Понятно, он пришел в бешенство. Невинность — это приятно, это трогательно, это желанно, но все хорошо в свое время; если невинность заходит слишком далеко, это становится просто смешным. Теперь мистер Дьюрант от всего сердца жалел, что им вообще довелось встретиться, о чем он тут же не преминул сообщить Розе.
Но это был не выход из положения. Своим друзьям он обычно весело заявлял, что знает «способ, два». Такие случаи можно, как говорят опытные люди, «уладить». Светские дамы Нью-Йорка, насколько ему известно, считают это пустяком. И этот случай тоже можно уладить. Он уговорил Розу пойти домой и просил ее не волноваться, — он все устроит. Прежде всего Нужно было спровадить ее подальше, чтобы никто не увидал ее красного носа и заплаканных глаз.
Но одно дело знать «способ, два» и совсем другое — применить это знание на практике. Мистер Дьюрант ума не мог приложить, у кого получить на этот счет совет. Он представил себе, как он будет расспрашивать своих друзей, не знают ли они «кого-нибудь, к кому эта девушка, про которую ему говорили, может обратиться». Он слышал, как он произносит эти слова, сопровождая их нервным смешком, и почувствовал, как фальшиво прозвучат они в его устах. Довериться хотя бы одному, — означало довериться слишком многим. Он жил в городе хотя и процветающем, но пока еще небольшом, и сплетни в нем распространялись с быстротой тайфуна. Ни на минуту не пришла ему в голову мысль, что жена его может поверить подобным слухам, если они до нее дойдут; но к чему причинять ей неприятности?
Шли дни и мистер Дьюрант все больше бледнел и волновался. У жены начались нервные припадки, потому что он наотрез отказывался от вторых порций. Каждый день в нем возрастал страх, что он в поисках выхода вынужден будет дойти до потворства нарушению закона своей страны, а возможно, и закона любой страны на свете. Конечно, каждой приличной христианской страны.
Руби — вот кто вызволил их в конце концов из беды. Когда Роза призналась ему, что не удержалась и рассказала обо всем Руби, он чуть не задохнулся от гнева. Руби была секретаршей вице-президента резиновой компании. Не правда ли, будет прелестно, если она проговорится? Всю ночь, лежа рядом с женой в постели, он ни на секунду не сомкнул глаз. При одной мысли, что он может случайно встретиться с Руби в коридоре, его бросало в дрожь.
Но, когда они все-таки встретились, Руби держалась восхитительно; она не метнула на него укоряющего взгляда, не повернулась к нему холодно спиной. Она, как всегда, приветливо улыбнулась ему и сказала «доброе утро», подняв на него глаза с понимающим и озорным видом; в этом взгляде была даже какая-то доля восхищения. Между ними возникло чувство близости, словно общая тайна приятно связала их воедино. Какая чудесная девушка эта Руби!
Она уладила все без особых хлопот. Мистер Дьюрант не принимал в этом непосредственного участия. Он слышал обо всем только от Розы в те редкие встречи, когда вынужден был видеться с ней. Руби знала от каких-то там своих знакомых об «одной женщине». Это будет стоить двадцать пять долларов. Мистер Дьюрант рыцарски настаивал, чтобы Роза взяла у него эти деньги. Роза начала было всхлипывать, но он в конце концов ее уговорил. Это не значило, правда, что он не мог бы найти более приятного применения двадцати пяти долларам, особенно если вспомнить, что сынишке надо лечить зубы… да и мало ли еще расходов.
Но, слава богу, теперь со всем этим покончено. Бесценная Руби отвела Розу к «этой женщине», а затем в тот же день отвезла ее на вокзал и посадила в поезд — Роза отправилась к сестре. Руби додумалась даже послать этой сестре телеграмму и сообщить о том, что Роза болела гриппом и нуждается в отдыхе.
Мистер Дьюрант уговаривал Розу смотреть на эту поездку как на кратковременный отпуск. Больше того, он обещал, что замолвит за нее словечко, если она захочет снова вернуться на работу. Но при упоминании об этом, нос Розы снова начал краснеть и она принялась громко всхлипывать, а потом отняла от лица мокрый носовой платок и сказала с удивительной для нее решительностью, что не желает больше видеть ни завода резиновых изделий, ни Руби, ни мистера Дьюранта. Он снисходительно посмеялся над этим и заставил себя похлопать девушку по худой спине. Исход дела доставил ему такое облегчение, что он великодушно не обратил внимания на ее грубость.
Вспоминая эту последнюю сцену, мистер Дьюрант тихонько хихикнул. «Верно, хотела огорчить меня, потому и сказала, что больше не вернется, — подумал он, — может, ждала, что я упаду на колени и буду умолять ее вернуться».
Как приятно и утешительно сознавать, что все уже позади. Мистер Дьюрант подхватил где-то выражение, которое считал удивительно подходящим к случаю; оно казалось ему чертовски смачным. В нем был шик; такого рода словечки, небрежно роняют щеголи, носящие гетры и размахивающие тросточками. Мистер Дьюрант с удовольствием произнес его.
— И точка! — Сказал он это про себя или произнес вслух, он и сам не знал.
Трамвай затормозил, и девушка в грубошерстном пальто направилась к выходу. На ходу она толкнула мистера Дьюранта, — он готов был поклясться, что она это сделала нарочно, — игриво извинилась и бросила на него лукавый, как ему показалось, взгляд. Он привстал было, чтобы последовать за ней, но потом снова опустился на сиденье. В конце концов погода сегодня сырая и до дома еще пять кварталов. И снова он почувствовал приятную уверенность в том, что всегда найдется много других.
В отличном настроении он сошел с трамвая и направился к дому. Погода была прескверная, но пронизывающий холод и проливной дождь лишь отчетливее рисовали его воображению манящую картину: уютный, ярко освещенный дом, огромное блюдо горячей отварной рыбы, поджидающие его послушные дети и жена. Он шел не спеша, продлевая приятное предвкушение, шел вдоль чистого тротуара, мимо солидных домов, на которых время оставило свои почтенные следы, и что-то мурлыкал себе под нос.
Мимо него пробежали две девушки, руками прикрывая от дождя шляпы. Он с удовольствием слушал, как стучат по асфальту их каблучки, как они смеются, задыхаясь на бегу, подняв кверху руки, отчего еще отчетливее обрисовывались их стройные фигурки. Он знал этих девушек — они жили неподалеку от него, в доме, перед которым стоял фонарный столб. Он часто задерживался взглядом на их свежих миловидных личиках. Мистер Дьюрант прибавил шагу, чтобы посмотреть, как они взбегут по лестнице, как поднимутся их узкие юбки и откроются ножки. Он снова вспомнил о девушке со спущенной петлей на чулке и в приятном, приподнятом настроении вошел к себе в дом.
Когда он открыл дверь, дети с веселыми возгласами бросились ему навстречу. В доме происходило что-то необычное, потому что Малыш и Шарлотта всегда вели себя вполне благовоспитанно и не причиняли людям неудобства ни криками, ни беготней. Это были хорошие, разумные дети, они хорошо учились, аккуратно чистили каждый день зубы, не обманывали взрослых и избегали водить дружбу с детьми, которые ругаются скверными словами. Малыш, когда ему снимут шины с зубов, будет копией отца, а маленькая Шарлотта уже сейчас — вылитая мать. Друзья часто отмечали это приятное совпадение.
Добродушно улыбаясь их болтовне, мистер Дьюрант бережно повесил свое пальто и шляпу. Вешать одежду на прохладные блестящие крючки вешалки — даже это доставляло ему удовольствие. Все казалось ему приятным в этот вечер. Шум, который подняли дети, и тот не действовал ему сегодня на нервы.
Наконец он обнаружил причину переполоха. Его наделала маленькая приблудившаяся собачонка, которую нашли возле черного хода. Дети были на кухне, помогали Фреде, когда Шарлотте показалось, что кто-то скребется у двери. Фреда сказала — глупости, никого там нет, — Шарлотта все-таки открыла дверь и обнаружила собачонку, которая спасалась под дверью от дождя. Мама помогла им искупать собачонку, а Фреда накормила ее, и теперь собачонка лежит в гостиной. О папа, можно ее оставить, ну, пожалуйста, можно, можно? Ну, пожалуйста, папа, можно ее оставить дома? На собачонке нет ошейника — значит она ничья. Мама сказала, что согласна, если папа согласен, а Фреде собачонка очень нравится.