— Тогда до свидания, — кивнула Тора и, глубоко вздохнув, насколько хватило легких, направилась к воротам.

Ларец тянул руки, но отпускать его было никак нельзя. Бо Ясинэ, поддерживаемый заботливо одолженной из арсенала охотниц перевязью, постукивал по голени, напоминая о себе. Тора научилась отпирать его по собственному желанию и даже успела порадоваться этому. Посох принял ее как шисаи. Но осознание, что этого мало, давало о себе знать. А понимание, что не один год уйдет на тренировки, печалило.

С другой стороны, никакого года может не быть, и Тора была готова услышать отказ.

За воротами кошачьего храма ее ждала Химари. Сидела посреди дорожки и, умиротворенно закрыв глаза, медитировала. Тора прошла полигон и, остановившись перед ней, поклонилась в пояс.

Стоять пришлось довольно долго, дожидаясь позволения начать разговор, и лигрица терпела, балансируя хвостом. Наконец, Химари открыла глаза и встала, коротко кивнула, приветствуя в ответ.

Тора выпрямилась, но поднять глаза на мать не смогла. Поставила на землю ларец. Возле лапы, чтобы хоть немного его касаться, достаточно было и этого. Сняла со спины бо Ясинэ и кинула перед собой. Расстегнула наручи — и следом. Пояс ритуальных ножей туда же.

Химари молча смотрела на это, не выказывая удивления. Только ждала, когда дочь закончит.

Тора опустилась на колени и поклонилась, коснувшись лбом земли.

Много чего хотелось сказать. Извиниться за грубость, выказать свое почтение и искреннее восхищение, поблагодарить за все, что было для нее сделано. Но Тора только прошептала:

— Позвольте мне стать вашей конэко.

В повисшей тишине было слышно, как хмыкнула Химари. Помедлив, она подошла ближе, подняла с земли все отданные вещи, развернулась на лапах и понесла их к храму.

Тора вскинула голову и непонимающе посмотрела вслед. Химари, будто почувствовав на себе взгляд, бросила через плечо:

— Ты больше не шисаи. И бо не заслужила. Ничего из этого не заслужила.

Лигрица села на лапы и поставила перед собой ларец. Шисаи или не шисаи, но сердце внутри него все равно ее слушалось.

— И на что только рассчитывала? — покачала головой Тора и прижала его к себе.

— Тренировки на рассвете, спишь на улице, — крикнула госпожа Химари и скрылась в храме.

Тора запрокинула голову и беззвучно рассмеялась.

Все с начала? С самого начала. В этот раз все будет иначе, в этот раз оно нужно ей самой. Всем в лепрозории.

***

Императрица застала Верховного шисаи за чтением. Он сидел на краю скалы, поджав лапы под себя и расположив на них тяжелый фолиант. Медленно и вдумчиво читал строчку за строчкой, что-то неразличимо повторял про себя.

— Это что? — без предисловий спросила Люцифера, перед самым его носом повесив плащ за капюшон.

— И тебе добрый вечер, — хмыкнул кот и махнул рукой — подожди.

Императрица села рядом, свесила ноги с обрыва и положила на колени подвязанный к поясу мешочек с детским черепом. Сверху — плащ, так волнующий ее.

Хайме дочитал страницу, оставил лебединое перо вместо закладки и, бережно положив книгу за спиной, перевел взгляд на Люцию.

— Что там у тебя? — протянул руку и потрогал необычную ткань.

— Вот и я спрашиваю — что? — она разжала пальцы, отдавая ему плащ.

— Он из паутины, легкий, прочный на разрыв, не промокает, — пожал плечами кот.

— Да я знаю, что из паутины. Это Евин плащ, — императрица наклонилась и подперла подбородок кулаком.

— Евин? — Хайме удивленно вскинул брови и подтянул вещь к себе поближе.

— По крайней мере, так мне сказал медведь, которому таракань отдала этот плащ.

— А точно ли Ева? — он раскрыл его, будто интересовался фасоном, задумчиво повертел в руках, не найдя ни единого шва.

— Точно Ева. Она сказала, что медведь найдет свою дочь в ногах у Люциферы. В моих, то есть. И он ее нашел, когда мы играли. Наверное, он и сам не понял, что предсказание сбылось очень точно, но это и не важно. Он должен был оставить плащ там, где найдет дочь. У меня, то есть, — Люция задумчиво почесала подбородок ногтем. — А еще я тогда отправила Кирану в тюрьму, и командир отряда, который должен был ловить медведя, и ученица Кираны — Нэм — были вынуждены докладывать о работе мне.

— Что-то интересное? — Хайме нашел странные узоры в самой паутине и, подняв плащ на просвет, принялся их рассматривать, углядев сходство с древними печатями на почти забытом языке.

— Например то, что медведь в нем был неуязвим. Стрелы, ножи, даже веревка на шее его не брали.

— Или например то, что этот плащ сшит на тебя лично, — усмехнулся кот и, протянув Люции уголок ткани прямо под капюшоном, пальцем указал на одно из плетений.

— Там что, так и написано большими буквами — «Люцифере»? — нервно усмехнулась императрица, но даже вглядываться в узор не стала. Как минимум потому, что ничего необычного не видела, как максимум потому, что древнего языка кошек не знала совсем.

— Нет, это как слепок. Не знаю, как объяснить, — он задумчиво почесал щетину на щеке. — Слепок души? Личности? Сути? То, что определяет тебя.

— Что я — это я?

— Да. Словом это не изобразишь, но вот сложным многоуровневым символом, плетением — запросто. И вот оно, — Хайме снова показал заветный уголок под капюшоном.

— А почему ты решил, что оно мое? — императрица скептически подняла одну бровь.

— Потому что я вижу этот символ в тебе. Это сплетение энергий, перепутать невозможно. И на вещице, что у тебя на поясе, то же сплетение, только мертвое, без сильной привязки. Ты что, свои крылья из хрустального гроба достала и на кусочки порвала? — кот вернулся к разглядыванию плаща в поисках новых узоров. Кошачьи зрачки из щелок стали едва не круглыми, на всю лиловую радужку.

— Это детский череп, что твоя дочь достала из сердца Райского сада, — Люция бережно его погладила. — Он мой.

— Твой, — согласно кивнул Хайме и, подняв голову, посмотрел на кладбище на другом берегу. Самсавеил, Ева и дитя. — Твой-твой, — повторил и вернулся к изучению плаща.

Люция молча подтянула ноги к груди, пряча черепушку, и приобняла их.

— Скажи, Люция, ты надевала его?

— Нет, не рискнула, — замотала она головой.

— Значит, ты не знаешь, что он меняет судьбу?

— Чего?! — императрица обернулась и с трудом совладала с собой, чтобы не покрутить пальцем у виска. — Медведь судьбу не менял, он просто был неуязвим.

— Ну вообще-то менял, его в плаще для смерти не существовало, если я правильно понял твои слова. В его варианте судьбы он был жив и шел к дочери. Но плащ-то твой, у тебя выйдет иначе. По-настоящему, — просмотрев плащ целиком, он протянул его хозяйке за ворот.

Она осторожно взяла его, перехватила двумя руками, чтобы надеть, и замерла.

— Нет, ты шутишь, — нервно рассмеялась она. — Это же шутка, да? А ты смеешься надо мной.

— Абсолютно серьезен, — Хайме обернулся и, забрав книгу, снова разложил ее на коленях. — Я тебе честно сказал, что этот плащ меняет судьбу. Правда, только в твоих руках. И только твою.

— И зачем он мне нужен? — фыркнула она. — Со своей судьбой я и сама справлюсь, — кивнув своим словам, она сложила плащ в маленький сверток и сжала в руках.

— Я не Ева, чтобы ответить тебе на этот вопрос. Может, она хотела, чтобы ты что-то изменила в прошлом? Думай сама, — Хайме махнул лебединым пером и принялся читать следующую страницу.

— Ладно, спасибо, Кот, ты очень помог, — грустно вздохнув, императрица поднялась с обрыва и отряхнулась.

— Обращайся. Найдешь еще какой-нибудь артефакт — дай знать, — кивнул он.

— А что, их полно? — усмехнулась Люция, прижимая к себе свернутый плащ.

— Ну череп в мешочке, плащ — на тебе сейчас уже два. Есть еще сердце Евы, судя по завихрам энергии, оно где-то в храме — Тора привезла его с собой, и видимо, даже смогла договориться, раз нас еще не смыло, — Хайме почесал щетину и равнодушно пожал плечами. — Еще я видел на одной девушке Евино плетение. В порту, коза была такая молоденькая. Тоже артефакт, если подумать. Жаль, я не разглядел, она потом куда-то исчезла.