Она нормальная. Нормальная. Нормальная, это факт!

— Пусть будет по-твоему, — Фревин хоть и стоял на прежнем месте, но во время размышлений Кира будто и не замечала его. Собственные губы пересохли от бесконечного шевеления. Это же бормотание! Она и сейчас продолжала бессвязно лепетать одну и ту же фразу про нормальность, а Фревин слышал.

Ноги подкосились. Кира была потрясена от самой себя. Полусидя на полу в одних пижамных шортах и тонкой майке, она выглядела беспомощно, когда попыталась испачканными красными руками заткнуть свой чёртов рот, не подчиняющийся ей.

— Я ненормальная, ненормальная, ненормальнаяненормальнаяненор…

Вечно, вечно повторять, но исказив смысл так, чтобы она испугалась ещё сильнее, бесполезно приглушала этот звук. Её голос, как же Кира ненавидела его, какой же он ужасный и мерзкий, почему он не заткнётся, почему ОНА не заткнётся?

К ней присели на согнутых ногах, опираясь на носки таких чистых, в сравнении с полом, мартиннсах. Совсем рядом, напротив. Фревин долго не прерывал девушку, давая ей шанс справиться самостоятельно. И, вероятно, ему пришлось бы до самой смерти ожидать, потому что Кира не могла до тех пор, пока не издала испуганный писк, кося глаза на ладонь мужчины на своём лбу. Люди так мерили температуру. А Фревин сделал кое-что другое.

Острый, дикий холод пронзил похуже стекла каждую внутренность Митчелл, и она задрожала и одновременно облегчённо, чуть не смеясь, выдохнула. Она снова обрела над собой контроль благодаря Фревину.

— Так ты желаешь услышать свою историю, сладость моя?

***

— Ты не хотела, чтобы он ещё раз ударил тебя. Джимм. Однако это стало происходить всё чаще после первого случая. Ты не понимала, отчего в семье происходят резкие перемены, и вместо любимых семейных просмотров мультфильмов со сладостями ты часто вынуждена была играть в одиночку в комнате, слушая тишину и напряжение, убивающее счастье. Меня ещё не было, лишь лёгкое зарождение в виде детской обиды.

Кира слушала его и попутно воспроизводила в мозгу более детально события давнего прошлого, как будто, как и в детстве, вновь смотрела мультфильм. Но навряд ли бы подобное выпустили в прокат из-за противоположности обычным светлым, мягким сюжетам.

Возможно, и не появился бы Фревин, если бы обошлось без насильственной части. Да, её мать — Рейчел — очень страдала от проблем в отношениях с Джиммом, догадываясь о его тайных похождениях к кому-то, пару раз даже слышала, играя с дочерью в другой комнате, отдалённо разговор мужа с ней.

Гестия сильно встревожила, разворошила привычную жизнь Джимма, превратила его из стремящегося как можно скорее закончить с делами на работе и вернуться в дом в фанатичного любителя делать всё идеально до безобразия. Эта женщина, впервые встреченная им на одном из благотворительных вечеров его компании, пользовалась его привязанностью и перевоспитывала отца, добавляла жёсткости, раскрывала все его ранее подавляемые качества. Может, сильной стороной психиатра в овладении Джиммом являлась любовь к навязыванию и гипнозу.

Мама не говорила Кире, но дитя любила узнавать всё сама и тайком подслушивать ссоры родителей с руганью. Губительно порой может быть любопытство. В один из таких тревожных дней Джимм и обратился к насилию, избив Рейчел.

— О, ты так любила её, что позабыла о своей ничтожной крошечности и с писком побежала ей на защиту, — Фревин недовольно скривился. — И чего же ты добилась? Сотрясения мозга. Не повезло тебе: в первый раз испытала чьё-то поднятие руки и сразу с таким неудачным исходом. А через неделю голова перестала болеть, помнишь?

Да. И она впервые увидела Фревина.

Анализируя, Кира, как не старайся не злиться, готова была сию же секунду проснуться и обрушить все обвинения на отца. Он был виноват с самого начала, он породил корень ненормальности, потому что сам стал чёртовым психом, срывающим злость на ней с матерью только потому, что не мог уйти из семьи из-за риска потери уважения и, естественно, не желал разделять с кем-то свой дом. А ещё хотел иметь всё сразу: и покорную жену, и властвующую любовницу. Лучшим решением, по его мнению, являлось порабощение по нисходящей цепочки: Гестия — Джимма, а Джимм — остальных членов своей семьи.

— Ты просила у меня утешения, боялась новых ударов от отца и почти перестала выходить из спальни, играя лишь со мной. И мне не нравилось это вечное заточение. Без моих идей ты бы никогда не додумалась проучить его, убив Рейчел, и после угрожая выставить виновным во всём его, если тот не вытащит тебя обратно из сумасшедшего дома. И ему вполне хватило поджечь лечебницу, чтобы скрыть все возможные документы, верно?

И будто не существовало никогда вопросов. Очевидные, естественные вещи вполне объяснимы, если рассказчик умеет правильно сопоставлять факты.

Уже заранее она знала, что причина возникновения Фревина сильно зависима от психологических факторов. Можно ли его назвать травмой, побочным явлением, если в сию минуту он слишком живой, и общение с ним кажется приятнее и в то же время опаснее, чем с любым из её знакомых? Невозможно понять, потому что Кира мыслила субъективно, норовя оправдать или в один из моментов рассказа Фревина фыркнуть, отказываться верить. Он же обладал беспристрастием по отношению к описаниям жизни девушки, чего ей самой так не хватало. В нём, признаться, были заложены многие недостающие качества для идеального сознания.

— Зачем ты так со мной? Я о Гестии. Ты всё испортил, понимаешь? Мне уже не вернуть их расположение!

— А разве ей было дозволено после освобождения тебя из больницы заставлять гипнозом позабыть о большинстве моментов, связывающих нас с тобой?

Они сидели, как и до начала рассказа, всё также на полу. Кое-что изменилось: крови более не присутствовало в округе, а боль израненных ног не отвлекала от главного. Фревин помог ей поверить в несуществование этих двух аспектов, продолжал обучать её.

— Ты должна быть благодарна мне и доверить дальнейшие события в мои руки. — Кира не противилась, когда, в подтверждение своих слов, мужчина прикоснулся к её ладони, настойчиво сжимая. Немного болезненно, но то не сравнится с ощущениями от впивающихся стёкол. Несуществующих.

Девушка сглотнула, опасаясь его дальнейшей реакции. Сознание прояснено, усовершенствованно, но страх перед его непредсказуемостью никуда не желал деваться. Даже зная о благих намерениях мужчины. Если верить его словам. Именно об этом он и просит Киру. Не очередная ли ловушка, подстроенная под иллюзию её защиты, о которой она столь часто тайком мечтала с детства?

— А если я откажусь?

— Ты будешь продолжать отторгать прошлое? — серьезно удивился Фревин. — Чего ты ожидала от взрослых, обнаруживших тебя над трупом матери с отверткой, которую ты продолжала всаживать ей в глазницы, сладость моя? Джимм бы сумел засадить тебя в тюрьму рано или поздно, конечно, но…

— Но не привлекать внимание общества хотел сильнее, — мигом договорила зачарованно Кира и сглотнула.

Она все это знала. Но почему-то до этого не придавала значения воспоминаниям так подробно, будто как выученный стих, все ещё покоящийся в недрах памяти.

— Теперь ты должна всё сделать до конца. Ты понимаешь меня, Кира? — напряжённо склонившись над девушкой и поглаживая ее пальцем по виску, жёстко проговаривал Фревин, будто не сомневался в том, что она ответит именно так, как ответила:

— Да. Ты прав.

Он довольно кивнул и безо всяких эмоций примкнул к её губам, передавая холод и пучину хаоса, обозначавшего гибельное чувство, доселе вообще никогда не знакомое ей. Или же она снова просто не помнила?

Так и должно быть. Всё правильно. Кира была убеждена.

Глава 14. День для забавлений

Хорошо обустроено всё-таки это место. Все приветливые декорации не кажутся лишними вследствие назначения магазина. Сладости у всех всегда ассоциируются с каким-то ярким, но, увы, коротким мгновением. Остаётся только и скупать несчастному человечеству эти изделия в надежде испытать эфемерное состояния повторно. Может быть, они наркоманы своих мечтаний и давно прошедших событий, счастливее которых впредь не доведётся им узреть. Каждый ищет свой способ погружения в забытье. Потому что жить — это страдать.