Вторая причина — облик писателя. Режиссер никогда не видел настолько безупречно одетого, выбритого и причесанного человека. От него пахло духами, но не сильно, зубы светились перламутром, волосы изящно зачесаны вбок, а глаза… они, мягко говоря, удивляли. Благо хоть Дима большую часть суток носил темные очки, но сейчас он их снял и таращился почти немигающим и безразличным взглядом. Мужчина не альбинос, но глаза почти белые. Иногда казалось, радужка отсутствует напрочь, только при встречном свете удавалось различить — глаза у него едва-едва голубые. Он сидел на стуле, как каменное изваяние, и лишь губы шевелились, выдавая нужную информацию максимально лаконично. Последняя реплика оказалась самой большой за прошедший час.

— Я думаю, Дмитрий, мне все ясно, — сказал режиссер, протягивая руку. Ну вот и всё — больше он его никогда не увидит, разве что на премьере. Даже сейчас режиссер не говорил себе правду, почему Дима его так нервирует — писатель просто пугал его. — Когда возвращаетесь в Россию?

— Пока не знаю. Наверное, когда придется ехать на развод.

Он пожал протянутую ладонь, чуть не сломав режиссеру кости. Тот поморщился, но не столько от боли, сколько от холода писательской руки. Словно Дима сделал себе протез из сухого льда, на секунду режиссеру показалось, он увидел иней на ногтях.

А Дима, не попрощавшись, вышел из трейлера и пошел к своему. Пока не приехал актер, играющий роль главного героя, Диме предложили занять его вагончик. Ему снимали номер в отеле, но ездить по Гонконгу из конца в конец неудобно, и Диму переселили сюда. Войдя, он сразу пошел к ноутбуку и, открыв текстовый документ, застучал по клавишам. И только когда написал десяток предложений, на лице появилась улыбка. Теперь он улыбался только когда писал. В новом, вымышленном мире он уходил от полного безразличия жизни и становился другим человеком. Тем человеком, которого он описывал.

Он сильно изменился за последние месяцы. От прежнего Димы почти ничего не осталось. Ни интересов, ни привычек, ни привязанностей. Но новый Дима нравился ему больше. Его не интересовали мелочи, зато он всё больше задумывался о глобальном. В частности о том, зачем снимают этот фильм? Сначала он не замечал ничего необычного. Ну, охраняют студию очень тщательно, так и что? Но потом сообразил или, быть может, увидел во сне, что сотня охранников — это очень много. Даже непозволительно много и бессмысленно. Новый Дима не любил бессмысленность и очень скоро разобрался, что к чему. Пару небрежных слов, брошенных Ченом и его дядей, легкая нервозность режиссера, и, конечно, сны сказали ему о многом. Он несколько раз услышал словосочетание «толстые ткачи», почему-то его это сильно заинтересовало. Он даже спросил об этом у Чена, но получил в ответ лишь какую-то байку о названии фильма. Прежний Дима никогда не заподозрил бы Чена во лжи, а новый… Новый видел, что тот бессовестно врет. Это яснее ясного даже по расширению и сужению зрачков китайца, но Дима видел больше. Микроскопические капельки пота над верхней губой, которые не различишь без микроскопа, учащенное сердцебиение — показывала маленькая пульсирующая жилка на шее, тембр голоса, моргание. Новый Дима замечал всё. И, в принципе, оставался безразличен. Принимал информацию: ему врут. Это не вызывало злобы или раздражения.

Дима стал замечать за собой некоторые странности и зрение орла лишь одна из них. Он теперь практически никогда не волновался, отсюда, видимо, и некоторая способность к наблюдательности и анализу. Вроде бы вел сидячий образ жизни, но Дима стал чуть ли не в три раза сильнее. Он похудел, но был вовсе не дистрофиком, напротив, тело приобрело потрясающий рельеф — Дима давеча изучал анатомический атлас и не нашел там некоторых мышц, появившихся у него. Руки, ноги, торс, шею словно сплели из металлического троса, любая мышца в напряженном состоянии была на ощупь камнем. Его уши лучше слышали, осязание тоже усилилось — перебирая в кармане мелочь, Дима мог сказать достоинство монеты не по размеру, а по надписи. А потом мог двумя пальцами свернуть любую монетку в трубочку…

Когда Дима понял, что Чан ему врет, что «толстые ткачи» — это гораздо больше, чем название фильма, он начал действовать согласно своим новым качествам и добился результата довольно быстро.

Имя Уолт на съемочной площадке произносилось неоднократно, однако никто на вопросы о нём не отвечал. Диме пришлось пойти на хитрость. Помог ему помощник главного режиссера молодой человек по имени Стефан. Американец по рождению, корнями он уходил во французскую землю, любил выпить и погулять. Дима пригласил его однажды вечером прошвырнуться по барам Гонконга и покадрить девиц. Хотя с недавних пор слабый пол Диме совершенно безразличен, а одна единственная мышца, никогда не становившаяся твердой на его теле, болталась между ног. Для желанна лишь женщина из снов, которую он даже не помнил. Иногда при взгляде на других девушек или вспоминая жену, в мозгу на краткий миг вспыхивал образ ее синих глаз и холодной красоты.

Когда они сменили четвертый бар, Дима решил прощупать почву. Они так никого не закадрили, да Диме оно было и не надо, зато и он, и Стефан изрядно приняли на грудь. И вот, распивая третью бутылку виски, купаясь в клубах кальянов, Дима спросил у Стефана: кто такой мистер Уолт?

— Ну, бро, ты даешь! — сказал помощник режиссера и заржал. — Как можно не знать Уолта?

— Так я недавно в этом деле, — пожал плечами Дима.

— А, ну да… Если коротко, то Уолт твой конкурент номер один! — сказав это, Стефан расхохотался, как павиан, а Дима изобразил на лице удивление.

— В смысле?

— Он самый лучший сценарист Голливуда. И не только его. Уолт — легендарная личность. Он главный редактор нескольких журналов о кино, выпускает подарочные альманахи звезд, продюсирует не менее двадцати фильмов в год, ему принадлежат контрольные пакеты акций нескольких студий. В общем, если ты видишь на экране очередной блокбастер, считай в нём участвовал Уолт.

— А чего его тогда нет здесь? Или он тоже принимает…

— В том-то и дело, — Стефан выпил рюмку виски, заговорщицки подмигнул и продолжил. — Тебе-то, конечно, плевать, ты уже бабки получил и можешь валить обратно в Россию поить медведей водкой, но остальная труппа беспокоится. Актерам, даже по меркам Голливуда, заплатили бешеные деньжищи, чуть не в два раза больше обычного. Режиссер, по слухам, после съемок сможет прикупить себе островок на Гавайях, и всё потому, что Чан, ну, старик Чан, решил потеснить Уолта. Фильм обещает быть очень успешным, ты, сукин сын, написал классный сценарий, и это чуть ли не впервые, когда Уолт не имеет к этому дела.

— Ну и чего? В чём конфликт-то? В Голливуде тоже мафия заправляет? И нельзя делать хорошие фильмы без этого Уолта?

— А хрен его знает, — пожал плечами Стефан. — Вот только за последние пятьдесят лет не вышло и двух фильмов, где не принимал участие Уолт, да и то те два провалились…

— Хорош заливать! Так не бывает.

— Не бывает, а бывает. И наша маленькая труппа нервничает. Я сам в этом бизнесе не так давно, но знаю хорошо — кто переходит дорогу Уолту, или вылетает, или с ним происходит что похуже…

Стефан налил из Бутылки еще рюмку, выпил. И тут его угораздило взглянуть в глаза Димы. Помощник режиссера вдруг увидел в почти бесцветных бельмах странного русского писателя… Зиму. Далекие пики осколков гор, ледяное плато, заснеженный замок…

Дима тоже почувствовал нечто странное. Словно кто-то использовал его как окно. В голове добавились несколько любопытных мыслей и образов, потом его охватил легкий страх. Такого он еще никогда не испытывал, и, если бы это случилось до произошедших с ним изменений, его охватила бы самая настоящая паника, но теперь был лишь… даже не страх. Волнение?

Дима стал окном. Или дверью. Он чувствовал, кто-то медленно пробирается в его мысли. То он спокойно анализировал информацию, изучал Стефана, а тут вкралась мысль, которая никогда не посещала его прежде. Такого вообще не могло прийти в голову ни прежнему Диме, ни даже новому — спокойному и отрешенному. Ему захотелось совокупиться со Стефаном. Но даже не с ним, а только лишь с его головой. Отрезать и как следует напхать туда… А остальное тело скормить ледяным псам. Но не отрезать голову сразу, а начать нарезать с ног. Пальцы, голени, колени. В мыслях рождались образы, он увидел то, что никогда не видел — ледяных псов. Огромные, размером с медведя волкоподобные чудища. Белая шкура покрыта сосульками, что острее клинков. Глаза белые, зубы — прозрачные, как стекло. Такие же ногти. Дима видел, как его синяя ладонь держит острейший меч. И вот он отрезает бедро у орущего Стефана, подбирает со снега, швыряет псам. Те радостно гавкают и чавкают. Почему-то Стефан никак не может умереть, а продолжает вопить, пока я не нарезаю его на частички — остается только голова, которая орет и орет. А куда он денется, чары Кая сильны — никто не уйдет из Черно-Белого Царства, пока он не пожелает этого! Никто по своей воле! Тут сильна только его воля — воля Кая! И Герды! Синяя ладонь берет голову помощника режиссера за волосы, а вторая ладонь расстегивает ширинку на кожаных штанах…