Тихо тлела нодья, которую его в свое время научила ставить Кирана. Лучше такого костра ничего ночами не грело, бревна, уложенные пирамидой друг на друга, хорошо держали тепло. Где-то вдалеке шумела речка Оленьего округа, но до него было очень далеко. Скрипел лес, покачивая ветками со свежими почками будущих листьев.

Под навесом сидела козочка Аньель и, подтянув ноги, обнимала себя за колени. Что-то шептала, закрывая рот рукой и едва слышно всхлипывала. Нойко как можно тише приподнялся на локте и замер, вслушиваясь в слова.

Аньель покачивалась из стороны в сторону и о чем-то спорила сама с собой. Грубо одергивала, чего-то требовала, а потом заходилась плачем и, дрожа всем телом, выла в плотно прижатые ко рту ладони. Приступ спадал, и она снова начинала покачиваться, чтобы затем начать что-то говорить, хлюпая козьим носом, снова обливаться слезами, снова за что-то себя отчитывать и снова выть.

Из всего, что она бормотала под нос, Нойко едва мог различить «нет», «нельзя», «страшно», «я не хочу», «я хочу жить», но соединить все в одно не получалось. Хуже того, он понятия не имел, как поступить. Они изначально договорились, что всего лишь пройдут вдвоем округ Оленя, а дальше каждый сам за себя. Может, Аньель пойдет вместе с ним к морю, может — останется в одной из деревушек по дороге. Ему было наплевать. В этом краю ее знания еще были полезны — она и впрямь знала все штабы охотниц и помогала обходить любые скопления людей незамеченными. Но на этом ее польза заканчивалась. Готовить Нойко умел и сам. Лечить мелкие ссадины и ушибы — тоже. Даже латать одежду умел, хотя при обучении этот навык казался девчачьи глупым.

Самым разумным было бы повернуться на другой бок, укрыться крыльями поплотнее, чтобы не слышать и всхлипа, и уснуть дальше. Выбросить из головы.

Но это ему не удавалось. Аньель качала головой, повторяя под нос только «нет-нет-нет», вытирала ладонями слезы и, дерганно вздыхая снова и снова, заходилась плачем.

Собравшись с силами, Нойко поднялся. Козочка охнула от неожиданности и накрыла голову руками, будто прячась. Он обошел нодью и сел перед Аньель, сложив ноги.

— Эй, егоза, — осторожно тронул за острый локоть. — Ты чего? Ау! Аньель?

Она замотала головой и махнула рукой — уходи.

Нойко возмущенно хмыкнул — как вообще она посмела махать ему рукой. Будущему императору! Как скотине какой.

— Аньель! Я приказываю! — рявкнул он и презрительно поджал губы.

И она заревела еще горше, вжимаясь в комок.

— Аньель? — он непонимающе потряс ее за локоть, пытаясь распутать. — Ты чего?

Она выглянула из-за колен и громко шмыгнула носом. Глаза красные от слез, ресницы слиплись, козий нос распух. Молчала, икая от рыданий.

— Тебе приснился кошмар? — осторожно спросил он, заглядывая в глаза. — Мне тоже иногда снятся.

Но Аньель замотала головой и только произнесла, едва разлепив рот:

— Там никого нет.

Нойко на миг замер и попытался сообразить, о чем она, но не понял даже после минуты обдумывания.

— Где — «там»?

— Там, — пожала она плечами, поводила глазами, а затем показала пальцем на небо. — Там. Везде. Вообще.

— Аньель…

— Там никого нет, — забормотала она, обнимая себя за колени и покачиваясь на копытцах вперед-назад. — Там холодно. Там нет света. Там пусто. Ничего нет. Никого нет.

— Где? — Нойко подсел поближе и укрыл их обоих крыльями. Аньель содрогнулась, обвела взглядом купол из перьев и вроде как даже немного успокоилась.

— Там. Потом, — отозвалась она, качая головой. — После.

— После чего? — пытался он докопаться хоть до одной разумной мысли в ее голове.

— После меня. После тебя. После всего, — она отвечала как будто не думая. Или Нойко не понимал и не видел связи между ее словами.

— Тебе что, страшно? — вдруг догадался он и наклонил голову, пытаясь заглянуть в глаза.

Она громко всхлипнула и обняла себя за плечи, с силой сжимая руки.

— Я не хочу умирать, — пробормотала она, заходясь плачем. — Не хочу. Там ничего нет.

— Ты не умираешь, ты ведь не ранена, — он положил руки на колени, пытаясь их хоть куда-то деть. — Или ты боишься не проснуться?

Новый всхлип дал ясно понять, что лучше бы он не произносил этого вслух.

— Аньель, — он погладил ее по острому локтю, пытаясь утешить. Но она только плакала, давясь слезами и соплями, и легче ей не становилось.

— Все умрут, ну чего ты боишься?

— Я не хочу, — протянула она и замотала головой изо всей силы. Уткнулась лбом в колени, сжала в кулаках тоненькие рожки. — Там ничего нет. Там холодно. Темно. Страшно. Там никого нет, — испуганным зверенком глянула на него и прошептала одними губами. — Там нет меня.

Нойко не понимал ни слова. Зато чувствовал, будто все идет по кругу. Те же слова, лишь немного разбавляемые новыми. Те же движения, всхлипы, содрогания всем телом.

— Где — «там»? — он поджал губы и непонимающе уставился на козочку. — Где? После смерти что ли?

Она дерганно кивнула и на некоторое время перестала рыдать.

— Ма… Изабель говорила, что умирать не больно. Когда ты есть — смерти нет. Когда есть смерть — тебя уже нет. Бояться ведь нечего, — от того, что пришлось вспомнить императрицу, стало не по себе.

— Что потом? — пробормотала Аньель и шмыгнула носом. Слезы не переставая текли по лицу, но она их не замечала.

— Когда? — он с сомнением в ее рассудке наклонил голову к плечу. — После смерти? Я не знаю. Новая жизнь?

— Там ничего нет. Ничего, — она снова зашлась плачем и вжалась в комок, рыдая в колени. — Ничего нет. Никого. Меня нет.

— Ну кто-то наверняка знает. Может, сам Самсавеил, а может, — Нойко на секунду остановился и едва сдержал улыбку. — А может — Ева. Ева знает все, она бы ответила на твой вопрос, — а про себя тихо добавил, — и на мой тоже.

— Где? — икая, спросила Аньель.

— Она улетела одиннадцать лет назад. Но когда-нибудь ведь вернется, — он ободряюще похлопал козочку по локтю.

— К тому времени я окончательно сойду с ума, — вдруг совершенно осмысленно отозвалась Аньель и глубоко вздохнула. Подтянула к себе теплый шерстяной плед, укуталась в него поплотнее и, оттолкнув копытцем полог из перьев, бросила твердо. — Уходи, цесаревич.

Он опешил было.

— А спасибо ты сказать не хочешь, егоза? — оскорбленно сложил крылья и встал.

— Спасибо и уходи, — она кивнула и отвернулась.

Нойко фыркнул и, обогнув нодью, вернулся на свое место.

Лег на крылья, укрылся другими и закрыл глаза, собираясь уснуть.

Но сон не шел. До слуха доносились тихие болезненные всхлипы Аньель, хоть уши затыкай. В голову лезли навязчивые мысли.

Там ничего нет.

Никого.

#11. Всего лишь Ева

В округе Оленя весенний морозец все еще сковывал реку до первых лучей солнца. Она бугрилась ледышками, налезавшими друг на друга у выступающих над поверхностью воды камней. По утрам, оттаяв, разливалась по берегам, усыпанным инеем. Шумела, срываясь с порогов.

Берингард задумчиво разглядывал торчащие над водой скользкие камни, собиравшие собой льдины и сдерживавшие ледяной поток. Если где и можно было перейти реку вброд, то только здесь — по самому узкому месту в два десятка метров. Существовал еще вариант спуститься ниже по течению, поближе к поселениям, но это было слишком чревато, да и грызла совесть. С одной стороны Берта никогда не была лгуньей, и в минуты отчаяния она бы не стала сыпать пустыми угрозами. Его наверняка ищут, как отца, скрывшего свою дочь от Имагинем Деи. Непозволительно. Непростительно. В лучше случае — казнят. А что в худшем — не хотелось даже думать, говаривали, Верховный Магистр горазд на жестокие забавы.

С другой стороны — где-то там была Берси. Маленькая мишка, без отца, без матери, без дома.