Перевод П. Якушева.

ПОВЕСТИ

ОПАЛЕННОЕ ДЕТСТВО

ОККУПАНТЫ

Деревенскому хлопчику Илько Витряку четырнадцать лет от роду. Бродить бы ему сейчас с ватагой дружков по окрестным полям и лугам, нежиться под ярким солнцем на горячем днепровском песке, купаться в ласковых зеленых волнах реки. Но иную, недетскую долю приготовила ему суровая жизнь. На западе все грохочет и грохочет. Уже видны ночами тревожные всполохи на краю темного неба, и даже днем, если пристально вглядеться с высокого кургана, явственно встают на горизонте зловещие черные столбы дыма. Поднимается свежий ветер, и кажется, что несет он едкий запах гари, тяжелый, смолистый, как при лесном пожаре. Становится тревожно, и какие-то тяжелые мысли одолевают светлую юную голову.

Взрослые отмалчиваются, как-то уклончиво отвечают на его вопросы. Но Илько понимает, не маленький: тяжело им, хотя они стараются скрыть свое настроение. Отец стал часто и подолгу задерживаться вечерами. Говорит, что бывает на заседаниях правления колхоза. Как руководитель полеводческой бригады он, мол, обязан заседать. Все это, конечно, правильно, но уж очень продолжительны заседания, и, должно быть, не об уборке хлеба идет у них разговор. Отец возвращается поздно, мать молча, не расспрашивая ни о чем, встречает его, накрывает на стол и весь вечер тяжело о чем-то вздыхает. Илько пробовал вызвать отца на откровенность, но тот всякий раз уводил разговор в сторону, а недавно прямо заявил:

— Не суйся наперед батьки в пекло, сынок. Придет время, все узнаешь. А сейчас ужинай и отправляйся спать.

Вот и сегодня Николай Васильевич вернулся домой поздно. Стрелки больших стенных часов показывали четверть второго ночи.

Мать Илька — Мария Исаковна — за это время успела многое сделать по дому. Ужин был давно готов, но за стол не садились. Ждали отца. Мать по секрету шепнула сыну, что отец задержался на важном партийном собрании.

Когда раздался тихий стук в окно, Илько проворно вскочил и побежал к дверям.

— Ты еще не спишь, Илько? — обняв сына за плечи, спросил Николай Васильевич.

— Нет, батько, мы с мамой беспокоились о тебе. Какой уж тут сон, — ласкаясь к отцу, ответил Илько.

— Что это ты так поздно сегодня, батько? — спросила мужа Мария Исаковна, накрывая на стол.

— Важное дело было, вот и пришлось задержаться, — устало ответил Николай Васильевич.

— Батько, а кто это был чужой у вас сегодня на собрании? — с любопытством спросил Илько, устремив на отца большие карие глаза.

Николай Васильевич с легкой усмешкой посмотрел на сына и сразу не нашелся с ответом. Он вдруг увидел, что сын его уже вырос и все понимает не хуже его. Весь день Илько пропадает на селе и видит, как хлопочут люди, чувствуют надвигающуюся беду. Николай Васильевич подумал, что, пожалуй, нельзя больше скрываться от сына. Время теперь такое, что и дети не останутся в стороне от событий.

— А вы что же это до сих пор не ужинали? — удивился он, садясь за стол, на котором в трех тарелках дымился суп. — Вот уж зря меня ждали!

И, повернувшись к сыну, сказал:

— Это из Ржищева, из райкома товарищ приехал. А где ты его видел, Илько? Он ведь приехал поздно…

— А я в это время возвращался из школы. Вижу, машина подъехала к сельсовету, незнакомый человек вышел из машины и быстро скрылся в коридоре, — ответил Илько. — Я даже рассмотреть его не успел.

— А что у вас в школе? — поинтересовался отец.

— Комсомольцы читали фронтовые известия, — оживленно рассказывал Илько. — Хлопцы постарше собираются завтра идти в военкомат и проситься добровольцами на фронт. Они изучали винтовку, пулемет, гранаты…

— Да, желание хлопцев понятно. Но война только начинается. Пока для них найдется работа и в тылу. Здесь работа так же важна, как и на фронтах.

— А почему ты, батько, не пригласил к нам гостя из райкома ночевать? — спросила мужа Мария Исаковна.

— Василий Алексеевич раньше меня пригласил его. Может быть, ему нужно поговорить с ним наедине. Новости он привез не очень хорошие.

— А какие вести с фронта? — встревожилась Мария Исаковна.

— Мама, ну какая ты, — недовольно сказал Илько. — Ведь я целый час тебе рассказывал о положении на фронтах.

Илько сердито нахмурил брови.

Мать смущенно улыбнулась. Николай Васильевич взглянул на сына и спокойно, как всегда при разговоре с детьми и взрослыми, с чужими и своими, пояснил:

— Илько, мама не так спросила, и поэтому тебе показалось, что она не доверяет твоим словам. Она хотела спросить о новостях, которые мог привезти приезжий товарищ.

Илько смутился и виновато посмотрел на мать. Мария Исаковна обняла сына и, засмеявшись, крепко поцеловала его.

— Товарищ из райкома, — сказал Николай Васильевич, — сообщил нам плохие вести. Фашисты теснят Красную Армию, быстро продвигаются внутрь страны. Надо готовиться к эвакуации.

— Все равно далеко не зайдут проклятые гады! — возбужденно крикнул Илько. — Мы все пойдем на помощь нашей Красной Армии и будем бороться с фашистами. И я пойду тоже, если меня возьмут!

Николай Васильевич с женой молча переглянулись, любуясь сыном. Илько порывисто встал со стула и погрозил кулаком ненавистному врагу. Мальчик словно чувствовал в эту минуту, что скоро враги придут и в его село и он навсегда распрощается с детством. Фашисты отнимут у него радость, заставят его рано узнать тяжкое человеческое горе.

— Никто не сомневается в нашей победе, — сказал Николай Васильевич. — Каждый из нас, сынок, грудью станет на защиту своего отечества. Может быть, и нам доведется сразиться с врагом, надо готовиться к этому.

— Я, папа, буду таким, как ты, как наши солдаты, — Илько стал вдруг серьезным, словно повзрослел на глазах. — Фашисты никогда не победят нас.

…Рано утром, подходя к сельсовету, Николай Васильевич на крыльце увидел парторга колхоза Василия Алексеевича. Тот, оказывается, ждал его.

— Вижу, вижу, друг, что не спал, — здороваясь, сказал Василий Алексеевич. — Не мог заснуть и я, — он тяжело вздохнул. — Думы одолели.

— Ну, когда собрание? На который час думаете назначить? — спросил парторга Николай Васильевич.

— Думаю, на пять вечера. Людей оповестим заранее, чтобы к этому времени закончить работу. А сейчас надо подготовиться к предстоящему собранию. За нужными людьми я уже послал деда Захара.

— Василий Алексеевич, необходимо пригласить представителя от комсомола и кое-кого из актива.

— Не беспокойтесь, Николай Васильевич, предусмотрено все, приглашается и комсомольский и даже пионерский актив. Есть у нас хлопчик Илько Витряк, — думаю, знаете такого? — наш активист, дадим и ему дело по силам.

Василий Алексеевич как-то светло улыбнулся.

— Еще будут бригадиры — дед Ефим и дед Стратон, две доярки. Мне кажется, и достаточно.

— Да, конечно, я с вами согласен.

Собрание состоялось ровно в пять часов. Парторг Василий Алексеевич доложил о положении на фронте. Николай Васильевич рассказал о плане эвакуации.

Тишина стояла полная. Лишь иногда слышались глубокие вздохи. Тяжело было людям бросать насиженные места, родные хаты, где все сделано своим трудом, все было таким близким, дорогим.

А на другой день утром каждый делал свое дело без суматохи, спокойно. Распоряжались скотом, хлебом и другим колхозным добром.

Гул канонады уже доносился до Малого Букрина. Немцы развивали наступление. Проходили отдельные части отступающей Красной Армии, обозы, повозки, пушки и серые от пыли солдаты.

Тревога росла, фронт приближался к Днепру. Черные стаи вражеских бомбардировщиков все чаще пролетали над Днепром. Слышались взрывы. Шли и ехали раненые и здоровые солдаты, угрюмые, молчаливые.