- Глядите, глядите, на колесо прыгает рыба!
Все обернулись в сторону плотины. Какая-то крупная рыбина, больше метра длиной, изгибаясь в дугу, прыгала навстречу грохочущему потоку. Она старалась пробиться сквозь него, ударялась о массивные лопасти мельничного колеса и падала обратно. Колесо отбрасывало рыбину, а она снова и сноса подкидывала кверху свое упругое, как брусок, длинное тело мелькала в серебряных брызгах и хлопьях пены, била хвостом и, обессиленная, опять скатывалась с колеса в реку.
На крик ребятишек выбежал мельник.
- Должно, тальмень. Ишь, как разъярился! - приговаривал он. - И что бы ему свернуть вправо и проскочить мельницу по обводному рукаву? Так нет же, на колесо лезет…
Мельник не знал, что на пути к нерестилищам рыбы лососевых пород способны перепрыгивать даже большие водопады.
Вскоре таймень совсем выбился из сил и больше не появлялся над водой. Рыбаки вернулись к своим удочкам.
Утром следующего дня, когда чуть рассвело, мельник с полотенцем на плече пришел к реке умываться. Шагах в двадцати ниже плотины, где начиналась отмель, он заметил какой-то предмет, похожий на полено. Вдруг полено шевельнулось, и от него пошли легкие волны.
«Рыба!» сообразил мельник. Откинув полотенце и засучив штаны, он стал подкрадываться к отмели. Рыба не уходила. Подойдя вплотную, он схватил ее цепкими руками. Только тут рыба отчаянно забилась, вырываясь из рук, и ударом хвоста сшибла мельника в воду. Но он уже не выпустил своей добычи.
На берегу он разглядел, что вся спина и бока рыбины были в ссадинах и кровоподтеках. Это был тот самый таймень, который вчера так упрямо воевал с мельничным колесом.
ТАЙМЕНЬ-КАМНЕГЛОТАТЕЛ Ь
Я потрошил тайменя, чтобы сварить себе уху. Нож уперся во что-то твердое и заскрежетал: в желудке рыбины была галька величиной с голубиное яйцо.
Что заставило тайменя проглотить камень?
Мне приходилось жить на берегу таежной речки. Там я видел однажды, как таймень схватил белку-летягу, которая не рассчитал;) своего полета и упала в воду. В желудке этой прожорливой рыбы я находил мышей, чебаков, хариусов. Но для чего тайменю понадобился камень?
Десятифунтовые булыжники, которые глотает камчатский сивуч, выполняют в его желудке роль жерновов - они перемалывают пищу. А камень в рыбьем брюхе - разве может он быть жерновом?
Ответ нашелся совсем случайно.
С дерева, под которым я устроился рыбачить, сорвалась белая гусеница. Она ползала по гальке у моих ног. Стоило пошевелить ее прутиком - гусеница свивалась колечком вокруг подвернувшегося ей камешка и замирала, притаившись.
Маленький коричневый камень, замкнутый в живом колечке, я столкнул в воду. Гусеница утонула, не отцепляясь от своего груза.
В ту же самую минуту - сквозь прозрачную воду я видел это вполне отчетливо - к ней подскочила какая-то рыбина и проглотила гусеницу… вместе с камнем!
«Так вот оно что! - догадался я. - Не так ли попал камень и в желудок тайменя?»
Таймень проглотил его вместе с добычей - с личинкой или с кетовой икрой, до которой он большой охотник.
РЫБЬЯ ГОЛОДОВКА
В моем самодельном аквариуме, под который была приспособлена большая стеклянная банка, жила касатка. Вскоре после того, как я поместил ее в этот неуютный сосуд, мне пришлось уехать из города в служебную командировку. Домой я вернулся почти через три месяца и о своей пленнице вспомнил не сразу.
Все это время касатку никто не кормил, но она осталась жива. Когда аквариум был потревожен, она заплескалась в нем так резво, словно ее только что выудили из реки.
Я вспомнил, что у рыб, как и у некоторых зверей, есть месяцы «пустого брюха». Всем известно, что хомяк может обходиться без пищи до полугода, но не все знают, что такой же срок голодовки легко переносят многие рыбы. К тому же во время зимней спячки хомяк лежит неподвижно, как мешок, ему силы расходовать некуда, а рыбы, наоборот, постничают в самый бурный период своей жизни - в пору нереста.
Наша амурская кета, чтобы добраться из моря к нерестилищам, проплывает иногда до двух с половиной тысяч километров. Она перепрыгивает лесные завалы в горных речках, ползет па боку по перекатам, разбивается в кровь и во все месяцы этого «смертного хода» ничего не ест. Я не помню случая, чтобы хоть один рыболов поймал в Амуре кету, в желудке которой были бы обнаружены какие-нибудь остатки пищи.
Еще дольше может прожить без пищи дальняя родственница амурской кеты - печорская семга. Иногда срок ее голодания растягивается на целый год. За это время семга теряет добрую половину своего прежнего веса и все-таки сохраняет способность к передвижению.
Моя касатка прожила с пустым брюхом около трех месяцев. Наверно, она могла бы оставаться без пищи и более продолжительный срок. Сын не дал мне закончить этот опыт. Он захотел освободить пленницу и торжественно отнес ее в Амур.
РЫБЫ-ПЕШЕХОДЫ
В 1939 году на левом берегу Амура напротив Хабаровска я наблюдал, как сом переползал из небольшого озера в Сухую протоку. Прежде озеро это сообщалось с протокой неглубокой канавой. После спада воды канава высохла - па ее дне оставался только влажный ил. Обмелело и озеро.
Сома я нашел в канаве. Рыбина, видимо, не успела уйти из озера, когда вода пошла на убыль, и теперь, извиваясь всем телом и оставляя за собой длинный след в иле, перекочевывала в протоку пешим порядком. Я застал сома уже метрах в двенадцати от озера.
В декабре 1940 года газета «Красноярский рабочий» привела описание еще более интересного случая.
Один местный житель нашел в траве между Енисеем и обмелевшей протокой живую щуку. Он подобрал ее, так и не разгадав, откуда она здесь появилась. Через некоторое время в этих же местах было подобрано еще несколько живых щук. Это навело на мысль, что щуки перебирались из одного водоема в другой сухопутным способом - по влажной траве, пока с нее не сошла роса.
И озеро, из которого переползал сом, и протока, откуда перекочевывали щуки, не сегодня - завтра могли высохнуть. Инстинкт самосохранения подсказал рыбам, что спастись от гибели можно только бегством. Рыбы отважились выйти на сушу. Другого выхода у них не было.
СЕРЕБРЯНАЯ ПЛАСТИНКА
Рыбаки Тауйской губы перебирали сети с кетой. Одному из них попалась редкостная рыбина: сквозь ее жаберную крышку была продета серебряная пластинка.
- Эй, ребята, - подозвал он своих товарищей, - гляньте-ка, что за диковина.
К нему подошла вся бригада. Люди с интересом рассматривали пластинку.
- Подождите, никак тут какие-то знаки? - Бригадир взял кету. - Да, да. Японский иероглиф выбит. И цифра стоит: семьдесят восемь.
- Надо отнести эту кетину на рыбоводный пункт, - посоветовал кто-то. - Там разберутся!
- Правильно, - согласился бригадир, - потащим ее к рыбоводу.
Рыбовод сразу вооружился лупой.
- Знаете, что тут написано? - обернулся он к рыбакам. - Эта рыбина выпущена в Тихий океан у юго-восточного берега острова Итуруп. До нашей речки Олы, если мерить по прямой линии, она прошла тысячу шестьсот километров.
- Ничего себе, отмахала! - удивились рыбаки. - А зачем ей пластинку-то прицепили?
- Видите ли, в чем дело, - стал объяснять рыбовод. - У кеты есть одна удивительная особенность: мальки весной покидают пресноводные речки и ключи и скатываются в море. Там проходит вся короткая жизнь кеты. Через три-четыре года, когда наступает пора нереста, кета, уже крупной рыбой, возвращается на прежние места, мечет икру и погибает. Ее колыбель становится ее же могилой… Начало и конец кетовой жизни легко проследить. Но как живет эта рыба в море? Где пасется? Как далеко уходит она от родных речек и ключей? Чтобы выяснить это, ихтиологи разных тихоокеанских стран метят кету тончайшими серебряными пластинками. Такую меченую рыбу поймали не вы одни, - продолжал он. - Рыбаки Карагинекого района на Камчатке однажды выловили в реке Панкаре кету с пометками, американцев. Выпущена она была возле Шумагинских островов па Аляске. Рыбина проплыла по морю ни много, ни мало - три тысячи пятьсот километров!