— Скажи, — голос тоже доносится нечётко и искажённо, — почему ты все время хочешь усугубить ситуацию, почему всегда ищешь поводы, чтобы я ненавидел тебя ещё сильнее? — убирает ладони, даря следующему рыку лучшую чёткость и громкость: — СКАЖИ ЖЕ!

Она через силу приоткрывает глаза и не удивляется, примечая, что Джимм на грани. Бедный папочка, доведённый своей дочерью. Или же наоборот?

— Разве я не дал тебе достаточно, как любой отец свой дочери? Неужели тебе мало?! Я оставил тебя, сделал все возможное для выдачи перед людьми тебя за нормального человека! Я столько лет закрывал глаза на то, что моя дочь — убийца! Но ты… — Джимм поднялся обратно на ноги, чтобы приняться ходить по кругу по комнате, задевая случайные вещи, пиная ногами обрывки одежды, порой ловя их в воздухе и с нечеловеческой силой сжимая, комкая в нечто непонятное. — Ты даже после лечения Гестии неисправна, мать твою! О, боги, как иронично, ведь как раз Рейчел и испытала на себе первое твоё истинное лицо — мерзкого выбледка, дерьма, которых нужно с самого начала убивать в утробе!

Сердце забилось быстрее.

Если когда-нибудь кто-то и мог решать, стоит ли ей продолжать жить или нет, то только она сама. Не Джимм, который с лёгкостью мог сравниться с ней по своим скверным поступкам. Хотя убийство и избиение с изменой для сучьих людей не равно, но Кира считает иначе. Считает… Да кто она, чтобы рассуждать об этом? Когда они оба успели превратиться в… монстров? Может быть, Фревин среди них был святым?

Кира вдруг очнулась от самой себя. Она чувствовала, что некоторая доля сил вернулась к ней.

— У тебя был шанс не кончать в мою мать, так что вина целиком лежит на тебе. — Искренняя горечь пропитала фразу.

Нужно было видеть, как вытянулось лицо мистера Митчелла, и как заодно клочок одежды, безнадёжно истерзанный в его руках, печально выпал из ослабевшей хватки на пол среди множества разбросанного хлама.

— Что ты сказала?

Фревин привлёк на мгновение её внимание своим движением рук после долгого времени отстранённости. Стоило ей успеть немного забыть о нём, как он, словно чуя, словно завися от её внимания, любым способом напоминал о себе. Покажи, позабавь меня — это читалось в его оживлённом взгляде.

— Если ты такой несдержанный, то уж уничтожить меня в той больнице, попросту подговорив работников, тебе бы не составило труда, да? — навряд ли она ощущала себя лучше. Только благодаря эффекту неожиданности от пожелания ей смерти от отца и сильнейшему возмущению от несправедливости, Кира хрипло говорила и, иногда морщась от тошноты и расплывчатого лица Джимма, приподнималась. — Но и там ты провалился, потому что испугался за себя.

— Где твой чемодан? Где он?! — не в тему рявкает Джимм и бездумно оглядывается по углам, как ищейка. — ГДЕ ЧЕМОДАН?

Он не слушает её, делает вид, что не слушает. Потому что она сказала правду, а что можно сделать против этого страшного явления, особенно, когда появляется оно без предупреждений? Кира не пыталась оправдать отца, но, честно сказать, на его бы месте она тоже подумывала об окончательном избавлении той, кто неизвестно, что принесёт позже.

Киру шатает, но она борется с этим недугом и с трудом усаживается на прохладный пол со впивающимися в повреждённую кожу коленей пуговицами. Под кроватью темно, но на ощупь легко удаётся наткнуться на нужное.

— Папа.

Слишком тихо и неуверенно. Да и не привык он слышать от неё часто таких обращений. По крайней мере, не в этот час, когда несколькими минутами ранее из уст её вырывались ответные оскорбления.

Она слышит его шумные шарканья подошв, однако не силится вновь окликнуть его. Уцелевших вещей вполне хватит для «необходимого количества», как он и просил. Сосредоточенная, девушка не заботится о красивом виде и пихает как попало пару джинс, кофт и кроссовок. А также тёплую куртку, на всякий случай. И шапку.

Джимм опомнился, услышав закрывавшуюся молнию чемодана.

— Ты никуда не пойдёшь.

Закончи.

Не слушай его, не смей. Никогда.

Вставая, девушка придерживает багаж за выдвигающуюся ручку. У неё есть возможность сделать задуманное позже, когда он ляжет спать… И в то же время Джимм стал непредсказуемым и неуправляемым, поэтому попытки удержать дочь любыми способами на пути к свободе могли дойти до крайностей: откуда она может быть уверена, что ночью он не будет, к примеру, караулить её дверь?

— Дай мне уйти сейчас, и я больше не напомню тебе о себе. — Неуверенно подошла к нему рыжеволосая, пошатываясь. Кира на какую-то секунду перестала испытывать к нему ненависть, восприняла его как последнего члена своей рушившейся семьи. Пусть он шарахается, но отец, её отец не может не понять. Разве они не одной крови?

— Не позволит. Лучше не сопротивляйся. — Фревин оборвал всё спокойствие, разрушив как напряжённую тишину громким комментарием, так и ощущение безопасности, незаметно тихо до этого подойдя сзади и… быстро слизнув с её щеки остатки слёз.

Контроля нет. Конец. Конец!

У неё ничего не выходит, ей страшно, мерзко и хорошо от водоворота мурашек, бесконечно затягивающих её в глубины тайных вожделений.

— Я не буду этого делать! Нет! Ты используешь меня, я знаю!

Она орала, как истеричка, в пустоту, а отец, который только собирался открыть рот для, возможно, обнадёживающего ответа, вдруг посмотрел на дочь с неизвестной примесью.

— Кира… Да ты чокнутая.

Жалость. Джимм, такой эгоистичный, самовлюблённый и не испытывавший к дочери ничего хорошего, вдруг пожалел её. Это хуже ненависти.

Этот дом слишком переполнен. Много людей, ей невыносимо больше находиться среди них двоих. Они оба хотят свести её с ума.

Ненавижу.

Кира не видит, куда идёт, но продолжает, хоть и натыкается, как слепая, на комод, спотыкается о порог и едва избегает случая проехаться носом по паркету. Чемодан всё тяжелее, точно не желает позволять ей уходить, совсем как эти. Зачем она взяла столько вещей? Нужно выбросить, а лучше вообще уйти с пустыми руками куда угодно в этой испачканной песком и кровью школьной форме.

Крики её имени. И жалость с возмущением, потому что она самовольно уходит.

На площадке у лестнице не удаётся спуститься. Джимм, вместо новых хватаний дочь за волосы, решил поступить проще и обогнать её, преградив дорогу.

— Уйди.

Бесполезно. Он не желает более слушать, что бы она не сказала ему. Упрямый, властный, но недостаточно, стоит в ожидании, когда Кира сдастся и развернётся. Она перестаёт держать чемодан, и тот с грохотом падает на продолговатую часть.

— Уйди!

Благодаря разбегу удаётся вложить достаточную силу, чтобы всем телом врезаться в непробиваемую с виду грудь, сдвинуть мужчину с места и, почти не глядя на неуклюжие отступления Джимма к перилам, постараться успеть взять чемодан и прошмыгнуть мимо. Но зря она не углядела.

Все прошлые громкие звуки, которые доводилось слышать рыжеволосой сегодня, отныне не существовали. Куда он подевался?.. Кира резко передумала подходить к перилам и наклоняться. Наверное, Джимм решил спуститься и запереть дверь… И что-то рядом так громко рухнуло…

Несколько белых оснований выглядывали из-под разодранной одежды отца, неподвижно валявшегося в луже крови на животе на первом этаже со скрюченной ногой.

Кости.

— Вот видишь.

Кира испуганно ахает, не принимая, не веря, что она сделала. Руки и губы дрожат. Обрывками девушка понимает, что бежит, а не спускается, перепрыгивает через ступеньки, наплевав на чемодан, подальше, и не глядит вниз, чтобы не увидеть своё второе за этот день деяние.

Фревин перехватает её за талию у окончания лестницы и прижимает к себе, мурлыча в спутанные волосы девушки слова, которые она запомнила на всю жизнь:

— Это неизбежно, ты поняла? Как бы ты не сопротивлялась, как бы не искала обходные пути, ты давно есть часть меня. И если не согласие, то судьба позаботится об исполнении твоего предназначения. Ты проклята, Кира. Ты несёшь смерть.

И остались они вдвоём.