— Не знаю. Слушай… А если бы я… ну, не сейчас, когда-нибудь… в общем… если я тебя приглашу… поехать… далеко… ты согласишься?

— Ну, смотря зачем! — Мицуру не смотрел на Кохея. Он разглядывал низкое серое небо и Кохей мог вволю любоваться на его профиль — нечёткий в наступающей темноте, под ореолом светлых, будто подсвеченных изнутри волос. — Если в гости, куда-нибудь на шикарную виллу… тогда конечно!

— А ты… можно я спрошу, да? Ты уже… влюблялся… по-настоящему?

— Сто раз! Ничего хорошего в этой любви, Танигава. Врут всё.

— Ты так думаешь?

— Да знаю я! Если я кому-то говорю из девчонок, что она мне нравится, сначала всё хорошо, а потом начинается! На ту не смотри, туда не ходи, вечно обижаются, слёзы, всякие ревности! Такой гемор! Не влюбляйся, Кохей, вот как друг тебе говорю! Одни проблемы!

— Как друг… Спасибо за совет. А если бы встретил… такого человека, которому просто нравится… смотреть на тебя? Не командовать, а просто смотреть? Чтоб ты был рядом, ну, не всё время, хотя бы иногда… и смотреть на тебя?

— Не, это странно, — Мицуру оторвал взгляд от неба, но Кохей уже не смотрел на приятеля. Он смотрел в землю, будто силился что-то разглядеть в короткой жёсткой траве. — Чё значит, просто смотреть? Я же не телевизор, чтоб на меня пялиться. И потом, зачем мне это надо? Я не люблю, когда на меня смотрят слишком пристально… знаешь, как достало уже?

— Понятно… Ладно. Пойдём домой?

— Я так и не понял, о чём важном ты мне хотел сказать.

— Да я же тебе уже говорил… Ничего важного. Просто… короче, пока, Кудо. Может, увидимся… когда-нибудь.

— Пока, Танигава. Было здорово… дружить с тобой.

Дома Кохей вытащил из сумки чашку, которую подарил ему Мицуру. Поставил на стол. Долго смотрел на неё. Потом хотел засунуть обратно в сумку. Чашка выскользнула из руки и упала на пол.

Кохей закопал осколки у самых корней дерева.

Он не смог ничего толком сказать.

Не смог.

========== Камикава десять лет спустя. Дерево над обрывом ==========

Кохей прекрасно знал, что в таком состоянии нельзя идти никуда, кроме как домой. Но он всё равно упрямо шёл — странной зигзагообразной траекторией, по широкому кругу огибая такие же, как он, шатающиеся силуэты. Назвать расплывчатые фигуры людьми не получалось. Эфемерные и зыбкие, они больше походили на привидения, чем на живых людей. Их же можно рассеять одним неловким движением, а он всегда был таким неуклюжим. Мысли тоже были нечёткими и отчаянно кружилась голова. Таким пьяным Кохей не был никогда, даже когда пили на спор с Сергеем и его друзьями из больницы.

Вообще-то, путь Кохея лежал к дому. Но не совсем.

За их дом. На обрыв.

Надо выкопать эти проклятые осколки. Выкопать и…

Склеить.

«Я всё вспомнил. Надо же… Больше нет потерянных воспоминаний. Я вспомнил, у кого были эти светлые волосы. И зелёные глаза. Я вспомнил… вспомнил…»

Можно склеить то, что разбилось? Почему нет? Ведь он всё вспомнил.

А самое главное — он больше не хочет забывать. Он любил Кудо Мицуру. Нет, не так.

Он любит Кудо Мицуру.

И плевать, что тот к нему абсолютно равнодушен. Вот плевать и всё тут.

«Я склею эту чашку и поеду в Танпоро… Найду тот родник, наберу воды… и выпью. Снова. Просто так. Я ведь и так знаю ответ».

Кохей ничего не замечал, потому что смотрел под ноги. Асфальт на дороге как-то странно бугрился и всё время норовил подставить подножку. А падать нельзя. Надо идти. Надо выкопать осколки, а то скоро дерево утонет и уже не добраться будет. Надо идти прямо сейчас. Почему так темно? Уже ночь? А, плевать… Ночи сейчас не очень тёмные, скоро будет рассвет… наверное.

Если бы Кохей хоть раз оглянулся, он бы увидел того, о ком думал весь день и вечер. На кого смотрел, когда тот отворачивался в сторону. Человека, из-за которого напился в хлам.

Следом за Кохеем, стараясь держаться как можно дальше, шёл Мицуру.

***

«Почему я не понял тогда, о чём ты хотел со мной поговорить? Почему не понял за столько лет, на кого похожи все, в кого я влюблялся? Чёрт, Танигава, они все похожи на тебя! Высокие, сильные, немного неуклюжие. Молчуны. Джон такой же. И этот мой, последний… Колин. Чем-то неуловимо смахивает на тебя. Чуть-чуть, но смахивает. Я тогда нёс всякую чушь, ты помнишь? Какой-то полный бред нёс, а сам отчаянно боялся того, что ты скажешь. А ты ничего не сказал. Не то, чтобы я ждал, я тогда ещё не знал, что гей. Только в Америке понял. Если бы мы встретились потом ещё хоть раз… Ещё хоть один раз… нет, хорошо, что мы не встретились. Мы бы не стали теми, кто мы сейчас. Ты живёшь в самой непонятной стране мира, в которую я очень хочу съездить. Знаешь, я ведь могу туда прилететь. Я умею пилотировать самолёт, Танигава. Научился. Я сегодня не говорил об этом, когда с одноклассниками сидели, но это правда. А ты стал доктором. Ты опять всё время молчал, только слушал. Танигава, ты всегда был такой. Самый спокойный и молчаливый из нашей компании. Самый умный. Я… часто смотрел на тебя, когда ты не видел. Тогда я очень часто смотрел на тебя. Только я не успел по-настоящему понять, почему я смотрю.

А потом я тебя… не то, чтобы забыл. Просто нашёл тебе замену. Постепенно перестал вспоминать тебя. Забыл даже лицо, даже имя. То есть мне казалось, что забыл. Но я всегда выбирал один и тот же тип мужчин. Высокие. Сильные. Немного неуклюжие. Умные. С последним только в пролёте оказался, но, знаешь, пока он молчал, он казался очень умным! Чёрт… Я что, оправдываюсь?! Какого фига? Танигава… Куда тебя несёт, а?! Чуть не свалился, придурок! Ты же не хотел тогда сказать… хрен знает сколько лет назад… что я тебе нравлюсь, а? Это же неправда, да? Да вот ни за что не поверю! Ерунда какая… Только ты сегодня на меня смотрел, когда я успевал заметить… Ты очень странно на меня смотрел, Танигава Кохей. Почему ты так на меня смотрел? Чего ты от меня хочешь? Учти, я ведь теперь не тот школьник. Я хочу услышать ответ. Скажи мне правду, Танигава! Зачем мы тогда ходили к тому дереву? Что ты хотел мне сказать? Почему так смотрел сегодня? И ещё… да куда ты прёшься-то, зараза?!»

***

То, что поход к дереву на обрыве был действительно неудачной идеей, Кохей понял быстро. Потому что дерева не было. И обрыв оказался намного ближе, чем он думал. А ещё… Он был намного круче.

Хорошо, что он такой пьяный. Не хватило скорости реакции, чтобы сгруппироваться, летел вниз, как мешок с сеном. Кажется, даже ничего не сломал… Ничего? Кохей пошевелил руками, дёрнул ногой. Нет, не сломал. Даже сможет встать… только не прямо сейчас. Надо немного полежать… голова очень кружится…

— Танигава!

Кто-то его позвал по имени? Странно… Наверное, послышалось. Тут такое глухое место, чтобы спуститься с обрыва, нужно далеко обходить, там старая лестница есть, в конце улицы… Точно, послышалось.

— Танигава! Кохей! Кохе-е-ей!

Нет, не послышалось. Его зовут. Кто? Кто-то видел, как он упал? Да ладно, не убился же… Вот сейчас ещё пять минут полежит и встанет… Ещё пять… нет, две минуты… ладно?

— Кохе-е-ей!

Вот настырный этот кто-то… Надо как-то дать знать, что он живой. Хотя… Это же сон, да? Голова кружится. По небу туда-сюда мотается одинокая звёздочка… Или это всё же голова плывёт? Всё сразу…

— Я здесь…

— Танигава!

***

Танигава-сенсей не планировал сегодня выходить на работу. Но планы, особенно на отдых, имеют обыкновение лететь ко всем чертям. Коичи-сан позвонил и сказал, что в больницу пришёл его сын, точнее, его привели. В невменяемом состоянии, грязного и поцарапанного. Далеко бежать не пришлось — больница располагалась недалеко от их дома. С Кохеем всё было более-менее в порядке, в отличие от его спутника. Танигава-сенсей прекрасно знал Кудо Мицуру — в их городке светловолосых по пальцам можно было пересчитать. У Кудо оказалась вывихнута рука, причём вторично. Обошлось без разрыва связок, но по всему плечу растеклась огромная гематома. Блондин порывался уйти домой, но Танигава-сенсей велел медсестре сделать пациенту двойную дозу анальгетика и снотворное. Тут ничем не поможешь, кроме полного покоя, а как ещё заставить этих великовозрастных оболтусов лежать неподвижно?