесь у вас. Люису же он завещал своего Теккерея. А те деньги, что он вам одолжил, чтобы вызволить Люиса из беды, когда тот прогорел со своими скобяными товарами, — эти деньги отец решил рассматривать как свой подарок вам.

Она откинулась на спинку кресла и, улыбаясь, обвела глазами слушателей.

— Но Люис уже выплатил больше половины своего долга, — сказала миссис Бейн. — Осталось всего около двухсот долларов, и тогда весь долг будет погашен полностью.

— Тем не менее отец рассматривает это как подарок, — настойчиво повторила миссис Уиттэйкер. Она наклонилась и похлопала зятя по плечу. — Отец всегда любил вас, Люис, — сказала она мягко.

— Бедный старик, — пробормотал мистер Бейн.

— А есть там… Говорится там что-нибудь о Мэтте? — спросила миссис Бейн.

— О Элли! — кротко упрекнула ее мисс Уиттэйкер. — Если вспомнить, сколько денег отец вечно тратил, и тратил, и тратил на Мэтта, то, мне кажется, этого более чем достаточно… более чем Достаточно. И вдруг Мэтт отправляется куда-то на Запад, женится на этой женщине, а отцу — ни слова. Отец узнает о его браке от посторонних людей… Нет, мы все просто не отдаем себе отчета в том, как это обидело отца. Он не любил говорить об этом браке, но никогда, мне кажется, не мог с ним свыкнуться. Я вечно благодарю бога за то, что наша бедная дорогая мамочка до этого не дожила.

— Бедная мамочка, — сказала миссис Бейн срывающимся голосом, снова пуская в ход свой мокрый платочек. — Я и сейчас слышу, как она, бывало, говорила нам: «А теперь, дети, бога ради, постарайтесь ничем не прогневить отца, чтобы у него не испортилось настроение!» Сколько раз мы это слышали, помнишь, Хэт?

— Помню ли я! — сказала миссис Уиттэйкер. — А ты помнишь, как они, бывало, играли в вист и в какую ярость приходил отец, когда проигрывал?

— Да, как же! — взволнованно воскликнула миссис Бейн. — Помнишь, как мама пыталась плутовать, лишь бы только, не дай господь, не выиграть у него? Впрочем, ей так часто приходилось плутовать, что под конец она передергивала уже очень ловко.

Обе сестры рассмеялись тихонько, взволнованные воспоминаниями о давно прошедших днях. Воцарилась приятная, задумчивая тишина.

Миссис Бейн похлопала себя кончиками пальцев по губам, подавляя зевок, и бросила взгляд на часы.

— Уже без десяти одиннадцать, — сказала она. — Я и представления не имела, что так поздно. Хотелось бы мне… — Она спохватилась, и лицо ее стало пунцовым, а желание осталось невысказанным.

— Ты понимаешь, мы с Лю как-то уже привыкли рано ложиться спать, — пояснила она. — У отца был такой чуткий сон, что мы боялись его потревожить и уже не могли принимать гостей и играть в бридж, как бывало прежде, до его переезда к нам. А стоило нам собраться в кино или еще куда-нибудь, он начинал жаловаться, что его бросают дома одного, так что нам в конце концов пришлось и от этого отказаться.

— О да, старик всегда знал, чего он хочет, и умел поставить на своем, — улыбаясь сказал мистер Бейн. — Говорю вам, это какое-то чудо. Ведь без малого восемьдесят пять лет!

— Да, подумать только! — сказала миссис Уиттэйкер.

Наверху скрипнула дверь, и на лестнице послышались быстрые твердые шаги. В комнату влетела мисс Честер.

— О миссис Бейн! — вскричала она. — О боже мой, ваш почтенный папаша! О, о! Он скончался! Я заметила, что он вроде как пошевелился и захныкал немножко и вроде как потянулся к своему молочку — вроде как попить захотел. Ну, я взяла чашку с теплым молочком и поднесла к его губам, а он как повалился головой вперед и расплескал все молоко на себя. И отошел.

Миссис Бейн мгновенно разразилась неудержимыми рыданиями. Ее супруг нежно обхватил ее за плечи, бормоча:

— Ну, полно, полно…

Миссис Уиттэйкер поднялась, аккуратно поставила стакан с сидром на стол, встряхнула носовой платочек и двинулась к дверям.

— Какая прекрасная кончина! — провозгласила она. — Чудесная, изумительная жизнь и прекрасная спокойная кончина. О, это лучшее, что можно пожелать, Элли, воистину самое лучшее.

— О да, да, миссис Бейн, что правда, то правда — это самое лучшее, — убежденно подхватила мисс Честер. — Это же просто милость господня, вот что я вам скажу!

Втроем они помогли миссис Бейн подняться по лестнице.

ПЕСНЬ О РУБАШКЕ[2]

1941

Был один из тех необыкновенно ярких, солнечных дней, когда все предметы словно вырастают на глазах. Улица казалась шире и тянулась далеко, далеко, а дома стали как будто выше и уходили в самое небо. Цветы в деревянных ящиках на карнизах под окнами не расплывались в яркие, но бесформенные пятна, а тоже словно увеличились в размере, и каждый цветок, даже каждый лепесток стал виден совершенно отчетливо. Право, в этот день все приятные предметы, которые обычно слишком мелки и незначительны, чтобы их замечать, сами бросались в глаза: изящные фигурки на радиаторах машин, и славные золотые шарики на древках знамен, и искусственные цветы и фрукты на дамских шляпках, и подведенные веки под полями этих шляпок. Побольше бы таких дней в году!

Когда солнце так необычайно щедро льет свои лучи, это, как видно, оказывает свое воздействие и на скрытые от глаз предметы, ибо миссис Мартиндейл, приостановившись и окидывая взглядом улицу, совершенно отчетливо почувствовала, как сердце растет и ширится у нее в груди. Размеры сердца миссис Мартиндейл пользовались заслуженной славой среди друзей, и друзья, как им и полагается, разблаговестили об этом везде и всюду. Вот почему имя миссис Мартиндейл обычно значилось одним из первых в списках тех общественных организаций, которые постоянно обращаются с призывами покупать благотворительные билеты, и ей нередко приходилось на каком-либо собрании филантропического характера позировать перед фотоаппаратом и, сидя за столом, делать вид, что она с глубочайшим вниманием слушает свою собеседницу.

Но грудь миссис Мартиндейл, вмещавшая ее большое сердце, отнюдь не отличалась, как это, увы, нередко бывает, такими же внушительными размерами. Груди миссис Мартиндейл были восхитительны по форме, нежны и вместе с тем упруги и смотрели одна — вправо, другая — влево, словно повздорив друг с другом, по удачному сравнению, заимствованному у русских авторов.